Появившиеся в печати в 1938—1941 годах американские и немецкие работы в области импульсной рентгенографии повлекли за собой развитие этого направления и в нашей лаборатории.

Вскоре Л. В. Альтшулер был призван в армию, и мы остались в лаборатории вдвоем с А. И. Авдеенко. Александр Иванович пришел к нам в 1937 году. Он был изобретательным человеком, в совершенстве владеющим самыми различными специальностями — стеклодувным ремеслом, пайкой, электросваркой, фотографией и др. Обладал мягким украинским юмором.

В марте 1941 года, за три месяца до начала войны, мы настолько усовершенствовали технику рентгенографирования стального керна в свободном падении, что смогли получить первую в Советском Союзе рентгенограмму малокалиберной пули в свободном полете. Мы применили простейшую схему, предложенную еще в конце прошлого века известным австрийским физиком и философом Э. Махом для фотосъемки быстродвижущихся объектов. Пуля влетала в промежуток между шарами, включенными последовательно в цепь выпрямительной лампы. Промежуток сокращался, происходил его электрический пробой, и вспышка рентгеновских лучей фиксировала изображение пули на снимке. У знакомого охотника мы одолжили мелкокалиберную винтовку с десятком патронов. Калибр пуль — 5,6 мм. Пулеулавливателем служил фанерный ящик, заполненный слегка утрамбованным песком. Память сохранила захватывающие минуты, когда из большого шкафа, заменявшего фотокомнату, раздался голос Александра Ивановича: «Есть пуля!» Изображение пули, летящей со скоростью 300 м/сек, было совершенно четким. Стандартный кенотрон позволял выполнять вполне удовлетворительные рентгенограммы быстрых процессов.

В 1940 году по просьбе директора Института машиноведения Академии наук СССР академика Е. А. Чудакова рентгеновская лаборатория и ее сотрудники переводятся в этот институт. Вплоть до начала войны мы с Александром Ивановичем активно занимались совершенствованием техники съемки пуль и других быстродвижущихся объектов при помощи рентгеновских вспышек. Позднее была разработана техника, позволяющая выполнять одновременные снимки пули и взрыва в видимом свете и рентгеновских лучах. Эта методика дала возможность выявить движение пороховых газов в период их последействия, когда изображение в видимом свете экранировалось глазами или осколками преграды.

Мы познакомились, когда Зина оканчивала школу. Она хорошо рисовала и собиралась поступать в Архитектурный институт. Вспыхнувшая взаимная симпатия быстро переросла в более глубокое чувство, которое заполнило и согревало всю последующую жизнь.

Продолжительные прогулки стали необходимостью. В те далекие времена существовало так называемое Бульварное кольцо, включавшее Гоголевский бульвар, по которому ходила знаменитая «Аннушка». Наши прогулки не ограничивались Гоголевским бульваром. Нередко мы проходили всю улицу Кропоткина, пересекали Садовое кольцо, Зубовскую площадь, где в то время был отличный бульвар, углублялись по Большой Пироговской к Новодевичьему монастырю. Иногда, напротив, шли вверх по Гоголевскому бульвару до Арбата с его неповторимыми переулками. Ноги не чувствовали пройденных километров. Сердца наполнялись радостью и счастьем. Часто встречались у булочной, что рядом с Кропоткинскими воротами. На этой площади до 1931 года стоял известный всем москвичам храм Христа Спасителя. Он был построен на народные деньги во второй половине XIX века «в благодарность Богу» за победу над Наполеоном и на «память последующим векам». Огромное сооружение в золоте и мозаике было возведено на горе, со всех сторон окруженное широкими лестницами, в восточной части сбегающими к Москве-реке. Большую художественную ценность представляло внутреннее убранство храма. Его создали лучшие мастера того времени — скульпторы П. К. Клодт, А. В. Логоновский, Н. А. Рамазанов, Ф. П. Толстой; художники В. В. Верещагин, К. Е. Маковский, В. И. Суриков. Однако в 1931 году было решено взорвать храм Христа Спасителя и на его месте возвести Дворец Советов.

На последнем курсе я был председателем Союза воинствующих безбожников. По поручению комсомольской организации проводил беседы с жильцами домов в переулках, прилегающих к храму. Доказывал, что выстроенный по проекту Б. М. Иофана Дворец Советов, увенчанный гигантской фигурой Ленина, будет значительнее и современнее в наш безбожный век. С той поры прошло более шести десятков лет. Теперь мне совестно думать, что и я был причастен к этому варварству. Перед самой войной на месте храма успели заложить фундамент Дворца. Однако, как ни насыщали его металлом, он оседал. Стальной фундамент невоздвигнутого Дворца пошел на танки. А после войны, увидев, как дождевая вода заполняет котлованы фундамента, отказались от постройки Дворца и решили создать на его месте... бассейн. По инерции станцию метро у пересечения Гоголевского бульвара и Кропоткинской улицы еще много лет называли «Дворец Советов».

16 октября 1933 года мы попали в театр Станиславского на оперу «Пиковая дама». Запала в душу удивительная музыка Чайковского. Всего три последовательные ноты — до, ре, ми. Но какой пронзительной силой обладает сочетание этих звуков. Впечатление от оперы было настолько сильным, что в тот же вечер мы поклялись в вечной любви. Зине тогда было 16 лет. Договорились пожениться, как только ей исполнится 18 лет. Так и поступили.

В 1937 году родилась дочка, которую мы назвали Ириной. Жизнь шла, семья выросла, приходилось подрабатывать. Зина училась в Архитектурном институте, мой брат также был студентом, мама не работала из-за болезни. Я стал единственным кормильцем.

В 1941 году грянула война. Зина закончила институт. Вместе с Академией наук мы были эвакуированы в Казань. Встал вопрос о выборе дальнейшего пути Зины. Волновало состояние моего зрения. Медленно, но вполне заметно оно угасало. Не хотелось Зине бросать свою специальность — архитектурная работа увлекла ее. Но выбор был сделан — она связала свою жизнь с моей. После недолгой работы в архитектурной мастерской и госпитале Зина пришла работать в нашу лабораторию. Всю жизнь мы проработали вместе.

Как оценить ту роль, которую сыграла Зина в моей судьбе? Мои заботы стали ее заботами, успехи — общими. И эту книгу, которую вы сейчас читаете, мы писали вдвоем. Трудно рассказывать о человеке, который привычно всю жизнь рядом с тобой и является как бы продолжением тебя самого. Но твердо знаю: без Зины я бы не сделал и половины того, что удалось свершить.

В Казани после перенесенной кори у Иринки развился туберкулезный бронхоаденит, а в 1946 году, в первый послевоенный год, в Москве она заболела туберкулезным менингитом, болезнью, считавшейся неизлечимой. Видимо, сыграло определенную роль недоедание военных лет. Иринка была первым ребенком в нашей стране, которого удалось спасти от туберкулезного менингита. Цена этой победы достаточно высокая — полная потеря слуха.

Зина провела в больнице почти год. Что пережила она, когда Иринка не раз буквально умирала у нее на руках? Какой удивительной стойкостью и волей надо было обладать, чтобы победить эту смертельную болезнь, сохранить способность любить жизнь и радоваться ей?

А впереди было самое страшное испытание — болезнь и смерть нашего сына Саши. Его жизнь была легкой и безоблачной. Сколько радости и счастья внес он в нашу семью за 17 лет своего пребывания на этой земле! Это случилось в июле 1966 года.

Сашка, Сашка... Крепко мы виноваты перед тобой...

Он был хорошо подготовлен к экзаменам в институт по всем естественным дисциплинам — в первую очередь по физике и математике. В эти годы я организовал в городе физико-математические классы. В них занимались со мной по субботам и воскресеньям наиболее способные ребята. А итог... из 13 человек, окончивших наши кружки, все, кроме одного, поступили в институты. Единственным не поступившим оказался наш Саша... Это был 1966 год. Тогда часто не принимали евреев в высшие учебные заведения. Провал на экзамене, к которому Саша был хорошо подготовлен, и тяжелый грипп провоцировали развитие одной из форм тяжелого психического недуга — гипертермальной шизофрении. Диагноз был поставлен лишь в последние дни Сашиной жизни.