— Я так и знала, что она колдунья — обреченно изрекла Ихана. — В свинье сидел окаха, а мы его съели. Теперь он сидит в каждом из нас.

Она едва успела отойти в сторону, как ее вырвало. Ахира со страхом смотрела на свой живот: почему он стал таким толстым? Кажется, вчера он был гораздо меньше.

Ихана тяжело дышала, подавляя приступы тошноты. Для нее исчезли последние сомнения — Вада должна быть уничтожена.

Вада, как заведенная, скребла резаком по шкуре. Ей даже не приходило в голову, что эта шкура предназначалась Боро. Какая разница? Лишь бы чем-то занять руки. Вторые сутки, после убийства Кеха, она находилась в прострации. Одна, совсем одна. Даже Гар с ней не разговаривает. Только Ахира вчера произнесла несколько слов, когда принесла мясо. И, наверное, обиделась, из-за того, что Вада отказалась. А как объяснить, что Ваде нельзя есть мясо, пока не народится новая луна?

Девушке показалось, что на нее кто-то смотрит. Это чувство периодически возникало у нее все последние дни. Она пробежалась взглядом по кустам, росшим напротив, через речку. Вроде все тихо, даже листочек не шелохнется. Но неприятное ощущение не проходило. Вада вспомнила про Ухая. Даже удивительно, что он сейчас поблизости не отирается. Может, это он перебрался через речку и спрятался в кустах? Хотя, зачем это ему? Мог бы и спокойно на берегу сидеть. Или понос прохватил, как и Боро? Нечего есть полудохлую свинью, да еще во время, когда старая луна рожает новую. Пусть хоть все глоты окочурятся, ей не жалко.

Губы Вады сжались в тонкую злую полоску, ноздри раздулись. Никого не жалко! Она представила поляну около пещеры с трупами мертвых дикарей и вздрогнула.

Совсем-совсем не жалко? — словно спросил изнутри чей-то голос. Даже Гара? Даже Ахиру, подарившую тебе шкуру и предлагавшую вчера мясом? Даже маленькую чумазую девочку, которую ты несколько раз угощала сладкой ягодой?

Вада вздохнула, мышцы лица ослабли… Но она тут же снова напряглась. Теперь сомнения быть не могло — кто-то смотрел на нее, но уже со спины: тяжело, угрюмо, яростно. Медленно обернулась. В нескольких шагах стояли Ихана, Мах, 'хромой'. Чудь поодаль, с пригорка, за происходящим наблюдало несколько дикарок, среди них Ахира. У 'хромого' через руку висел моток скрученных лиан. Губы Иханы шевелились, она что-то шептала.

Ваде связали руки за спиной и привели на поляну. Там уже разгорался костер, но женщины продолжали подбрасывать хворост. 'Зачем такой костер днем? — подумала Вада. — И мяса нет. Чего они собрались жарить?'

— Скоро ты умрешь, — как будто услышав мысли девушки, зловеще произнесла над ухом Ихана. — Но, прежде чем ты умрешь, ты расскажешь нам все о злых духах. Тех духах, которые тебя послали к нам. Ты расскажешь, какими заро ты управляешь этими духами. О том, как заставила окаху вселиться в свинью. И о том, как ты убила Кеха.

— Я не убила Кеха, — ноги у перепуганной девушки подкашивались. — И… я не зная злой дух, никакой окаха. Я ничего не знай.

— Не знай, говоришь? — глаза колдуньи лихорадочно блестели, язык слегка заплетался. После рвоты она чувствовала слабость и сонливость, и, чтобы привести себя в форму, пожевала тонизирующих грибов. Целую горсть в рот бросила, чтобы, наверняка, помогло.

— Все ты знаешь, туссык-камык. Вожак даже встать не может, окаха не дает. Это все ты! Сейчас заговоришь, поганка бледнолицая, когда тебя спросит Большой Огонь. Свяжите ей ноги.

Мах и 'хромой' бросились к чужачке и повалили ее на землю. Затем туго обмотали лианой ноги и уставились на Ихану, в ожидании дальнейших команд.

Вада заплакала. Она пыталась держаться мужественно, но так страшно умирать среди этих дикарей, видя вокруг только злобные лица. Только она успела об этом подумать, как из-за плеча 'хромого' возникла оскаленная физиономия Ухая. Девушка с силой зажмурила глаза. События развивались стремительно, и положение Вады становилось все хуже с каждой минутой.

Колдунья с ненавистью посмотрела на Ваду, сплюнула и процедила сквозь зубы:

— Даже не надейся, уродина рыжая. Никакие злые духи тебе не помогут.

Колдунья раздула ноздри, пошатнувшись, подошла к самому костру, едва не наступив на дымящуюся головешку. В голове путались мысли и образы. В кустах сидит какой-то дикарь. Кажется, она когда-то видела это лицо. Но, не до того сейчас.

Подняв левую руку, громко выкрикнула, брызгая слюной:

— Окара-карака-караха. Большой Огонь, спроси у чужачки, кто ее послал к нам?

Сделала повелительный жест в сторону помощников. Мах и 'хромой' приподняли извивающееся тело Вады и поднесли к костру, собираясь засунуть ноги в пламя.

— Стойте! — внезапно раздался решительный и требовательный мужской голос. — Стойте. Я знаю, кто эта чужачка.

Дикари замерли. Все, кто толпился у костра, обернулись на голос. От кустарника на краю поляны к костру направлялся широкоплечий, приземистый дикарь. В левой руке он держал пику, а правую поднимал вверх. Судя по внешности, это был глот, но никто не мог его узнать.

Когда Вирон понял, что в ближайшее время ему не заполучить Ваду в жамы, он пришел в бешенство. Первоначально вождь племени Волка даже не предполагал, что его желание окажется столь трудно осуществимым, и ему придется столкнуться с такими препятствиями. Вирон был уверен, что завиднее жениха, чем он, нет во всей округе, от моря до гор. Стоит ему только намекнуть, что он хочет взять Ваду в жамы, как все с радостью бросятся исполнять его желание. Но в реальности обернулось совсем не так.

Его авторитет для членов племени Леопарда оказался пустым звуком. А Вада (подумать только!) любила какого-то там Сиука… Вирон не мог в это поверить, но лазутчик так и утверждал: ждать бесполезно, обещания Зукуна ничего не стоят, Вада никогда не станет жамой Вирона.

Удар по самолюбию получился сильнейший, и уже одного этого хватило бы для амбициозного Вирона, чтобы потерять голову и затаить злобу. Но уязвленным самолюбием дело не ограничивалось. В конце концов, Вирон мог найти и другую жаму, а самолюбие могло и подождать. Но не могли ждать планы, в которых Ваде отводилась особая роль.

Но как добиться желаемого? Совершить набег на 'леопардов' и захватить Ваду силой Вирон не мог — племя не допустило бы развязывания войны с соседями из-за какой-то девицы, приглянувшейся вождю.

И тут Вирону очень кстати пригодились недавно налаженные контакты с глотами. Он не без самодовольства похвалил себя за прозорливость: как он тогда догадался, что не надо убивать попавшего в плен глупого дикаря Дула, умевшего разговаривать на языке вариев? Словно почувствовал — связи с глотами еще понадобятся.

Задолго до просвещенных политиков восемнадцатого века первобытный Макиавелли пришел к выводу: у человека, борющегося за власть, нет ни друзей, ни врагов, а есть лишь личные интересы. Несмотря на то, что 'волки' заключили с 'леопардами' брачный союз, а глоты всегда являлись для всех вариев злейшими врагами, именно дикарей-глотов решил использовать в своей комбинации хитроумный Вирон.

Он встретился с Уриком и предложил тому сделку. 'Волки' следят за 'леопардами' и сообщают глотам о подходящем моменте, когда можно напасть на стойбище 'леопардов'. Людоеды совершают набег, похищают Ваду и еще, для прикрытия, нескольких ее сородичей. Затем 'волки' выменивают Ваду у дикарей на оружие. А дальше все просто.

По обычаям вариев после такого обмена Вада становилась собственностью Вирона, и он мог делать с ней все, что угодно: убить, оставить в племени, отпустить на свободу. И никаких претензий со стороны 'леопардов' — обычай есть обычай. А про тайный сговор никто не узнает.

…Вирон и Урик сидели на опушке леса, в тени высокого тиса. Третьим в компании был Дул-переводчик. Воины обеих высоких договаривающихся сторон находились неподалеку, настороженно наблюдая за действиями друг друга. Урик морщил узенький лоб. Предложение звучало заманчиво.