— Это же те самые разбойники, что забрали нашу лошадь, — испуганно закричал мужчина, сидевший возле больной жены, — будьте наготове, как только наша телега поравняется с ними, каждый из них бросится с обочины к нам, обнажив саблю…

Хабип выразительно посмотрел на него, и тот сразу умолк.

Ризакули с вожжами в руках обернулся к брату, словно спрашивая его: остановиться или следовать дальше?

Хабип-пальван понял его невысказанный вопрос, сунул ему в руки один пистолет и приказал ехать вперёд. Расстояние между всадниками и телегой сокращалось. Женщина не выдержала:

— Да вы же везёте нас на верную смерть! Остановите лошадь, мы сойдём! — кричала она, вцепившись мужу в рукав халата.

Хабип, не глядя на неё, твёрдо отчеканил:

— Сидите спокойно! Не кричите!..

Оба разбойника были на вороных лошадях. Телега уже совсем приблизилась к ним. У разбойника, ехавшего справа, с левой стороны висела кривая шашка.

И хотя арба была уже почти рядом, они ехали спокойно, делая вид, что им до неё нет никакого дела. И только арба поравнялась с ними, как послышался строгий окрик одного из них:

— Все долой с телеги, и немедленно распрячь коня! — и с обнажёнными саблями они окружили телегу. Но увидев направленные на них два пистолета, отпрянули назад. Один из разбойников узнал пальвана.

— Хабип-ага, простите нас! Мы ошиблись! — Он мигом спрятал саблю в ножны, сложил руки на груди и отвесил поклон.

— Будь проклят твой отец, — грозно глянул на него Хабип, — ты ведь говорил, что уходишь от Абдуллы, потому что туркменов опасно грабить, а теперь ты нашёл более безопасное место для разбоя, стал грабить несчастных паломников?! Трудно и придумать большее грехопадение, чем грабёж бедных людей, следующих в святые места. У вас обоих на душе несмываемый грех. Таких надо безжалостно уничтожать.

— Просим именем святого Хезрета Апбаса, не убивайте нас, мы больше никогда и никого не будем грабить на дороге, — не поднимая склонённой головы, умолял разбойник.

— Сволочь ты, Ремев, я ведь хорошо тебя знаю! Сейчас же верни коня и деньги, отнятые у этих несчастных, — кивнул он на сидевших в его телеге мужа и жену.

— И ты постой! — сердито прикрикнул пальван на второго разбойника, ещё молодого парня. И тот тоже в испуге натянул поводья и замер возле телеги.

— Привяжи свою лошадь, — приказал ему пальван, — спустись в ущелье и принеси ведро родниковой воды.

Парень кинулся выполнять приказ пальвана. А Ризакули стал распрягать коня и стелить в тени арбы белую мягкую кошму.

Хабип-пальван прилёг. Пригласил в тень и мужа с больной женой.

— Значит, вы, ага, знаете этого разбойника? — подивился путник.

— Да, знаю этого негодяя. Он ещё недавно был наёмным сербазом у Абдуллы, это очень скверный и жадный человек, — объяснил Хабип.

— Но вернут ли они нашу лошадь? — сокрушался мужчина.

— Обязательно вернут! Он очень хорошо меня знает, — заметил пальван, — и арбу доставят, и деньги отдадут.

— Спасибо, добрый человек, я до смерти не забуду того, что вы сделали для нас, — сложил руки на груди путник.

— Что же за болезнь у вашей жены? — спросил пальван у собеседника.

— Моя жена самый несчастный человек, — печально склонил голову путник. — Как-то раз Абдулла-серкерде ехал в Машед, чтобы продать захваченных им туркменских пленников. По пути он сделал небольшой привал в нашем селе. Когда мы прибежали в чайхану, Абдулла с тремя товарищами пил чай. Возле чайханы сгрудились пленники, прижимаясь друг к другу. Мы стали разглядывать их. Одни — чтобы купить себе раба или рабыню, другие — просто из любопытства. — Паломник указал на свою жену. — Она мне, тогда ещё девчонка, очень понравилась, хотя и была бедно одета. Молодая пленница всё время прижималась к матери, видно опасаясь глазевших на неё людей… Наш местный бай долго торговался с Абдуллой, и наконец купил её мать, немного худощавую, но очень красивую женщину. Мать и дочь не хотели разлучаться и крепко держались друг за дружку. Слуги бая стали растаскивать их. По двое схватились за каждую. Наконец им удалось оторвать мать от дочери и увести. Девушка рыдала во весь голос. Но Абдулле всё это нипочём. Мне стало жаль худенькую миловидную девушку, и я решил её купить. Абдулла недорого взял за неё, видно, хотел поскорее избавиться от этих рыданий. Потом она подросла и стала моей женой. Теперь у меня три сына от неё. Но вот сама она больна. Страдает одышкой, сильно кашляет. Может, Хезрети Али-Риза поможет несчастной избавиться от своего недуга, — окончил свой рассказ путник и посмотрел на восток.

Услышав скрип телеги, паломник вскочил:

— Наша лошадь и наша арба!

А разбойник, подъехав к отдыхающим, спрыгнул с арбы и протянул паломнику узелок с деньгами.

Хабип-пальван бросил угрожающий взгляд на всадников:

— Вы мне поклялись, что больше никогда не будете разбойничать. Если до меня дойдёт слух, что вы нарушили клятву, я вас где угодно найду и не пощажу.

— Нет, ага, — в один голос крикнули они, — мы никогда не нарушим данную клятву, никогда не будем грабить…

— Идите, — махнул презрительно рукою Хабип.

После их ухода пальван стал вслух рассуждать:

— Наши власти, когда ловят воров и прочих разбойников, то спрашивают: «Какой рукой брал?» Каждый говорит неправду и показывает на левую руку. Но всё равно указанную руку при всём честном народе отсекают и опускают в кипящее масло. Казалось бы, не только виновники, но и те, кто наблюдает эту картину, не должны заниматься воровством и грабежом. Наказание ведь суровое, и всё равно находятся и воры, и прочие, скажем, взяточники, которые, наверное, ещё похуже воров… Ну, о взаимных преступных налётах на чужие земли не будем говорить, это особый и, к сожалению, очень тяжкий вопрос…

Путники ещё раз сердечно поблагодарили пальвана:

— Вы для нас столько сделали, что и словами не передать! Пусть аллах щедро вознаградит вас за это.

Путники тронулись… А вслед за ними отправились в свой неблизкий путь и два брата.

Ризакули спросил у младшего брата:

— Ну, а если бы эти бандиты не приняли твоё условие, ты, наверно, убил бы их?

— Нет, — покачал головой пальван, — я поклялся никогда больше не убивать людей. Я бы отвёз их в Машед и сдал в руки властям, а там бы сумели их наказать как следует, по заслугам.

Две арбы, одна за другой, покатили дальше…

Наконец показался Машед. Красный купол могилы Хезрети Али-Риза был хорошо виден даже издали, Простой люд называл этот купол Красным имамом.

При виде его каждый стал читать молитвы, какие он знал. После молитв каждый мысленно просил об отпущении грехов, об исцелении от болезней, о возвращении пропавшей родни…

Хабип-пальван, глядя на Красный купол, думал: «О, Хезрети Али-Риза, о, всемогущий имам, отпусти мне грехи, верни благополучно моего единственного сына Джапаркули-джана!» Больная женщина взывала: «О, Хезрети Красный имам, и ты, всемогущий аллах, пошлите мне возможность повидаться с родным краем, а потом я уже буду готова и навсегда расстаться с этим неправедным земным миром». Её муж просил: «О Хезрети Али-Риза, о, великий имам, не разлучай моих детей с их матерью, выгони из неё все хворобы и продли ей жизнь!..» У Ризакули были свои заботы: «О, Хезрети Али, о, всемогущий имам, избавь меня от нынешней бедности, пусть появятся у меня стада скота, пускай с каждым годом увеличиваются мои урожаи!..»

Хабип-пальван и больная женщина видели Машед впервые. Их дивили длинные ряды больших глинобитных домов.

Хабип-пальван благоговейно замер перед мечетью с высоким минаретом и голубыми куполами. Теперь он уже ни о чём другом не думал, а только молил я молил великого имама ниспослать ему прощение. Дальше по обеим сторонам улицы виднелись лавки с двустворчатыми дверями, окрашенными в красный или синий цвета. Перед лавками сновали персы в чекменях — безрукавках, с белыми чалмами на головах, курды в остроконечных папахах, азербайджанцы в плоских каракулевых фуражках, женщины с закрытыми от взоров лицами. Под огромным навесом торговцы, перекрикивая один другого, предлагали свой товар.