— Он говорит — Зукун смеется над вождем 'волков'. И никогда ему не поможет. Но Ваду еще можно найти. Если Зукун мешать не будет.

Симон пересел еще ближе и зашептал на ухо помрачневшему Вирону. Вождь слушал молча, только желваки играли на лице. Когда Симон закончил, ответил не сразу. Долго смотрел на свою правую ладонь, машинально делая рубящие движения.

— Он хитрый, но жадный. И это хорошо. Я вижу его мысли наперед. Наверное, он прав. Нам некогда ждать. Пока камни лежат, вода не течет. Уберем пока один камень… Ты вот что, — Вирон медленно формулировал мысль. — Сейчас поешь и отдохни. Немного. Пока солнце вверху. Потом пойдешь обратно. Кто сейчас там, у Падающей Воды?

— Брат.

— Брат? Правильно. Он хороший воин. Тебе понадобится надежный воин. Перед уходом найдешь меня. Я скажу, что делать.

Вирон подмигнул помощнику. Он любил состояние, когда хитрые мысли лезли в голову одна за другой. В такие моменты Вирон всегда чувствовал прилив бодрости. Вот и сейчас настроение резко улучшилось, несмотря на дурные вести. Надо позвать Чуми, пока Симон ест мясо. Зачем зря без дела в шалаше сидеть? Чего Вирон не переносил, так это бездеятельности. А Симон любит поесть. Настоящий воин. Сильный и безжалостный. Такой и нужен, когда приходит время убивать.

*Жабь — очень легкомысленная женщина, не соблюдающая норм сексуального поведения.

*Акуд — подземный мир, куда по представлениям вариев переселялись души умерших.

*Оман Черух — дух мертвого, хозяин акуда.

*Огуша — зимняя одежда из шкур животного (как правило, оленя, лося, иногда козла) до пят, с рукавами и капюшоном.

*Чуми — дословно 'черное лицо'.

Стрела с тупым звуком вошла в ствол дуба на расстоянии вытянутой руки от головы Симона. Он посмотрел в сторону отдаленных зарослей. Оттуда вылез воин в темно-серой, боевой раскраске 'волков'. Симон помахал рукой:

— Хороший выстрел. Так и надо. Сиди и жди.

Воин снова исчез в зарослях.

Симон аккуратно, чтобы не сломать кремневый наконечник, раскачал его и вытащил стрелу. Положил к себе в берестяной колчан. Затем обогнул дерево и подошел к отвесному обрыву. Глубоко внизу рычала вода. В этом месте находился перепад высот, и река низвергалась через порог шумным водопадом. Хорошее место для тайных переговоров. Никто ничего не услышит, даже если подберется близко и спрячется за деревом. И расположено как раз посредине пути между стойбищем 'волков' и стойбищем 'леопардов'.

Зукун в очередной раз не выспался. Решение прекратить поиски Вады не принесло облегчения. Нельзя сказать, что вождя 'леопардов' мучили муки совести — о таком понятии он вообще не знал, как и другие его первобытные современники. Но его грызло предчувствие, что он поступает неправильно. Это ощущение усиливалось чередой смертей и других загадочных и неприятных событий, обрушившихся на племя в последнее время. Все в тот же ужасный день, когда погибли Похун и Ора, к вечеру обнаружился еще один труп.

На краю стойбища, рядом с шалашом Оры, за деревом, ребятишки нашли тело своего приятеля. Мальчик был заколот копьем, тем самым копьем Похуна, пропавшем из шалаша Оры.

— Мы днем играли, ну, пока вы там гадали, а он спрятался, — пояснили ребятишки. — Мы искали, искали и вот…

— Дикарь убил, — уверенно заявил Руник, узнав о гибели мальчика. — Я же говорил…

'Как все непонятно стало', - горевал Зукун. Как будто кто несколько веревочек специально запутал и в узел завязал. Да еще не один. Взять хотя бы побег Дула. Сам ли он сбежал или кто помог? По словам Короса, следы указывают на то, что Дул и Сиук двигались рядом. Получается, что Сиук освободил дикаря и помог ему сбежать? Зачем? Чтобы найти Ваду? Может быть. У этого юнца от любы голова совсем дырявая стала.

Но и не хочется в это верить. Помогать дикарю, приговоренному племенем к смерти, все равно, что нарушить самое суровое табу. А такое тоже карается смертью. Разве можно из-за какой-то любы к какой-то девчонке преступать обычаи племени, тем более, идти на смерть? Зукун прожил немало лет, но никогда про подобное не слышал.

Что творится с молодежью, совсем от рук отбились. Любу некую придумали. Надо бы с Уной об этом потолковать. Кто, как не колдуньи, должны следить за воспитанием. А тут еще Ору убили. Зукун вспомнил, как вчера хоронили Ору и Похуна, как выли их дочери… Ах, дикарь, свинья толстопузая, каким негодяем оказался! Зарезать несчастную женщину! А еще невинным прикидывался, на свистульке своей пиликал. Где она, кстати? А, Корос забрал.

По всем правилам Дул заслужил самой жестокой смерти после пытки. Но… Вчера утром Корос подошел, спросил, кто будет преследовать Дула. Так спросил, как будто все уже решено. Ну, да, конечно, такие преступления нельзя оставлять безнаказанным. Но Зукуну все равно не понравилось, как вел себя Корос. Больно много умников развелось, словно Зукун уже и не вождь. То Руник лезет с советами, то следопыт. Но Руник хотя бы младший брат. А этот вовсе пришлый…

Ох, не хотелось Зукуну ловить дикаря. Это ведь, значит, и Сиука надо… А чего надо? Ловить или сразу убивать? Такое только племя могло решить. Значит, надо снова сход собирать.

— Подожди, — сказал Коросу. — Не до этого сейчас. Дай людей похоронить.

Корос нахмурился, но ничего не возразил. Небось, подумал, что Зукун сына жалеет. Но Сиука вождь совсем не жалел. Ну и что, что сын? Вон их сколько по стойбищу бегает. Зукун их никогда толком и не считал. В другом дело. Вождь чувствовал, что совсем запутался в происходящем. А еще совсем недавно так спокойно жилось. С чего же все неприятности начались? С набега глотов? Или когда Вирону пообещал, что Ваду отдаст? Или еще раньше, во время сокухи, когда прибежала с выпученными глазами Уна и рассказала, как Вада…

Мысли после очередной бессонной ночи прыгали в голове у Зукуна туда-сюда, как блохи, напившиеся муссы. А кто вообще решил, что Сиук помог дикарю сбежать? Потому что Корос следы нашел? А Руник другое говорит. Мол, кто-то мог Дула развязать и тот убежал. А Сиук увидел и отправился в погоню. Тогда кто помог дикарю? Почему-то Зукуну запомнилось, как Корос развязывал дикарю руки. Следопыт утверждает, что потом снова завязал. Но Зукун-то этого не видел.

День ото дня не легче. Уснуть бы и забыть про все. Но не получается. Даже ночью сон не идет.

Едва дождался рассвета, пошел к ручью. Там было свежо, голова перестала болеть. Поплескал на лицо холодной водой, сел на песке, вытянув ноги. Лягушки квакают, птицы чирикают. И тут, наконец, заснул, как в глубокую яму провалился.

Очнулся от шлепка по ноге. Еще не раскрыв глаз, схватился за рукоятку ножа, который всегда торчал за поясом, но услышал знакомый ехидный смех.

— Ох, Зукун, ну и спать же ты! Мухи кровь выпьют, а ты не услышишь, — Руник кривил губы в ухмылке, два боковых нижних клыка выступали, как у белки. — Сижу, сижу, жду, когда проснешься, а ты спишь и спишь. Тут такая муха на тебя села, что я испугался. Решил убить. Извини, что разбудил.

Брат показал, зажатую в пальцах, мертвую муху — здоровенного слепня. Затем, аккуратно оторвав крылышки, ловко закинул насекомое в рот. С хрустом разжевал, почмокал губами, высасывая содержимое, выплюнул на песок остатки.

— Совсем плохо сплю, — пожаловался Зукун, протирая глаза. — Все думаю, думаю.

— О чем?

— Будто не знаешь…

Брат промолчал.

— Вот, Сиук. Такой хороший парень был. Вбил себе в голову эту любу, совсем ума лишился, — Зукун рассерженно хмыкнул. — Откуда они все это выдумывают? Я и слова-то такого не знал раньше. А?

— Это ты про любовь?

— Угу.

— Помнишь, прошлой зимой путник приходил? Жил в землянке у 'желтых', пока морозы стояли? Ну, еще сказы пел? — напомнил Руник.

— Ну, помню, — ответил Зукун. — И что?

Старика-путника он помнил плохо. Да, забредал такой на стойбище, совсем седой и дряхлый. На луке у него было натянуты вместо одной три тетивы. Зачем такой лук нужен? Из него толком и не выстрелишь.