— Больше масок не будет. Обещаю.
— Не уходи. Я… я думала, что ты мёртв, и это почти убило меня. Мне казалось, я тоже умерла там с тобой…
— Я уйду лишь тогда, когда ты этого захочешь.
— Я не захочу, никогда, нет…
— Никогда не говори "никогда". Не стоит строить далёкие планы на будущее. Будущее этого не любит.
Таша вскинула голову, глядя в его глаза: в эти такие озёрно-зелёные, такие сумасшедше лучистые, такие безумно тёплые глаза…
"…но если он не отдал свою жизнь за тебя, если чары не могли разрушиться с его смертью — ты же не можешь знать, любишь ли ты…"
"А мне всё равно".
Ей не было дела до сомнений.
Что ей какие-то сомнения, когда она снова видит эти глаза напротив.
— Но ты будешь со мной, пока я того хочу?
— Да. И никому тебя не отдам.
— А если… если он придёт?
Дэй коснулся губами её макушки:
— Никому, — повторил он.
Огонь в камине привычно плёл кружево свето-тени. Золото закатных лучей, силясь просочиться сквозь задёрнутые гардины, бросало узкий лучик во тьму, выхватывая из черноты сидящую в кресле фигуру.
Он наблюдал за пламенем, держа в руках фужер с бренди, согревая напиток теплом ладоней. Год Белой Кошки…
Начало новой игры.
Он не обернулся, когда позади тихо щёлкнула дверь.
— Хозяин, с вами точно всё в порядке? Вы долго не возвращались…
— Умеем ли мы любить кого-либо, кроме себя, Альдрем?
Старый слуга неуверенно приблизился:
— Простите, хозяин?
— Мы все хотим любви, хотим, чтобы нас любили, носили на руках, исполняли желания. Но кто мы? Эгоисты. Каждый думает только о себе. Даже любовь эгоистична — мы любим кого-то, думая прежде всего о том, что нам хорошо рядом с ним. Когда нас покидают, мы жалеем только себя — бедных, несчастных, одиноких. А тот, кто готов жертвовать, кто готов поступаться своими интересами, кто умеет по-настоящему страдать и скорбеть о другом, не потому, что ему без этого другого плохо, а потому, что этого другого больше нет на свете — проигрывает в игре под названием "жизнь". Потому что из-за своих чувств он становится уязвим, и окружающие эгоисты спешат этим воспользоваться. Мир никогда не будет идеальным, пока в нём не будут жить идеальные люди. И если среди них найдётся хоть один эгоист — он обратит утопию в кошмар. Наш мир, мир, в котором мы живём…
Альдрем сделал ещё один осторожный шаг:
— Заделываетесь лириком, хозяин.
— С кем я играю, Альдрем? Все игроки в этой партии — дети. Сколько лет или веков они прожили на этом свете, неважно. "Через десять лет" кажется им далёким будущим, которое никогда не наступит. Эгоистичные дети, которым в игрушки достались судьбы — окружающих и их самих. Которые весело ломают эти игрушки. Хоть один из них когда-нибудь любил искренне? Самоотверженно, бескорыстно, забывая о себе?
— Ну… — Альдрем встал за спинкой кресла, — вы, хозяин.
— Я же не могу вернуться домой, так ведь?
— Не думаю.
Таша смотрела, как приминается под её ногами яркая, какая-то нереально-зелёная трава — высокая, мягкая, шелковистая. Из зелени украдкой выглядывали белые звёздочки эдельвейсов. Издалека донеслось ехидное ржание — по далёкому лугу мчались друг за дружкой, ошалев от свободы, две лошади. Впрочем, Таша не возражала: далеко не убегут, да и… Арон всегда знает, что делает.
— А ты хочешь? — ужаснулся Джеми, вышагивающий рядом с ними по вершине холма.
— После такого — не особо. Но Гаст… он…
— С ним всё хорошо. И он знает, что у вас с Лив всё хорошо… насколько может быть хорошо в подобных обстоятельствах, конечно.
— Как… — Таша уставилась на дэя, — откуда ты знаешь?
— Встретил его. В твоих поисках он добрался до самого Арпагена.
— Но… тогда я должна найти его, сказать…
— Я уже всё ему сказал. И сказал, что он может возвращаться домой, но вот он, как мне показалось, не очень-то этого хотел. Кажется, жизнь в большом городе привлекает его больше… Нет, через какое-то время он определённо заглянет в Прадмунт навестить семью, но это время определённо будет не самым коротким.
Таша подозрительно повела носиком:
— И ты ему просто сказал? Без всякого… убеждения?
— Ну, поскольку он очень рвался найти тебя… Капельку убеждения пришлось применить, конечно.
Таша вздохнула.
"Я найду тебя, Гаст. И Джеми мне поможет. Найду обязательно. Но…"
"…не прямо сейчас".
— В Прадмунт я никогда не вернусь, — сказала она вслух. — Они же меня знали. Я росла у них на глазах…
— Тише, тише, — ровно сказал Арон.
— Они сожгли маму и развеяли прах по ветру, — Ташины ладони почти неосознанно сжались в кулаки, — у неё не будет могилы…
— Этого не изменить. Но я с ними поговорил — с моим коллегой особенно. Уверяю тебя, он осознал свои ошибки… Просто забудь, Таша. Не стоит ворошить неприятное прошлое.
Таша покосилась на дэя:
— Кстати, о неприятном прошлом… Почему твои чары разрушились? Герланд так сказал. Я думала, это потому, что ты умер.
— Нет. Я сам их разрушил.
— Когда?
— В тот вечер, когда ты узнала, что я воздействовал на твоё сознание.
— Хм… А как ты объяснил всё Норманам, кстати?
— Как-то объяснил. Пришлось проявить изобретательность, конечно, но особых проблем вроде не возникло. Расстались мы весьма довольными друг другом, напоследок обоюдно позволив обращаться за помощью в любой момент… Впрочем, разрушил я не всё. Некоторым вещам стоило оставаться на задворках сознания.
— Таким, как мама?..
— Да.
Таша склонилась, коснувшись кончиками пальцев серебристого листа эдельвейса:
— А почему ты их разрушил?
— Хотел, чтобы теперь всё было честно.
— Почти.
— Пусть даже так.
Таша выпрямилась, плотнее закутавшись в наброшенный на плечи свитер — горный ветер был прохладным даже в жаркий летний день. Внизу, совсем рядом озеро мягко окатывало берег слезно-прозрачными волнами, шурша мелкой светлой галькой. На том берегу едва слышно шумел лес — слышала его только Таша.
— А завтра отправимся за Лив… Значит, теперь мы будем жить здесь? — спросила она.
— Если того захотите.
— Как будто нам есть куда ещё идти, — пробурчал Джеми.
Таша оглянулась — белая башня возвышалась над россыпью деревянных домиков.
— Думаю, мои друзья возражать не будут, — добавил Арон.
— Ты вроде говорил только о друге…
— Но у друга есть жена. Он звездочёт, она летописец. И собирательница сказок.
— Собирательница сказок?
— О, в юности она была менестрелем. Много где побывала, много чего повидала. А когда стала примерной женой и завела оседлый образ жизни, решила записать всё увиденное и услышанное, — дэй лукаво взглянул на Ташу. — Думаю, вы с ней поладите.
— Это подкуп, святой отец?
— Приманка, — невозмутимо поправил дэй.
— А если я не куплюсь?
— Ну, придётся применить дополнительные меры убеждения.
— А как же слова о честнОЙ! — споткнувшись о коварно притаившийся в траве камень, Таша кубарем покатилась с холмового гребня.
— И это оборотень? — звонко хохотал Джеми, прыжками сбегая следом.
Таша скатывалась по поросшему эдельвейсами склону холма, и переливчато-перламутровое небо вращалось у неё над головой.
Она замерла у подножия, раскинув руки, глядя вверх.
— Ты в порядке? — конечно же, он уже тут как тут. Наш пострел…
— Как никогда.
— Подтравный камень всё-таки найдёт тебя везде, как я смотрю, — вздохнул дэй.
— Что поделаешь, непутёвая тебе дочурка досталась…
— Догнал! — торжествующе пропыхтел Джеми, ни то спрыгивая, ни то слетая на траву. Сощурился на солнце, прячущееся за тёмную лесную полоску, приставил ладонь козырьком, оглядывая берег. — Знаете, святой отец, а вот если не знать, где ты, легко можно подумать, что это и есть хлебосольные небеса. Здесь так как-то… хорошо.