И, закончив со словами, полковник Асспленг сразу перешёл к решительным действиям. Заключив в объятия талию Джима, он атаковал его губы так молниеносно и страстно, что тот не успел уклониться.

Поцелуй полковника Асспленга Джим почувствовал надобность запить глотком маиля. Он вылил рюмку себе в рот, но не проглотил сразу, а несколько секунд держал. Проглотив, он вытер губы и сказал с холодной усмешкой:

— Не слишком ли напористо вы идёте в наступление, полковник?

— Иного способа не знаю, — ответил тот, вскидывая подбородок.

В этот момент кто-то пролетел мимо них на белом скутере и исчез в глубине чёрно-фиолетового звёздного неба.

14 мэолинна. Это что-то невообразимое! Такого со мной ещё не было. Всё случилось так быстро, что даже страшно. Мне кажется, я влюбился в короля. Но всё по порядку.

С крыши главного корпуса была видна не только вся стройная цветкообразная композиция корпусов “Оазиса”, но и небо было ближе. Здесь оно было не чёрное, а чёрно-фиолетовое, и я не мог найти на нём ни одного знакомого созвездия. Сидя на скутере боком, впереди короля, я был заключён в кольцо его рук, лежавших на руле.

“Они целовались, — проговорил я глухо. — Неужели папе нравится этот противный Асспленг? Я не верю!”

“Не вижу в этом ничего дурного, — вздохнул король. — Думаю, ваш папа заслуживает счастья. Он ещё молод и не должен хоронить себя заживо, ставя крест на личной жизни. Он уже и так достаточно долго был один”.

“Я не против, чтобы папа устроил свою личную жизнь! — воскликнул я. — Но не с этим занудой Асспленгом! Мне даже представить страшно, что будет, если они сочетаются!”

Король нахмурился.

“У вас есть причины бояться полковника Асспленга? Он вас обидел?”

“Да нет, ваше величество, — вздохнул я. — Просто я его не перевариваю. Находиться рядом с ним — это как… как есть сырую нечищеную рыбу с костями! Мерзко!”

“Оригинальное сравнение, — усмехнулся король. — Но очень доходчивое. Понимаю вас… Поверьте, дитя моё, понимаю. Но не стоит воспринимать это так болезненно. Вы, в конце концов, уже не ребёнок и тоже можете подумать о своей личной жизни. Пусть ваш папа сам решает, как ему жить: это его жизнь. А ваша — в ваших руках”.

Я стукнул себе кулаком по колену.

“Но я не одобряю его выбор! И не хочу с этим мириться!”

“Дитя моё, поверьте моему опыту: бесполезно пытаться повлиять на наших родителей, — сказал король. — И не стоит тратить своё время и силы на конфликты с ними, вместо этого лучше подумать о себе. Заняться устройством собственной жизни. Ваш папа устал от одиночества — что ж, пусть попытает счастья с кем-нибудь. Он уже взрослый человек и может сам решать за себя. Как, впрочем, и вы”.

В его глазах была спокойная мудрость и загадочная грусть, он смотрел на меня ласково и печально. Его руки могли бы обнять меня, но не делали этого и продолжали лежать на руле скутера. Внутренне трепеща, я решился задать вопрос.

“Ваше величество… Можно спросить вас на личную тему?”

“Спрашивайте, дитя моё”, — улыбнулся король.

Я собрался с духом и спросил:

“А почему вы всё ещё один?”

Король ответил не сразу, задумчиво глядя вдаль из-под длинных и густых, как у ребёнка, ресниц. Я обмер, испугавшись, что спросил о том, о чём не следовало спрашивать, но король, чуть приметно вздохнув, наконец ответил:

“Трудно объяснить, дитя моё. Не вы первый задаёте мне этот вопрос… Я всем отвечаю, что променял личную жизнь на государственную службу, и отчасти это правда. Но вам мне хочется ответить откровенно. Причина не только в этом. Мне было около двадцати, когда я первый раз в жизни по-настоящему полюбил. Всё, что было до этого, — так, глупости, баловство. Но моя первая настоящая любовь не нашла взаимности… Со мной обошлись жестоко, и я долго не мог оправиться после этого. Чтобы заглушить боль, я с головой бросился в работу, посвятил всего себя карьере. Как-то незаметно получилось, что работа затянула меня целиком, и времени на личную жизнь не осталось. Я привык… Привык так жить, думая, что служу людям, делаю что-то хорошее. Но сейчас я понимаю, что с пустым, никого не любящим сердцем вряд ли возможно делать что-то действительно хорошее. Трудно хорошо заботиться о целом народе, не научившись прежде заботиться о собственной семье, которой у меня нет”.

Король умолк, опустив взгляд. Моё горло сжалось от горестного недоумения: кто мог жестоко обойтись с ним, разбить ему сердце — ему, такому прекрасному, самому лучшему на свете? Повинуясь неудержимому порыву, я нежно дотронулся до щеки короля, хотя, наверно, следовало сначала спросить на это дозволения. Ресницы и губы короля вздрогнули, он закрыл глаза и прильнул щекой к моей ладони.

“Вам жаль меня… Нет, мне не нужна жалость. — Взгляд короля подёрнулся ледяной корочкой боли, он отнял мою руку от своей щеки, но не выпускал, крепко сжав в своей. — Вы ещё слишком юны, Лейлор, а юности свойственны метания и поиски, постоянство же приходит лишь с годами. Я не так юн, как вы, и у меня нет времени на пустяки, дитя моё”.

Я сам не понимал, что со мной творится. Из моих глаз хлынули слёзы, я всхлипывал так сильно, что было больно в груди.

“Лейлор… Дрогой мой! — воскликнул король сокрушённо. — Что я наделал… Я обидел вас! Простите, дитя моё, простите меня, если я сказал что-то обидное. Я не хотел, клянусь”.

Его руки оторвались от руля и заключили меня в объятия. Окончательно потеряв голову и не понимая, что я делаю, я стал покрывать всё его лицо поцелуями в каком-то экстазе, всхлипывая и содрогаясь. Король закрыл глаза, подставляя лицо моим губам.

“Зачем? Зачем вы это делаете, дитя моё? — спросил он с горечью. — Хотите, чтобы я поверил вам, влюбился? А потом вы скажете, что ошиблись, что приняли за любовь что-то другое, и бросите меня”.

“Нет! — прошептал я, обвивая руками его шею. — Нет, я вас не обману… Не брошу! Никогда!”

“Хоть я уже не молод, но у меня доверчивое сердце, — проговорил король. — Рана на нём ещё не зажила, и оно не вынесет ещё одной”.

“Я залечу все ваши раны”, — прошептал я, потянувшись к нему губами.

“Что я делаю… Безумец!” — пробормотал король. И, помедлив секунду, с отчаянным безрассудством человека, которому нечего терять, бросился в бездну поцелуя.

Перечитав написанное, Лейлор откинулся на подушку и закрыл пылающее лицо ладонями. Получилось сентиментально, как в каком-нибудь романе «про любовь». Но всё это действительно было: катание на скутере, разговор об отце и полковнике Асспленге и рассказ короля о его несчастной любви. А потом король накрыл его губы таким долгим и нежным поцелуем, что у Лейлора до сих пор при воспоминании об этом что-то сладко сжималось в низу живота, а по спине бежали мурашки. Было два часа ночи, но Лейлор не спал: он записывал всё это в свой дневник, лёжа в постели.