— Что-то у меня нет большого желания ехать в Кабердрайк, — сказал Джим.

Глаза Лейлора заблестели, он теребил холлонитовое сердце на своей шее.

— А я хочу поехать, — сказал он приглушённым, дрогнувшим от волнения голосом.

— Можешь поехать с братьями, если тебе так хочется, — сказал Джим, не замечая ни блеска его глаз, ни волнения. — А у меня что-то нет настроения.

Но чтобы проигнорировать приглашение короля, нужна была очень уважительная причина. Болезнь? Но Джим только что прошёл курс лечения флокарианской водой. Неотложные дела? Этот предлог годился для кого угодно, только не для короля, который был в сто раз более занятым человеком, чем Джим, однако нашёл время для встречи со своей семьёй. Словом, никакой причины, которая убедительно оправдала бы его отказ приехать, Джим не мог придумать, но это не избавляло его от нежелания участвовать сейчас в каких бы то ни было встречах. Гораздо более он был склонен уединиться со своими мыслями и чувствами, разобраться в том, что он испытывает к Рэшу, может быть, слегка погрустить в одиночестве. Кроме того, недосказанность в их с Раданайтом отношениях с годами выросла в настоящую стену, и каждое слово и взгляд, которыми они обменивались — увы, весьма редко — были слишком отягощены грузом Невысказанного. Не придумав никаких уважительных предлогов, Джим уже решился обойтись вообще без них, но лорд Райвенн, также приглашённый вместе с Альмагиром во дворец, стал убеждать его ехать:

— Дорогой, так не годится! Чем Раданайт обидел тебя, что ты не хочешь приехать к нему хотя бы в день его рождения? Ну, скажи, какие у тебя причины для этого?

— Просто не хочется, и всё, — вздохнул Джим.

— Это не причина, — сказал лорд Райвенн.

Он заглянул Джиму в глаза, ласково взял его за плечи и проговорил:

— Вот что я тебе скажу, дружок… Брось эту хандру, иначе она тебя затянет. Едем с нами. Никаких больших приёмов Раданайт не устраивает, будем только мы — его семья. Если тебя с нами не будет… Будет уже совсем не то.

Приглашён был и Арделлидис, хотя его родство с королём нельзя было считать близким. Накануне назначенного дня он позвонил Джиму и попросил приехать: у него были неразрешимые проблемы с выбором костюма. Джим сначала попытался уклониться от визита:

— Ты уверен, что моё участие так необходимо? Может быть, вы с Фадианом сами справитесь?

Арделлидис тяжело вздохнул.

— В том-то и дело, что мы не справляемся. Мы в тупике! Ещё немного — и это может кончиться разводом. Прошу тебя, мой ангел, приезжай.

Чуть меньше года тому назад Арделлидис всё-таки решился после продолжительного траура по Дитриксу вновь сочетаться браком. Его спутником стал младший внук генерала Скодда, семнадцатилетний Фадиан Скодд. Ещё не будучи знаком с ним, Джим полагал, что Арделлидис опять выбрал в спутники военного, но отпрыск прославленного генерала не был продолжателем династии. Польстившись на ангельскую внешность, Арделлидис получил в спутники собственную копию — капризного и кокетливого любителя нарядов. Не проходило и недели, чтобы Арделлидис не жаловался Джиму на своего юного спутника, всякий раз вздыхая, что нужно бы развестись. Однако дальше жалоб не шло — он не разводился, и их с Фадианом весёлая жизнь продолжалась.

Джима он встретил, как всегда, приветливо, сразу же велев Ноксу подать чай. Они расположились в маленькой комнате, прилегавшей к гардеробной; к чаю были поданы маленькие пирожные в форме бутончиков ландиалиса, с ореховой крошкой и начинкой из суфле. Разговор Арделлидис начал с очередного сетования:

— Нет, я определённо разведусь. Эта капризная кукла или сведёт меня с ума, или разорит. Ну, что мне стоило принять предложение майора Шаллиса? Зачем мне понадобился этот маленький глупый модник, мнящий себя центром Вселенной?

И Арделлидис набросился на пирожные, поглощая одно за другим: в то время как Джим успевал съесть одно, он проглатывал три.

— А ты не боишься испортить себе фигуру, мой дорогой? — заметил Джим обеспокоенно.

Арделлидис отпил большой глоток чая и махнул рукой.

— К чёрту фигуру, мне уже всё равно! У нас сегодня с самого утра творится сущий кошмар. Что-то невообразимое! Никогда не думал, что когда-нибудь возненавижу тряпки!

Вцепившись пальцами в копну своих золотых локонов, Арделлидис закрыл глаза. Взглянув на пустую тарелку, в которой остались только крошки от пирожных, Джим усмехнулся:

— Неужели твоя дражайшая половина в этом ещё разборчивее, чем ты сам?

Арделлидис вздохнул, покачал головой и воздел руки.

— Ах, ну зачем мне понадобился ещё один брак? Если разобраться, мне и одному было неплохо. Так нет же, нужно было опять сочетаться! Но вместо спутника я обзавёлся ещё одним ребёнком — вот что из этого вышло, мой ангел. И у этого ребёнка столько капризов, что с ума можно сойти.

— Кто же заставлял тебя брать его в спутники? — улыбнулся Джим.

— Никто, — вздохнул Арделлидис. — Я сам виноват. Представь себе, влюбился на свою беду, а это отнюдь не способствует трезвости суждений. Понимаешь?

— Понимаю. — Джим сочувственно погладил его по плечу.

В этот момент на пороге гардеробной появился Фадиан. Одного взгляда на это юное существо было достаточно, чтобы понять Арделлидиса. Невозможно было не плениться этими огромными зелёными глазами под густыми опахалами ресниц и густой шевелюрой с рыжеватым отливом, а маленький округлый подбородок и длинная изящная шея одним своим видом вызывали в сердце спазмы нежности. Притом, что этот свежий, как бутон розы, алый рот с пухлой нижней губкой выдавал такую черту своего обладателя, как капризность, он также вызывал безумное желание впиться в него страстным поцелуем. Фадиан был в лёгком небесно-голубом костюме со стразовым узором и белой шёлковой накидке. Слегка поклонившись Джиму, он подошёл к Арделлидису, красуясь и поворачиваясь перед ним так и сяк.

— Милорд, посмотрите. Думаю, я нашёл идеальный вариант.

Услышав эту счастливую новость, Арделлидис всплеснул руками.

— Да неужели, моя радость?! Не верю своим ушам!

Фадиан, ничуть не стесняясь присутствием Джима, уселся к нему на колени и, по-детски ласкаясь, прильнул щекой к его щеке. Арделлидис сразу же растаял и стал нежно чмокать его то в щёчку, то в ушко, называя его ласкательными прозвищами. Можно было не сомневаться, что ни о каком разводе здесь и речи быть не могло. У них была, что называется, «любовь-морковь».

— Хотя есть ещё парочка вариантов, — вдруг сказал Фадиан, поднимая пальчик. — Я хочу, чтобы вы оценили мой вкус.

На лице Арделлидиса отразился ужас.

— Я восхищаюсь твоим вкусом, детка, — простонал он. — Я заранее всё одобряю!

— Но наш гость тоже должен взглянуть, — сказал Фадиан.