Яковом Борисовичем написаны превосходные книги, по которым воспитывалось и будет воспитываться не одно поколение физиков. Восхищает его умение вскрыть сущность сложных проблем, его яркий, образный язык. Многие страницы его книг являются подлинным гимном науке и вдохновенному творчеству.

В нашей памяти живут блистательные обзорные статьи, опубликованные в журнале «Успехи физических паук», написанные раскованно и свободно, иногда с элементами озорства. Устные выступления Якова Борисовича всегда вызывали восторг аудитории, какой бы разнообразной она ни была.

Это был всесторонне образованный человек. В его научных статьях часто цитируются поэтические строки. Свои литературно-художественные симпатии он защищал так же энергично и последовательно, как и научные убеждения. Горячо и страстно отстаивал выдвижение писателя Чингиза Айтматова в действительные члены АН СССР.

Рассказывают, что при встрече с Яковом Борисовичем один из его английских коллег полушутя, полусерьезно сказал: «Я рад возможности познакомиться с вами и убедиться, что вы реально существуете, а не являетесь коллективным псевдонимом, за которым скрывается большая группа активно работающих советских физиков». Трижды Герой Социалистического Труда, Яков Борисович после восстановления статуса Ленинских премий за научные исследования одним из первых был удостоен этого высокого звания (1956 год). В 1959 году он был избран действительным членом Академии наук.

В самый разгар нашей работы над этой главой телефон принес грустную весть: 2 декабря 1987 года скоропостижно скончался от инфаркта миокарда Яков Борисович. Внезапная смерть потрясла всех, знавших его. В последний раз мы виделись в ноябре 1985 года на похоронах дочери Юлия Борисовича — Татьяны Юльевны. Я стоял неподалеку от ее гроба, как вдруг почувствовал, что кто-то пристально смотрит на меня. В эти годы мое поле зрения было очень небольшим, но острое чувство чужого взгляда заставило повернуться. Это был Яков Борисович. Мы обнялись и расцеловались. Кто мог ожидать, что эта встреча будет последней. Он никогда не жаловался на сердце, не обращался к врачам.

На гражданской панихиде 7 декабря Андрей Дмитриевич Сахаров сказал: «Из жизни ушел Яков Борисович Зельдович. В это трудно поверить, так мысль о смерти не вяжется с его образом. Нестерпимо горько сознавать, что его нет с нами.

В Якове Борисовиче всегда поражала неустанная научная активность, живой интерес ко всему новому, поразительная разносторонность и интуиция. Он начал рано, продолжал работать до последнего дня жизни и успел сделать невероятно много в самых различных областях. В последнем номере журнала «Успехи физических наук», уже после его смерти, мы увидели статью, как бы перекидывающую мост к началу его работы. Это была химическая физика, поверхностные явления, горение и детонация, химические и ядерные цепные реакции. Затем — реактивная техника, затем — годы участия в создании советского атомного и термоядерного оружия. Роль его тут была исключительной, об этом можно теперь сказать во весь голос. Ему принадлежат несколько выдающихся работ по физике элементарных частиц, в них зачатки „алгебры токов", предсказание существования и некоторых свойств Z-бозона, постановка проблемы космологической постоянной. Последние 25 лет — астрофизика и космология. Он все время на переднем крае, все время окружен людьми. Все, кто общался с ним, получали на всю жизнь неоценимые уроки — и по конкретным научным вопросам, и в качестве примера и образца, как надо работать в науке и современной технике.

Влияние Якова Борисовича на учеников и окружающих было поразительным. В них зачастую раскрывались способности к плодотворному творчеству, которые без этого не могли бы реализоваться или реализовались бы не полностью.

Мне довелось многие годы провести бок о бок с Яковом Борисовичем. Вспоминая это время, я чувствую, сколь многим я ему обязан. В чрезвычайно острой и напряженной обстановке тех лет — простые и товарищеские, в высшей степени доброжелательные отношения; это при том, что мы с Игорем Евгеньевичем тогда как бы ворвались в его сферу со стороны, и требовалась незаурядная объективность, чтобы не стать в позу негативизма, обиды, но у Якова Борисовича и его учеников — неоценимая помощь и сотрудничество ради общего дела. В области фундаментальной науки многие мои работы возникли из общения с ним, под влиянием его работ и идей.

Яков Борисович в науке — человек огромной жадности (в хорошем смысле слова) и в то же время абсолютной честности, самокритичный, готовый признать свою ошибку, правоту или авторство другого. Он по-детски радовался, когда ему удавалось сделать что-то существенное или преодолеть методическую трудность красивым приемом, и глубоко переживал неудачи и ошибки. По большому счету, в отношении науки он был скромным человеком, часто ему казалось, что он дилетант, недостаточно профессионален в том или ином вопросе, и он прилагал огромные (не видимые со стороны) усилия, чтобы преодолеть свои пробелы.

В наших 40-летних отношениях были и свои тернии, горькие обиды и периоды охлаждения, сейчас все это выглядит не более чем пеной в потоке жизни, но, как говорится,— что было, то было. Однажды, много лет назад, Яков Борисович позвонил и сказал: „Есть слова, которые нельзя повторять каждый день, но иногда их надо произнести". Сегодня, прощаясь с Яковом Борисовичем, я хочу сказать, какую огромную роль сыграл он в моей жизни, так же, как и в жизни и работе многих людей, как мы его любили, как я его любил, как нам будет его недоставать, как он нам был нужен!»

Он не входил, а скорее вбегал в лабораторию — маленький, быстрый, с добрыми внимательными глазами. Здоровался со всеми, на ходу произнося: «Ну, что у вас нового, товарищи?»

Это была Казань военного времени. Год 1943-й. Большинство эвакуированных из Москвы и Ленинграда институтов Академии наук располагались на территории Казанского государственного университета.

Мы рентгенографировали явления при детонации взрывчатых веществ. Игоря Евгеньевича занимало и удивляло все: кенотрон, который заменял рентгеновскую трубку при кратковременном перекале катода, способ синхронизации рентгеновской вспышки с желаемой фазой взрыва, но прежде всего — результаты рентгенографических экспериментов.

С интересом рассматривал первые рентгенограммы взрыва азида свинца. Активно участвовал в обсуждении новой методики.

Наши встречи с Игорем Евгеньевичем стали более регулярными в 1949—55 годах. В это время он возглавлял группу молодых физиков, занимавшихся исследованием термоядерного синтеза. Не колеблясь, он прекратил работу по фундаментальным проблемам теоретической физики, чтобы заняться прикладными вопросами, которые были важны для обороны нашей Родины. В 1948—49 годах наша лаборатория обнаружила явление высокой электропроводности продуктов взрыва и диэлектриков, подвергнутых сильным ударным сжатиям. Сопротивление продуктов взрыва вблизи фронта детонационной волны оказалось на много порядков меньше предсказанного теоретиками. Этот вопрос имел существенное значение. Игорь Евгеньевич активно поддержал нас. До сих пор мы храним его доброжелательный отзыв, датированный 1950-м годом.

Общеизвестна нетерпимость Игоря Евгеньевича к любым нарушениям научной этики. Ветераны теоретического отдела Физического института (ФИАН) утверждают, что за треть века, на протяжении которой Тамм руководил отделом, у них ни разу не было каких-либо споров по приоритетным вопросам. К 1970 году этот коллектив насчитывал более 40 физиков высокой квалификации. Каждый из них был самостоятельной творческой индивидуальностью. Микроклимат, созданный и поддерживаемый руководителем, практически исключал возможность разногласий и распрей, которые так губительно действуют на творческую атмосферу даже небольших научных коллективов.

Вот случай, когда Игорь Евгеньевич преподал урок этики и правил поведения автору этого рассказа. Шумное совещание у научного руководителя института, посвященное очередным задачам. Только что прошло награждение большой группы научных работников государственными премиями и орденами. Несколько основных исполнителей «выпали» из списка награжденных. Я выступил с эмоциональной речью, отмечая несправедливость по отношению к некоторым участникам работы (говорил, конечно, не о себе). Был молод, не мог до конца оценить мудрые строфы Омара Хайяма: