Настоящие злодеи всегда растягивают охоту. Им недостаточно просто убить: они хотят получить наслаждение. Они хотят, чтобы ты знал, что скоро умрёшь, что умрёшь страшно. Они хотят напиться твоим страхом, хотят смотреть, как ты корчишься, как плачешь, как умоляешь — и ради этого момента они оттягивают саму смерть столько, сколько могут, играя с тобой, забавляясь, злорадствуя…

— Жаль, что придётся лишить мир такой красоты, но как же мне хотелось этого, ты бы знала… — опустился на одно колено, он неспешно прошёлся приоткрытыми губами по шее, по лицу, чуть не касаясь, обжигая кожу жадным прерывистым дыханием. В темноте глаза оборотня отблескивали червонным золотом. — Я очень, очень сожалел о том, что он велел тебя не трогать. Но теперь, когда он оставил меня там умирать, кажется, я ему больше не нужен. Стало быть, контракт разорван… и все обязательства — тоже.

…поэтому, если тебя хотят убить — молись, чтобы твой убийца оказался настоящим злодеем.

Всех их обычно губит желание поболтать.

Темнота справа разразилась радостным ржанием и застучала копытами по земле — за миг до того, как что-то серебристо блеснуло слева. И за тот миг, пока Вольг смотрел на вырвавшихся из конюшни лошадей, Таша успела вскинуть руку и поймать что-то небольшое, тёплое, кольнувшее ладонь…

Четырьмя углами.

Девушка стиснула в кулаке серебряный крестик на грубой бечёве.

А потом, подскочив на одной ноге, вжалась в стену, уклонилась от руки, пытавшейся вновь вцепиться ей в горло, прыжком проскочила мимо оборотня…

…и, цепко ухватив за шею, повисла у него на спине.

От подобной наглости тот даже остолбенел — впрочем, столбняк миновал быстро: пару мгновений спустя Вольг уже вовсю брыкался, пытаясь стряхнуть нежданный груз, но Ташины руки обвивали его шею на манер висельной верёвки, стремясь не то удержаться, не то удушить.

Конечно, он мог поступить по-всякому. У него мог быть ещё один нож, и он мог его достать и полоснуть её по рукам. Он мог упасть спиной назад, ударив её о землю да придавив к тому же. Да, он мог поступить совсем не так, как нужно было Таше — но, в конце концов, она тоже была оборотнем. И отлично знала, какое решение подобной проблемы придёт в голову оборотня первым.

Наёмник стал меньше, потянув Ташу к земле, волк стал больше, и спустя мгновения она уже ощущала жёсткую шерсть, кольнувшую руки.

Люди думают, что более всего оборотень уязвим во время перекидки и первые секунды после — мол, первые мгновения твари ещё не могут понять, где они и что с ними сталось. Некоторое замешательство действительно имело место быть, но лишь те доли мига, которые ты запирал проснувшегося зверя на задворках сознания. Даже за пятнадцать лет к этому привыкаешь так, что не замечаешь уже, и что уж говорить о таких, как он. Вот во время перекидки… Да, теоретически она могла попробовать что-то ему сделать, но — а что такого она могла сделать, чего не сделала бы раньше?

Он ничем не рисковал.

И тут-то он и попался.

Вскинув руку, Таша ударила волка по лбу — кулаком, мгновенно разжавшимся и на пару мгновений плотно прижавшим крестик к шерсти меж волчьих глаз.

Визг зашёлся почти в ультразвук. Волк дёрнулся так, что Таша подлетела аршинов на семь и, рухнув, прокатилась с десяток вершков до стены конюшни: не сдержав вскрика, когда подозрительно хрустнуло принявшее на себя приземление плечо, и вопля, когда рукоять ножа коснулась земли, под весом вогнав лезвие ещё глубже.

Тихо поскуливая, не пытаясь даже встать, девушка повернула голову — воя от боли, волк бешеным волчком кружился на месте. Странно… Что-то не так, что-то определённо более не так, чем бывает с оборотнем, кожу которому только что прожгло серебро…

…невесть каким образом впечатавшись в его лоб, крест дымился, разъедая плоть.

— Госпожа, вы в порядке? — её бережно приподняли за плечи.

— Шерон? Что…

Вой оборвался — волк, судорожно хрипя, рухнул набок. Хлынула кровь: изо рта, носа, ушей. Оборотень бился в конвульсиях, но мутные жёлтые глаза всё же нашли взглядом глаза другие — серебристые, широко распахнутые. Таша смотрела на чужую смерть, безумно желая и не в силах отвести взгляд.

В какой-то миг волк со странным бульканьем втянул пастью воздух, дёрнулся — и вдруг затих.

Определённо мёртвый.

— Я выпустил лошадей, чтобы отвлечь. Сначала хотел на него сам наброситься, но подумал, что не успею, — виновато бормотнул Шерон. — Они же такие быстрые, гниды… Вам протянуть руку было куда ближе.

Таша провела ладонью по лицу — окрасившиеся алым пальцы мягко заискрились во тьме.

— Шерон… Откуда у тебя крест гномьего серебра?

— От бабушки достался.

Выпущенные из конюшни лошади разбредались по двору. Кто-то нарезал радостные круги, кто-то меланхолично косился на запертые ворота, кто-то любопытно поглядывал на мерцающие окна таверны. Одна крайне заинтересованно созерцала запоры и, не сомневаясь в Звёздочкином интеллекте, Таша с уверенностью могла предположить, что, хоти кобылка удрать — минут через пять эти запоры очутились бы отпертыми. Счастье, что пока Звёздочку её хозяйка устраивала: в самом крайнем случае она, пожалуй, без особых последствий переварила бы сжёванный плетень.

— Как ты узнал, что он оборотень?

— У меня есть один знакомый… такой же, как вы. Можете не прятать руку, госпожа. Я же знаю…

По земле вкрадчиво расползалось золотисто-алое пятно, уже подбираясь к мысам Ташиных туфель. Она смотрела на кровавые искры с завороженным непониманием.

— Вы тоже выглядите… не отсюда. Движени, глаза, голос… Держитесь, — Шерон осторожно подхватил её на руки, — сейчас я вас отнесу к господину Риикону, он вытащит…

Двери трактира и таверны распахнулась одновременно: из первой, щурясь поверх прицела взведённого арбалета, выглянул старик Риикон (за спиной его маячила вездесущая Зарка), из второй вначале безмолвно выскочил хозяин, потом с возбуждёнными воплями выбежал пацанёнок-запевала, затем с причитаниями выползли полупьяные мужики — а замкнула шествие троица заговорщиков.

Брови Риикона, казалось, готовы были уползти под волосы:

— Что…

— В укрытие! — заорал Найж, на ходу лихорадочно взмахивая руками. — Быстро!! Ещё быстрее!!!

Видимо, чародей орал более чем убедительно: господин Риикон поспешил захлопнуть дверь, а вся развесёлая бегущая компания, не долго думая, рванула прямиком в гостеприимно распахнутые двери конюшни.

— Лошади! — крикнул Шерон, выскакивая из темени — и альв затормозил так мгновенно, что, казалось, просто переключился из состояния "бежать" в состояние "стоять" без каких-либо промежуточных стадий. Сощурившись, миг он смотрел на Шерона, ещё миг — на Ташу, а в следующий миг оказалось, что он волочит мальчишку в конюшню, при этом нежно, мелодично и очень звонко присвистывая.

Изогнув шею, Таша увидела, как кони синхронно вздымаются на дыбы, чтобы отозваться хоровым ржанием, после чего ровным строем, словно полковую трубу заслышав, поскакать обратно: только не в конюшню, а за неё.

— Ложись!!! — завопил Найж, подкрепляя приказ решительным толчком в спину ближайшего мужика — который не замедлил рухнуть на впереди бегущего, обеспечив тем самым цепную реакцию, в результате которой через полминуты вся компания уже лежала вповалку, закрыв головы руками. Алексас поспешно затворил ворота, — створки сомкнулись с негромким стуком, — и воцарилась тишина.

Она просто обязана была зловеще звенеть или быть нерушимо-абсолютной, в духе затиший перед грозами — но это была просто ночная тишина. Вполне обычная. Далеко не предгрозовая.

Шерон осторожно, чтобы не тряхнуть Ташу, опустился на колени:

— А что, собственно…

В абсолютном беззвучии здание трактира поглотил чистый белый свет.

Вспышка, пробившаяся сквозь дощатые щели стен, заставила Ташу зажмуриться — но, казалось, даже сквозь закрытые веки было видно, как свет растекается в стороны озером белого огня. Сияющая стена помчалась к тёмным окнам трактира, к кольцом смыкавшемуся плетню, к тоненьким дощатым стенам сараев и амбаров — как вдруг в замешательстве замерла, уткнувшись в другую стену: незримую, прозрачную, словно в гигантскую стеклянную сферу заключившую ослепительный белый шар. Поразмыслив, свет нехотя отразился от стенки сферы и обратился внутрь. Свернулся в относительно небольшой комок. Задумчиво поворочался внутри. Замер.