В холле было полным-полно народу. Все ели, пили и слушали Баффи — кто сидя, кто стоя, не воспрещалось и ходить. Короля Лейлор увидел, как и следовало ожидать, на самом лучшем месте в зале, за самым большим и щедро накрытым столом, и его окружали сливки здешнего общества. В жизни он был ещё прекраснее, чем на экране, и Лейлор наблюдал за ним, как зачарованный. Король не видел его и разговаривал с господином очень важной и представительной наружности, у которого вместо волос на голове был коричневый панцирь, а брови представляли собой чешуйки того же цвета. Лейлор отчего-то знал: король должен был на него посмотреть. И он посмотрел! Пол поплыл из-под ног Лейлора, а на лице сама собой расцвела улыбка — наверно, донельзя глупая, но Лейлор ничего не мог с собой поделать. Его сердце выпрыгивало из груди, ноги подкашивались, а король вдруг улыбнулся ему в ответ, окружённый сияющим ореолом, и Лейлор воспарил в сказочные высоты — на седьмое небо. Они смотрели друг другу в глаза и улыбались, а весь остальной зал с гостями как будто исчез, остались только они вдвоём — Лейлор и король. Король встал, забыв о своём собеседнике, а тот стал подслеповато всматриваться в том же направлении, пытаясь разглядеть то, что так заинтересовало короля. Раданайт сделал шаг по направлению к Лейлору, не сводя с него взгляда, а тот, не вынеся этого головокружительного, уносящего ввысь восторга, стремглав бросился обратно в сад и долго не мог остановиться, пока не оказался далеко за его пределами — в другом саду, который был пуст. Опустившись на скамейку, Лейлор прижал руку к колотящемуся сердцу. Король видел его, и он ему улыбнулся! Причём это была не мимолётная незначащая улыбка, а такая улыбка, от которой переворачивается сердце и хочется смеяться и рыдать одновременно.

Посидев и немного придя в себя, Лейлор решил всё-таки вернуться к отцу с полковником Асспленгом. За столиком он их не нашёл: в саду танцевали, и среди танцующих пар Лейлор увидел их. Асспленг не сводил с отца своего стального взгляда, способного привести в смущение кого угодно, а отец смотрел куда-то в сторону и вниз, стараясь, по-видимому, избегать этого взгляда. Воспользовавшись тем, что они его не видели, Лейлор налил себе рюмку маиля и выпил залпом, а потом вдруг увидел короля, который ходил между столиков, ища кого-то взглядом. Сначала Лейлор обмер, а потом его щёки запылали, а ноги приросли к месту. Король увидел его и снова засиял этой особенной улыбкой, а Лейлор, сам не зная, почему, опять бросился в бегство. Налетая на танцующих и бормоча «извините» на всех известных ему языках, он чувствовал, что ноги оказываются его нести, подкашиваются, и ему оставалось только, добежав до ближайшей скамейки, рухнуть на неё. Обморочный восторг — вот, пожалуй, как можно было бы назвать его состояние.

— Дитя моё, перестаньте же от меня бегать!

Это король настиг его. Он стоял перед ним, сияющий и прекрасный, а Лейлор был даже не в силах подняться на ноги, как того требовал этикет. Король сам присел рядом с ним и взял его за руки.

— Кто вы, дитя моё? То, что вы сделали со мной, непостижимо! Я гоняюсь за вами, ищу вас повсюду… Я, король, веду себя, как глупый влюблённый юнец! — Сжав руки Лейлора в своих, Раданайт снова спросил: — Как ваше имя? С кем вы здесь?

Лейлор пролепетал:

— Ваше величество… Меня зовут Лейлор Райвенн-Дитмар, и я здесь с папой… и полковником Асспленгом, который нас сопровождает.

Глаза короля засверкали ярче феонов на его короне, он выпрямился и сжал руки Лейлора крепче.

— Лейлор… Вы сын Джима?

— Да, ваше величество, — чуть слышно ответил Лейлор, сердце которого было готово вот-вот разорваться от пожатия рук короля.

Король поднёс его руки к своим губам и поцеловал поочерёдно, потом поцеловал Лейлора в лоб.

— Не могу поверить своим глазам, — проговорил он приглушённым от волнения голосом. — Я помню вас совсем ребёнком, дитя моё. Как вы расцвели, как стали прелестны! Это просто невообразимо, что сделал со мной один ваш взгляд, одна улыбка… Я прошу вас, Лейлор, давайте отойдём подальше от этой суеты, найдём какое-нибудь уединённое место, где я мог бы без помех любоваться вами… Я умоляю вас! Или моё сердце разорвётся!

То же самое Лейлор мог сказать о себе. Повинуясь влекущим рукам короля, он встал и последовал за ним. Он почти не чуял ног под собой и ничего вокруг не видел: вся Вселенная перестала существовать для него, осталась лишь ласково ведущая его рука короля и его сияющий нежностью и восхищением взгляд. Они остановились у бассейна с широкими плавучими листьями лотионов и стояли, не разнимая рук и не сводя друг с друга взгляда. Король молчал, и Лейлор тоже не произносил ни слова, а за пальмами неприметно стояли тёмные фигуры.

— Кто это? — прошептал Лейлор, вздрогнув.

— Не бойтесь, это моя охрана, — улыбнулся король. — Не обращайте внимания. Представьте, что их нет.

Потом они бродили по безлюдным дорожкам, и король не выпускал руки Лейлора из своей, крепко и нежно сжимая её. Над их головами таинственно блестела Бездна, и Лейлор, подняв лицо к звёздам, вдохнул полной грудью и прошептал:

— Хочу взлететь.

Король улыбнулся.

— Ваше желание будет исполнено. — И, поднеся к губам запястье с тонким браслетом, сказал кому-то: — Мой скутер сюда.

Через минуту подлетел большой, сверкающий, белый с сиреневым отливом двухместный скутер. С него соскочила чёрная фигура в чёрной маске и вытянулась в струнку. Король движением руки отпустил её, и фигура, резко повернувшись кругом и припечатав каблук, стремительно скрылась.

— Прокатимся? — улыбнулся король.

— Куда запропастился Лейлор? — беспокоился Джим.

— Не волнуйтесь, он уже не маленький, — сказал полковник Асспленг. — Ничего с ним не случится.

Они стояли на балконе общего зала в главном корпусе, наблюдая сверху за продолжавшейся в саду вечеринкой. Опираясь рукой на увитый зелёными лиственными гирляндами парапет, Джим высматривал в толпе веселящихся своего сына, но не находил его. На маленьком столике стоял графин с маилем и две рюмки, и полковник Асспленг наполнил их.

— Давайте лучше выпьем, — сказал он.

Джим вздохнул.

— Спасибо, мне уже хватит сегодня.

— Как хотите, — ответил полковник Асспленг невозмутимо, опрокидывая свою рюмку в себя.

Некоторое время они стояли молча. Уэно был сегодня при параде, в белых перчатках и до блеска начищенных сапогах, и его голова тоже сверкала, как шар для боулинга.

— Мне нужно кое-что вам сказать, Джим, — проговорил он после минутной паузы. — Не буду разводить долгих речей, скажу сразу самую суть. Если буду слишком прям — не судите чересчур строго: я солдат и к такого рода объяснениям не привык. Моё сердце не принадлежит мне, оно захвачено в плен вами. Это началось не вчера и продолжается уже не первый год. Но я не смел вам объясниться сначала из-за того, что вы были в браке, потом я не мог к вам подступиться из-за вашего траура, но больше я не в силах молчать о своих чувствах. Я люблю вас, Джим.