Лидия Васильевна Курносова с мужем Олегом Вавиловым — сыном известного генетика академика Николая Ивановича Вавилова, репрессированного в 1940 году,— появилась в Казани в последних числах июля 1941 года. Олег был сотрудником лаборатории космических лучей Физического института. Вместе с Ильей Михайловичем Франком (ныне академиком) он был соавтором и основным исполнителем ионизационных камер, с помощью которых измерялась разностенность стволов снайперских винтовок па военных заводах, эвакуированных в Казань.

Лидия Васильевна, только что окончившая физический факультет Московского университета, у нас в институте стала исследовать прочность узлов крупнокалиберных пулеметов и автоматического самолетного вооружения. На исследуемые детали наклеивались проволочные датчики. Под действием растягивающих или сжимающих напряжений датчики деформировались и изменяли электрическое сопротивление. Эти изменения сопротивления являлись мерой усилий, которые действовали на тензодатчики. Лидия Васильевна прекрасно справлялась с такой, казалось, совсем не женской работой. Стрельбы производились в специальном тире. Изучались характеристики десятков деталей. Результаты немедленно сообщались конструкторам оружия, и они принимали меры к упрочению деталей и узлов. Эта красивая, черноволосая, черноглазая молодая женщина работала не хуже мужчин, входивших в лабораторию.

Наши семьи подружились. Проводили вместе торжественные даты, отмечали праздники. Очень привлекали эти молодые, талантливые, веселые люди.

Осенью 1943 года мы узнали, что отец Олега, академик Николай Иванович Вавилов, арестованный в результате кампании, развернутой Т. Д. Лысенко, находится в саратовской тюрьме. Олег хотел встретиться с отцом, но пока возились с оформлением пропуска и разрешением на свидание — опоздали. Когда Олег приехал в саратовское НКВД, ему сообщили, что отец умер от дистрофии. Где его могила — неизвестно. Недавно промелькнуло сообщение очевидца, случайно наблюдавшего захоронение Николая Ивановича Вавилова в общей могиле саратовского кладбища.

Лида и Олег возвратились в столицу из Казани на полгода раньше, чем наша группа. Олег завершил свою диссертацию по исследованию космических лучей. В январе 1946 года состоялась благополучная ее защита. Мы с Зиной были на вечере, когда отмечалось это событие. А потом...

Потом, как нередко случается в жизни, произошло страшное. Вскоре после защиты Олег выехал в Домбайскую долину, где начинался хорошо известный всем физикам, изучавшим космические лучи, ледник Алибек. Олег был хорошим альпинистом. Уехал и... не вернулся. Ситуация оказалась близкой к описанной Владимиром Высоцким. Началась метель, перешедшая в пургу. Олег упал со скалы, а друг, вместо того чтобы прийти на помощь, возвратился в альплагерь с вестью о том, что Олег погиб.

Это был удар грома среди ясного неба. Лида решила немедленно выехать в Домбай, чтобы самой организовать поиски Олега. Первая экспедиция в конце февраля 1946 года окончилась неудачно — слишком много снега было в горах. Вторая экспедиция, организованная летом того же года, была укомплектована опытными альпинистами, техникой, позволяющей обнаруживать небольшие металлические предметы. На этот раз Лидия Васильевна сама нашла Олега. От места падения он отполз на несколько десятков метров. Значит, тогда еще был жив... Олега похоронили в Домбайской долине. Там есть небольшое кладбище альпинистов. На каменной плите по просьбе Лиды сделана надпись:

Побывав в тех местах, мы фотографировали этот памятник. И всякий раз, когда я перечитывал эти скорбные слова, вспоминалась другая надпись, сделанная на горе Давида в Тбилиси другой молодой красивой черноволосой женщиной — Ниной Чавчавадзе на могиле ее мужа Александра Сергеевича Грибоедова:

Более ста лет разделяют эти надписи, и все же что-то неуловимое объединяет их...

Неожиданная гибель Олега изменила все планы Лидии Васильевны. Она перешла в отдел космических лучей Физического института Академии наук, считая себя обязанной продолжать дело Олега. Работала упорно, самозабвенно. В 1954 году успешно защитила диссертацию и получила ученую степень кандидата физико-математических наук. В октябре 1957 года наша страна впервые в мире запустила вокруг Земли спутник. В последующих запусках на борту спутников устанавливалась аппаратура для регистрации космических лучей, разработанная группой, которой руководила Лидия Васильевна. В 1986 году она защитила докторскую диссертацию на близкую тему: «Исследование потоков заряженных частиц вблизи Земли с помощью искусственных спутников».

Памятны дни подготовки и проведения стрельб стеклянными сосудами. Обмеры и разбраковка занимали много времени. Часто эти операции продолжались далеко за полночь. Наутро мы с бутылками и комплектами запалов отправлялись на учебный полигон, расположенный километрах в десяти от Казани. Там проводились стрельбы по трофейным немецким «тиграм» и «пантерам». Зачетные испытания в Казани прошли хорошо. Было решено отправить бригаду с прибором и запасом стеклянных снарядов на один из подмосковных полигонов стрелкового оружия. Вместе со мной в эту командировку поехала Маруся.

Отстрел проводился на полигоне в Солнечногорске под Москвой 14 июля. Для испытаний были доставлены два ящика — по 24 бутылки в каждом. Пока велись переговоры о порядке испытаний, я стал снаряжать бутылки запалами. Первые 24 были благополучно подготовлены к отстрелу. Но когда я начал вставлять запал в 25-ю бутылку, внезапно взметнулось яркое пламя. Бутылка мгновенно развалилась у меня в руках, и полкило горящей смеси оказалось на коленях. Языки пламени лизали лицо и руки. В сознании мелькнуло: «Я же изображаю горящий танк! Так и сгореть можно». Но мысль работала четко: прежде всего надо отбежать от остальных бутылок, где находится 30 килограммов бензиновой смеси. Маруся пыталась помочь мне расстегнуть пряжку ремня. Не вышло — огонь закрыл пряжку. «Неужели конец?» — подумал я. В сознании мелькнули образы жены, пятилетней дочери, мамы. Но вдруг, о чудо, откуда ни возьмись, появились два красноармейца. Они разорвали обгоревший ремень. Один из них подхватил меня под руки, а второй стащил брюки вместе с горящей смесью. Трусы затушили песком. В считанные минуты пожар был ликвидирован.

В медсанчасти полигона врач констатировал ожоги третьей степени на руках и коленях и второй степени — на лице. На машине «скорой помощи» я был отправлен в Москву, в госпиталь на Басманной улице.

Причину пожара установить было нетрудно. По ошибке один из запалов был длиннее заданного. Когда я вставлял его в бутылку, он сломался. Жидкость запала смешалась с горючей смесью и воспламенилась...

Фашисты неудержимо рвались к Сталинграду. Москву почти не бомбили, но воздушные тревоги объявлялись. Скверная это штука — воздушная тревога в госпитале, когда руки и ноги закутаны так, что и шагу не можешь сделать. Но, к счастью, до эвакуации раненых дело не доходило.

Врач сообщила: чтобы вылечить такие ожоги, нужно по крайней мере три месяца. Валяться так долго в больнице никак не входило в мои планы. В 20-х числах августа врач разрешила выписаться досрочно. Возможно, сказался самоотверженный уход Зины. Она появлялась в больнице, как на работе, каждый день в 9 утра. Ухаживала не только за мной, но и за другими ранеными в палате.

Когда меня выписали, кожа на кистях и пальцах обеих рук была такая нежная, что при сильном рукопожатии слезала и кровоточила. Практически я не мог носить никакого груза. Даже игра на рояле приводила к повреждению молодой кожи. Тем не менее надо было продолжать начатое дело. Бутылкометом заинтересовался конструктор минометов Б. И. Шавырин. Его конструкторское бюро и полигон находились в Голутвине под Москвой. Решили, не теряя времени, поехать к нему с оставшимся ящиком бутылок.