Это вновь привело к тому, что я превратился в лакея на полставки у поросят и цыплят. Ганс — хороший фермер; он взвалил себе на плечи всю эту обузу и вкалывал за двоих. Но Грег занимался фермой с тех самых пор, как Дед отошёл от дел, и теперь Ганс был несколько обеспокоен свалившейся на него ответственностью. Я оказывал ему всяческую поддержку, во всём соглашаясь с его мнением и пытаясь как можно больше помочь ему в те часы, которые мне удавалось выкроить. Таким образом, у меня не оставалось времени даже на то, чтобы почесаться.
В конце февраля я возвращался домой после долгого путешествия, во время которого я побывал в Новолене, Тихо-Андере и Черчилле. Как раз к этому времени было закончено строительство нового туннеля, пересекавшего Центральную Впадину, поэтому я направился дальше, в Гонконг Лунный; это была деловая поездка, во время которой я устанавливал контакты.
Но деловые цели моей поездки были лишь прикрытием для целей политических. Наши связи с Гонконгом были весьма слабыми, хотя Вайо и умудрялась проворачивать по телефону множество дел. Вторым членом ячейки Вайо был один из её старых товарищей, известный нам под именем Клейтон, которого Вайо ценила весьма высоко. Клейтона вкратце известили о сложившейся политической ситуации, предупредили его насчёт того, что некоторые фрукты совсем прогнили, и убедили начать строительство системы ячеек, не имеющих никакой связи со старой организацией.
Но связь по телефону — это не то же самое, что личный контакт. Гонконг давно должен был бы превратиться в наш оплот. Он меньше других зависел от Администрации, поскольку его коммунальные службы не контролировались из Комплекса; ещё одной причиной его меньшей зависимости была существовавшая вплоть до самого последнего времени малая протяжённость транспортных туннелей, которая приводила к тому, что он был гораздо меньше вовлечён в торговые сделки. Финансовое положение у него было лучше, поскольку банкноты, выпускавшиеся Банком Гонконга Лунного, считались лучшими деньгами, чем официальные сертификаты Администрации.
Полагаю, что с точки зрения закона доллары Гонконга Лунного деньгами вообще не были. Администрация их не принимала. Когда я отправлялся на Землю, мне пришлось покупать купюры администрации. Но с собой я взял именно доллары Гонконга, поскольку их можно было продать по низкому курсу, в то время как деньги Администрации там вообще ничего не стоили.
Деньги они или нет, главное, что банкноты Банка Гонконга обеспечивались капиталом честных китайских банкиров. Сто долларов Гонконга Лунного равнялись старой троянской унции золота, и их можно было по первому требованию обменять на это золото в конторе банка.
Итак, Гонконг должен был быть оплотом Партии. Но он им не был. Мы решили, что мне следует рискнуть и установить там личные контакты, я готов был даже пойти на то, чтобы меня там опознали, поскольку человеку, у которого нет одной руки, не так-то легко замаскироваться. Существовал риск того, что мой провал может навлечь опасность не только на меня, но и на Вайо, Маму, Грега и Сидрис. Но кто сказал, что революция — дело безопасное?
Товарищ Клейтон оказался молодым японцем — не то чтобы уж совсем молодым, но они все выглядят молодыми до тех пор, пока однажды не начинают выглядеть старыми. Он не был чистокровным японцем, в нём оказалось намешано множество разных кровей, но у него было японское имя, и в его доме был типично японский уклад жизни.
Клейтон не был потомком каторжан: его родители оказались среди «добровольцев», которые под дулом автомата взошли на борт корабля в те времена, когда Великий Китай занимался объединением своей империи. Но это не изменило к худшему моего мнения о нём; он питал к Администрации ненависть столь же лютую, как и старые каторжники.
Моя первая встреча с ним произошла в чайном домике — заведении, которое у них заменяет пивнушку, — и в течение двух часов мы с ним говорили обо всём, кроме политики. Придя к какому-то решению на мой счёт, он пригласил меня к себе домой. Единственное, что мне не нравится в японском гостеприимстве, так это то, что свои ванны, в которые человек погружается по самый подбородок, они наполняют чертовски горячей водой.
Оказалось, что никакого риска на самом деле и не было. По части грима Мама-сан ни в чём не уступала Сидрис, а поскольку кимоно прикрыло место стыка, то моя рука «для публики» вполне убедительно сошла за настоящую. За два дня я, в качестве товарища Борка, встретился с представителями четырёх ячеек. На мне был грим и кимоно, и даже если среди присутствующих и был шпик, то он вряд ли сумел бы опознать меня как Мануэля О'Келли.
С собой я привёз важнейшие данные и бессчётное количество цифр и прогнозов и говорил только об одной вещи — о голоде, который наступит в 2082 году, через шесть лет. «Вы у нас счастливчики, по вас это ударит несколько позже. Но теперь, когда проложен новый туннель, вам предстоит увидеть, как всё больше и больше ваших людей начнут отправлять свои пшеницу и рис к голове катапульты. Вот тогда очередь дойдёт и до вас».
Это произвело на них впечатление. Судя по тому, что мне приходилось слышать, похоже, что старая организация в основном делала ставку на ораторское искусство, запоминающуюся музыку и эмоции — в этом она имела определённое сходство с церковью. Я же просто сказал: «Товарищи, вот цифры. Я их вам оставлю. Проверьте сами».
С одним из товарищей у меня была отдельная встреча. Это был китаец, инженер по профессии, которому было достаточно бросить один-единственный взгляд на какую-либо вещь, и он уже знал, как её можно сделать. Я поинтересовался, не доводилось ли ему видеть лазерное ружьё, которое можно было носить с собой как винтовку. Нет, не довелось. Во время разговора я упомянул, что введение паспортной системы создало некоторые трудности для контрабанды. Он задумчиво ответил, что контрабанда драгоценных камней по-прежнему не представляет собой проблемы, и добавил, что в самое ближайшее время он собирается в Луна-Сити, навестить своего двоюродного брата. Я сказал, что дядюшке Адаму будет очень приятно получить от него весточку.
В целом моя поездка оказалась весьма продуктивной. На обратном пути я сделал остановку в Новолене, чтобы проверить, как идут дела в старомодном заведении под названием «Десятник», которое специализировалось на пунше. Затем я собрался съесть ленч и тут случайно наткнулся на собственного отца. Мы с ним были в дружеских отношениях, но нас не слишком беспокоило, если мы не виделись год-другой. Мы заказали пиво и сандвичи и поговорили. Когда я поднялся, чтобы уйти, он сказал: «Было очень приятно повидать тебя. Свободу Луне!»
Я был настолько потрясён, что ответил ему теми же словами. Второго такого аполитичного циника, как мой старик, надо ещё умудриться отыскать. Если уж он на людях сказал такое, значит, затеянная нами кампания набирает обороты.
В Л-Сити я вернулся в приподнятом настроении и не слишком уставшим, поскольку дремал всю дорогу от кратера Торричелли. На станции «Южная» я пересел на капсулу Окружной линии, затем спустился вниз и, чтобы избежать толкотни на Казвее, направился к дому по Нижней аллее. По пути я зашёл в зал, где обычно вёл заседания судья Броуди, просто чтобы поздороваться с ним. Броуди — мой старый друг: нам с ним делали ампутации в одно и то же время. Лишившись ноги, он стал судьёй, и дела его шли вполне успешно, поскольку в те времена в Л-Сити не было ни одного другого судьи, который не занимался бы левым бизнесом, хотя бы таким мелким, как приём ставок или продажа страховок.
Если люди предоставляли предмет своей ссоры на рассмотрение Броуди, а ему не удавалось заставить их прийти к согласию, он обычно возвращал деньги и, если они решали драться, бесплатно судил их дуэль, вплоть до самого начала которой не оставлял попыток уговорить их не пускать в ход ножи.
В зале заседаний Броуди не было, хотя его шляпа лежала на письменном столе. Я уже собирался уходить, когда внезапно в зал вошла целая группа парией, судя по виду — стиляг, что вынудило меня остаться. С ними были девушка и мужчина постарше, которого они силком тащили с собой. Человек этот был изрядно потрёпан, и некоторые неуловимые особенности его одежды позволяли догадаться, что он турист.
