Начался туман. Петренко выключил мотор и пересел на весла. Ветра не было, и вода податливо расходилась под нами.

Какими-то другими сделались лиманы с тех пор, как я первый раз увидел их. То ли камыш стал реже, то ли его вообще стало меньше. Но мне все же показались знакомыми очертания близкого берега.

— Остров, где живут косари? — спросил я.

— Нет, то другой лиман. Тростник это, — негромко ответил Петренко и вдруг застыл, насторожившись, и отвернулся от меня. — Веслом плеснуло вроде бы…

— Послышалось, наверное, Григорий, — ответил я, помолчав.

— Эй, кто тут? Чего не отвечаете? — крикнул он, вынул ракетницу, встал и выстрелил.

Мы проткнули тонкую стену тростника и оказались в узкой, освещенной желтым дрожащим светом протоке.

— Вон где стояла, — показал он на примятый тростник.

— А может быть, это кабан, Григорий? — усомнился я. — Поедем…

— Лодка, — упрямо и твердо повторил он.

Мы снова прошнуровали заросли и, только истратив еще несколько ракет, выехали в лиман. Нас едва ли можно было заметить, но и мы тоже плыли, как слепые. Туман утопил совершенно все. Даже черневшая впереди фигура Петренко казалась расплывчатой и почти нереальной. Он греб беззвучно, время от времени останавливаясь, застыв, приготовив ракетницу.

— Опять ведь, — недоуменно вслушивался он. — Вроде как рядом идет… Как играет… Ох, доиграется…

— Неужели слышите, Григорий? — Меня невольно царапнула неприятная мысль: вечером, когда я выходил из гостиницы, в вестибюле почему-то вертелся собутыльник Вериного мужа. Все в том же стандартном костюмчике.

Мы не плыли, а нас как будто затягивало в какой-то навсегда застывший покой. Когда наша лодка цепляла тростник, этот хрустящий шорох казался мне грохотом.

— А не придется, Григорий, менять профессию, если рыбы не будет совсем? — спросил я, когда мы остановились в очередной раз.

— Чего не будет, — негромко отозвался он. — Рыба от нас зависит Дмитрий Степанович сказал: морю наша служба всегда будет нужная. Вот как Назаров работал. Как мне Дмитрий Степанович велел перед смертью, когда мы уже мотор починили…

Кажется, мы въехали в новый лиман. Я взглянул на зеленые светящиеся стрелки своих часов. Без двадцати два. Петренко уже успокоился и спрятал ракетницу. Я подумал, что с таким парнем в лиманах надежно.

— Там вот Назарова, — показал он рукой. — А косари — там. Мы с другой стороны к Ордынке идем. Теперь близко… Эй, стоп! — вдруг крикнул он.

Внезапно совсем рядом с нами, справа, появился темный силуэт большой лодки, словно выросшей из воды. Посередине, не двигаясь, стоял человек.

— Кто здесь? — на вызывающе высокой ноте неожиданно ответил испуганный женский голос. — Кто будете? — уже тверже спросила она.

От удивления я не сразу узнал этот голос, возникший среди лимана. Кама! Она держала в руках шест, хотя на корме ее лодки висел мотор.

— Это вы, Кама? Здравствуйте, — отозвался я. — Вы что же не спите?

— А вот смотрю, кто это тут ночью возле колхозных сетей околачивается… Виктор Сергеевич! — тоже узнала она меня, но дружелюбия в ее голосе я не услышал. Потом, словно чему-то поразившись, она тем знакомым мне жестом обняла себя за живот и согнулась, вглядываясь. На ней был плащ с капюшоном и высокие резиновые сапоги.

— Вот как удачно, — сказал я. — А я в Ордынку. Наверное, даже к вам, Кама. Поговорить с вами наедине нужно по важному делу.

— Так вас тут двое? — недоуменно спросила она.

— Инспектор Петренко из Темрюка, — неожиданно густым басом сказал Григорий.

— А другую лодку, где был один, не видели? — откинула она капюшон, разогнулась и посмотрела по сторонам. — С вами другой лодки нет?

— Нет, другой лодки мы здесь не видели, — ответил я.

Она помолчала, как бы задумавшись, потом подняла шест, собираясь отплыть от нас.

— А чего нам опять говорить? Говорили уже… А ну-ка, инспектор, — вдруг властно приказала она, — давай-ка вот так — прямо в лиман, а я по этой стороне у камыша посмотрю. А вы тогда перелезайте в мою лодку, Виктор Сергеевич, если вам нужно. Я вас отвезу… Не упадете?

Я перебрался к ней. Петренко хмуро смотрел на меня, что-то соображая и не двигаясь с места.

— Я теперь доберусь, Григорий, — сказал я ему.

— Ну, — недовольно и не сразу протянул он. — Ну лады. Сами смотрите…

Еле плеснули весла, и его лодка исчезла. Я встал, чтобы взять шест у Камы.

— Да не мешали бы лучше, — отвернулась она. — Не сумеете.

Она опускала шест, и лодка бесшумно скользила по воде. Только шорох дождя висел над тростником. Но может быть, это даже лучше, что я встретил именно ее да еще и на лимане. Я раздумывал о том, как начать этот трудный разговор. Островки тростника, приближаясь, иногда напоминали лодку и даже человека в ней, но мы никого не нашли, проплыв вдоль длинной стены камыша.

— Наверное, это вы с инспектором и были, — наконец сказала Кама, положила шест, достала из плаща платок, вытерла лицо и нагнулась к мотору. В этой лодке пахло рыбой.

— Посидите немного, отдохните, Кама, — сказал я. — И как же вы не боитесь одна ночью?

— Чего это мне отдыхать? — возразила она, но все же села передо мной. — А может, я и боюсь, откуда вы знаете? А шестом так приложу, если надо…

— Скажите, Кама… Вас, может быть, даже удивит мой вопрос, — начал я. — Подождите, не заводите мотор.

— Какой еще вопрос? — спросила она, ожесточаясь заранее.

— И я, возможно, не прав. В таком случае не обижайтесь. Но…

— Да я на вас давно не обижаюсь, Виктор Сергеевич, — отпарировала она.

— Кама, даю слово, что не хочу вам вреда… Скажите, вы были здесь в ночь убийства Назарова? — спросил я, вглядываясь в ее лицо. — В ту ночь были?..

Она чуть подалась вперед, как бы растерявшись, потом пожала плечами и вздохнула:

— Так меня уже этот ваш спрашивал. Ну а вот вам-то какое дело?

— Это известно, что вы были. Есть человек, который слышал, как вы пели в камыше…

— А чего еще, Виктор Сергеевич?.. Эх, теперь и не высадишь вас…

Мне послышалась неуверенность в ее голосе, и я нагнулся к ней. Да, она была, была! Все верно!..

— Скажите правду, Кама. А я скажу вам, зачем вы были.

Она молчала, затаив дыхание и тоже в упор глядя на меня.

— Вы же видите, как все запуталось, а Симохин, я уверен, не виноват. Отбросьте, отбросьте эту ненужную щепетильность, Кама. Но ведь не для того же вы приезжали, чтобы убить Назарова? Не для того же, чтобы стрелять или торговать рыбой? Из-за этой гордости вы поломаете себе жизнь. Послушайте меня, Кама. Доверьтесь. Сделайте это не ради себя…

Она смотрела на меня и только пожимала плечами. Потеряв управление, наша лодка стояла, уткнувшись в камыш.

— Так зачем вы были?

— А по-вашему зачем? — исподлобья глядя на меня, спросила она.

— К Симохину на свидание, Кама. Вот зачем. Глупая вы. Понимаете, что вы делаете? — Я вздохнул. Мне стало легко.

Она вытерла лицо, зачем-то пошевелила шестом, но тут же опустила его и выпрямилась:

— Кто это вам сказал? Может, отец?

— Никто. Поверьте, что никто, Кама. Не отец. Я вам как-нибудь в другой раз объясню. Но я знаю, что это правда. Знаю, Кама.

— Ну и что? Ну и что, если правда? — внезапно выкрикнула она. — Вам-то всем что от меня надо? И меня посадите.

— А то, что вы должны сказать это Бугровскому. Вот что, Кама. Что вы были здесь, что приезжали к Симохину…

Она сложила руки на груди, откинулась назад, и лицо ее скривилось.

— А почему это? А почему это оправдываться? Не человек я, по-вашему, что ли? А еще-то где нам было встречаться, если папа меня из Ордынки гнал, а его убить хотел за меня?.. Это вы по гостиницам можете, вам все разрешается, — ожесточенно выпалила она. — И встречались. И не один раз. Хотела и приезжала. Мне самолетом до Краснодара и денег не надо, а там на такси или он за мной на мотоцикле. Ясно вам?

— Да, Кама… Вот это вы и должны сказать в прокуратуре.