Куртизанка остановилась возле двери, неотличимой от остальных, игриво подмигнула юноше и нажала на латунную ручку. Оникс позволил втащить себя в комнату, где единственной мебелью была огромная овальная кровать, но стоило Нимате захлопнуть дверь, маска безразличия слетела с его лица, словно сорванная порывом ветра. Эльф выдернул руку из цепкой хватки женщины, отступил, и глаза его полыхнули яростью.

Нимату это не смутило. Гордо вздёрнув подбородок, она положила руки на талию и слегка повела бёдрами:

- Какой горячий мальчик. И далеко не невинен. Что ж, так даже интереснее. Как ты любишь делать это, красавчик?

- Быстро и громко! - сквозь зубы выплюнул фантош.

Нимата не успела и глазом моргнуть, как оказалась на кровати:

- Как ты это сделал?

Вместо ответа, Оникс сорвал с головы берет.

- Эльф? - Глаза куртизанки распахнулись от удивления. - Эльф в борделе? Не верю…

- Заткнись! - перебил её фантош и, приподнявшись, безжалостно рванул атласное платье. - Я очень сердитый эльф. И очень спешу!

- Да не вопрос.

И Нимата счастливо улыбнулась, представляя, как лопнут от злости товарки, когда узнают, что она переспала с первородным…

Изящные пальцы сжали тонкую иглу пламени. Боль охватила руку, растеклась от ладони к локтю, но Оникс даже не поморщился. В Ордене его научили отрешаться от боли, а ведь она, как считали люди и нелюди, показатель того, что ты жив. "А я уже пятнадцать лет мёртв", - отстранённо подумал фантош и посмотрел на кровать. Нимата давно уснула и проснётся только на рассвете. Надежды её не оправдаются: в памяти останется лишь юный и скромный человеческий мальчик, впервые наведавшийся в публичный дом. Робкий и наивный, пылко и торопливо постигающий азы чувственных удовольствий…

Губы эльфа скривила горькая усмешка:

- А ведь когда-то и я был таким. Пусть не человеком, но сути это не меняет.

Оникс поджал ноги, обхватил их руками и прижался щекой к коленям. Не потрудившись одеться, он вот уже несколько часов сидел на широком деревянном подоконнике и рассеянно смотрел в окно. Одиночество эльфа скрашивала толстая витая свеча. Оникс пристроил её перед собой и время от времени поглаживал горячий оранжевый бутон покрасневшими, опалёнными пальцами. Но огню было не под силу растопить мрачную стужу, сковавшую сердце фантоша…

Их было шестеро. Глупых, юных, верящих в светлое будущее.

- Таар… Лине… Каен… Дале… Саан… Шуам… - прерывисто выдохнул Оникс, прикрыл глаза, и между резко очерченными бровями пролегла уродливая складка. - Теперь мы все мертвы.

Голос эльфа болезненно дрогнул. В разум ворвался звонкий мальчишеский смех, замелькали знакомые лица, счастливые и беззаботные. Но Оникс не обманывался. Он знал, что если позволит себе вспоминать дальше, на смену улыбкам придут оскалы. Оскалы мертвецов. И душевная мука навылет пробьёт ледяной панцирь, и тогда станет по-настоящему больно.

Оникс повернул голову и уставился на кровать. Очертания спящей куртизанки едва угадывались, а тихое ровное дыхание мог уловить разве что чуткий слух эльфа. И он слышал, более того, словно голодный вампир, он ощущал саму жизнь, пульсирующую в венах, трепещущую в сердце. Беспомощное, беззащитное человеческое тело, которое так легко уничтожить. Оникс развернулся, опустил ноги на гладкий деревянный пол и подался вперёд:

- Ненавижу! Ваши души точно в навозе вымазаны. От вас смердит!

Собственные слова заставили эльфа вздрогнуть.

- Как глупо… - Он с силой дёрнул себя за волосы. - Совсем раскис. Как девчонка! Не хватало ещё, чтобы Дигнар почуял неладное. Мало мне проблем.

Оникс вернулся на подоконник, поджал ноги и вновь посмотрел в окно. Лицо его разгладилось, став отстранённо безмятежным, а рука машинально потянулась к свече. "Нельзя срываться. Я знал, что придётся ждать. И ни день, ни два - годы. Иначе и начинать не стоило. Но как же мерзко быть рядом с ним. С ними… Хотя, чем я теперь лучше? - Фантош накрыл пламя ладонью, и в комнате стало темно. - Острые уши, тонкая кость - вот и всё, что осталось от эльфа. Остальное - человеческая гниль. Пусть! Важна только месть. Терпеть и ждать, ждать и терпеть, терпеть и ждать".

Обожженные пальцы скользнули по мутному стеклу, оставляя неровные влажные линии. Оникс безразлично взглянул на них, поморщился и толкнул ставень. Ночная свежесть мгновенно остудила тело, запуталась в длинных волосах, помогая прогнать тягостные мысли. В груди разлилось долгожданное спокойствие, умиротворённый взгляд заскользил по цепочкам и сгусткам звёзд. До рассвета оставалось несколько часов, и растрачивать их на сомнения и злость не имело смысла - передышка нужна была Ониксу как воздух.

Созерцание. Неотъемлемая часть жизни эльфа. Время, когда душа отдыхает, мысли обретают чёткость и ясность, а тело подстраивается под песню мира. Конечно, созерцать, сидя на мёртвой древесине и вдыхая зловоние города, для его сородичей показалось бы дикостью, почти святотатством, но Оникс давно привык довольствоваться малым. "Да и какой из меня эльф? - устало подумал он и подмигнул жёлтоглазой луне. - Одно недоразумение". Его мысли и действия явно расходились друг с другом, но фантош не стал заострять на этом внимание. В конце концов, подумать о несоответствии мыслей и поступков можно было и позже, а вот насладиться созерцанием… Эльф почти с любовью оглядел улицу. В подрагивающем свете фонарей булыжная мостовая походила на полноводную реку, прижавшиеся друг к другу дома - на высокий скалистый берег, а сонные экипажи - на попавшие в штиль корабли.

- Блаженство.

Внезапно в конце улицы промелькнула тёмная, закутанная в плащ фигура. Знакомая аура заставила фантоша подобраться.

- Вот так сюрприз, - прошептал он, забыв, что минуту назад помышлял лишь о покое и созерцании. - Неужто в благородной Ликане зреет коварный заговор? Любопытно.

Оникс бесшумно спрыгнул с окна и заметался по комнате, отыскивая одежду. Поспешно облачившись в костюм, он собрал волосы в хвост, натянул берет и сунул руку в карман. На прикроватную тумбочку легли три золотые монеты - плата за плотское удовольствие. Подумав, эльф добавил к ним ещё одну - лично для Ниматы, потом скользнул к окну и, перемахнув через подоконник, растворился в ночном городе.

Ночной Бершан был прекрасен. Тонкие изгибы фонарей с покачивающимися на ветру янтарно-белыми лампами. Их лёгкий, невесомый свет причудливыми узорами расползался по серой брусчатке мостовой. Линии, круги, силуэты. Подрагивающие и трепещущие они ласкали сонную улицу, вскользь задевали дома и рассыпались мелкими бликами на оконных стёклах. В гладких крышах, словно в тысячах зеркал, отражались луна и звёзды, казалось, будто чья-то заботливая рука укрыла город расшитым блёстками одеялом, а, может, то была фата, наброшенная на голову смущенной невесты…

Гедерика плотнее закуталась в плащ. Весна перевалила за середину, дни стали длинными и погожими, однако к ночи холодные ветра возвращались, и бершанцы предпочитали коротать вечера перед жарко растопленными каминами. Но пройдёт ещё неделя-другая, и долгожданное тепло позволит горожанам сэкономить на дровах и гулять до глубокой ночи. Тогда над Бершаном будут круглые сутки звучать громкие голоса и смех. А пока улицы пустовали. Редкие прохожие выглядели усталыми и заторможенными. Не сбавляя шага, они скользили по Гедерике равнодушными взглядами и отворачивались. Впрочем, девушка тоже не рассматривала их. Ночь коротка, а путь предстоял не близкий: Каломуш Перт жил на окраине города, в Кленовом квартале, где возле каждого дома в обязательном порядке шелестели резными листьями тонкоствольные стройные деревья.

Тонкие каблучки гулко стучали по мостовой, холодные пальцы нервно сжимали отвороты плаща. Геда старалась не думать о скандальном ужине, но мысли упрямо возвращались в трапезный зал. Хищная улыбка Дигнара, от которой по коже бежал холодок, а зубы невольно выбивали дробь, и завораживающая красота фантоша. Сильное, гибкое тело, кошачья поступь, пронзительный взгляд…