Особенно тщательно проверяли, не хранятся ли взрывчатые вещества в лабораториях, в предпраздничные дни. Занятный случай произошел при подготовке помещений к празднику 1 Мая 1948 года. В рабочей комнате одного отдела было обнаружено несколько килограммов белого порошкообразного вещества. В соответствии с инструкцией оно было немедленно вывезено на площадку и подвергнуто уничтожению взрывом. Странное взрывчатое вещество, однако, не взорвалось. При дальнейшем тщательном изучении оно оказалось предпраздничной пшеничной мукой, выданной сотрудникам отдела.

Памятный случай произошел с группой Самуила Кормера. Группа готовила опыт с большим зарядом взрывчатого вещества, масса которого превышала 100 килограммов. Внезапно заряд вспыхнул. В подобных случаях горение может перейти в детонацию со всеми вытекающими последствиями. Самуил проявил спокойствие и выдержку. Он увел свою бригаду в укрытие и позвонил в диспетчерскую. Запретил приближаться к очагу пожара. И в этом случае природа оказалась благосклонной: заряд благополучно догорел, взрыва не было. Потом было много споров о причине самовозгорания заряда. По спасительной официальной версии, заряд загорелся в результате фокусировки солнечных лучей в капле жидкости, оброненной пролетавшей птичкой.

Иногда тревожные ситуации возникали вне связи со взрывчатым характером основных материалов. Однажды при отправке поездом вакуумных насосов забыли послать вместе с ними насосное масло. Было решено исправить ошибку, отправив его самолетом. Через два дня должен был быть попутный рейс АН-10. Его грузовой отсек способен принять две-три тонны груза. Пассажирами едут наши ребята. Разумеется, на подмосковный аэродром бочки с маслом должны быть доставлены тоже самолетом. Но это сравнительно простая задача. Масло идет в железных бочках. Как полагается, перед отправкой осматриваем бочки. Отверстие для заливки заварено. Переворачиваем бочки, чтобы проверить герметичность сварки верхнего днища и патрубка. При переворачивании хорошо чувствуется, что масло заполняет лишь три четверти объема. Но течи нигде нет — сварка герметична. Я отправляю документы, сопровождающие груз. Несмотря на кажущееся благополучие, возникает противное чувство тревоги: что-то с этим проклятым маслом не очень ладно. Пора ехать обедать, но беспокойство не проходит. И вдруг озарение — перед внутренним взором встает картина: занятия физикой с ребятами 5—6-х классов. На доске выписана задача: «Стороны прямоугольного экрана кинескопа домашнего телевизора 5 0х40 сантиметров. Определить силу, действующую на поверхность стекла». Задача простейшая: перемножив 40 на 50, получим площадь экрана кинескопа, равную 2000 см². Если в кинескопе вакуум (а без него он не может работать), то на каждый квадратный сантиметр экрана давит один килограмм, а на 2000 см² — сила в две тонны. Задача практически такая же, как задача с бочкой, масло в которой лишь частично заполняет ее объем. Я звоню на аэродром. Действительно, у самолетов АН-10 грузовой люк сообщается с атмосферой. Значит, имеется значительная вероятность, что из-за разницы давлений внутри бочки и снаружи на ее днище действует сила, превышающая одну тонну. Расчет показывает, что сварка днища с цилиндрическим корпусом бочки не выдержит такой нагрузки. Днище будет выдавлено. Звоню Анатолию Петровичу Зыкову, чтобы подлить масла в огонь в буквальном смысле. «Вы понимаете, что произойдет, если горючее масло растечется по всему грузовому отсеку? Оно наверняка выйдет из отсека и легко может попасть в струю пламени, вытекающую из самолетных двигателей. Самолет неизбежно загорится».— «Ну уж, так прямо и загорится»,— говорит с недоверием Анатолий Петрович. «Пожалуйста, проверьте эти оценки. Мне кажется, в них нет большой ошибки». Проверка подтверждает правильность «прогнозов». Надо что-то придумать... Решение приходит само: надо так закрепить бочки с маслом, чтобы они всегда стояли вертикально. Нужны предостерегающие надписи типа: «Не переворачивать», «Не кантовать», «Хрупкие приборы». Если просверлить в верхних торцевых дисках небольшие отверстия, давление воздуха внутри бочки будет равно давлению атмосферы снаружи и сварные швы не будут испытывать никаких напряжений.

Затем были сутки томительного ожидания, пока не пришла радиограмма: «Прибыли благополучно». Вот таким сравнительно простым способом удалось предотвратить возможную аварию или даже пожар в самолете.

Мы много раз убеждались, что накопленный опыт, кажущийся ненужным, в какой-то момент помогает решать совершенно неожиданные задачи.

Для работ с радиоактивными веществами предусматривались специальные помещения с толстыми перегородками — они разделяли комнату на отдельные отсеки. Вскоре было найдено, однако, что такая защита не обеспечивает достаточную безопасность, и для работ с большими активностями решили соорудить специальные помещения на той же территории, что и основной корпус. В известной степени порядок работы с радиоактивными веществами в этих корпусах напоминал «горячие» радиохимические лаборатории.

Вот любопытная история, связанная с нашими работами в новых корпусах.

По инструкции по окончании работ с радиоактивными веществами помещения надо было сдавать под охрану. При этом требовалось, чтобы приемку осуществлял комендант военизированной охраны. Обычно эта процедура занимала много времени — надо было дозвониться в комендатуру, вызвать коменданта и охрану, затем ждать, пока они пройдут путь от проходной до нашего помещения. Все это время операторы, обслуживающие работы, «развлекались» тем, что ловили мух, которых было особенно много в солнечные дни на окне.

Однажды комендант, прибывший с охраной, обратил внимание на горку мертвых мух на подоконнике. «Это что здесь у вас такое?» — спросил он у дежурного. «Как что? — переспросил дежурный.— Это мухи».— «Я вижу, что мухи, но они ведь мертвые!» — «Да, мертвые»,— подтвердил дежурный. «Ну, а вы?» — «А мы пока живые»,— сказал дежурный, который начал понимать, чего испугался комендант. Приемка здания на этот раз была произведена на редкость быстро, и с той поры комендант больше ни разу у нас не появлялся. Он передоверил эту процедуру своим помощникам, считая, видимо, смертниками всех, кто работал в этом помещении.

Приходилось много раз наблюдать, как люди, не понимающие, что такое естественная радиоактивность, приходили в ужас от стрекота счетчика Гейгера, фиксирующего естественный фон.

В первые, самые романтические, годы нашей работы в институте вокруг исследований была создана удивительная атмосфера доброжелательности и поддержки. Работали самозабвенно, с огромным увлечением и мобилизацией всех душевных и физических сил. Рабочий день основных исследователей продолжался 12—14 часов. Павел Михайлович Зернов и Юлий Борисович Харитон работали еще больше. Выходных дней практически не было, отпусков также, служебные командировки предоставлялись сравнительно редко.

Регулярно проводились объединенные семинары теоретиков и экспериментаторов с обязательным присутствием Харитона. Тематика семинаров была разнообразной: она включала ядерную физику, методы исследования быстропротекающих процессов, специальные разделы газодинамики, вопросы получения и измерения высоких и сверхвысоких давлений. Часто на семинарах появлялся Павел Михайлович. Запомнились неоднократные его приезды на площадки, где проводились взрывные эксперименты. Он проверял на месте состояние разработок и монтажа новых установок. В одну из таких поездок Павел Михайлович спросил: «Что вам еще нужно, чтобы сократить сроки пуска установки на 2 миллиона вольт?» — «Хорошо бы достать касторовое масло. Только надо его много — килограмм полтораста».

Через двое суток в лабораторию позвонил секретарь Зернова: «Вам прислали самолетом из Болгарии бочку касторового масла около 200 килограммов. Можете забрать его со склада». Так же оперативно решались другие вопросы снабжения. Павел Михайлович был в курсе всех работ в экспериментальных лабораториях.