Онъ насмѣшливо улыбнулся и однимъ прыжкомъ очутился на лѣстницѣ, ведшей на галлерею. Отпереть шкафъ, запустить руку въ глубину и, надавивъ пружинку, безшумно и плотно сомкнуть стѣну было для него дѣломъ одной секунды.

Маіорша съ ужасомъ подумала, что жадность, страсть къ наживѣ, а болѣе всего животная любовь къ своему поздно родившемуся потомку, превратили этого человѣка въ хитраго хищнаго звѣря. Такимъ онъ выглядѣлъ, стоя тамъ съ рѣшительнымъ видомъ, очевидно готовый съ дикой энергіей противопоставить свои юридическія знанія всей тяжести обрушившихся на него событій.

Онъ старательно заперъ шкафъ и хотѣлъ вынуть ключъ, но вдругъ остался неподвижно на мѣстѣ и только съ выраженіемъ ужаса повернулъ голову къ софѣ, на которой тѣло Вита корчилось въ страшныхъ судорогахъ, причемъ изъ его сдавленнаго горла вырывался ужасный хриплый свистъ.

Совѣтникъ невольно схватился обѣими руками за голову.

— Ради Бога! Что это, докторъ! — вскричалъ онъ, обращаясь къ доктору, входившему въ комнату.

Докторь пожалъ плечами и, подойдя къ больному, возразилъ глухимъ голосомъ: «я уже говорилъ вамъ объ опасныхъ частыхъ повтореніяхъ припадковъ».

Какь безумный сбѣжалъ совѣтникъ съ лѣстницы.

— Не хотите-ли вы этимъ сказать, что есть опасность? — пробормоталъ онъ беззвучно и задыхаясь.

При видѣ такого безграничнаго отчаянія, докторь устремилъ глаза въ землю и молчалъ.

— Докторъ, не мучайте меня! Долженъ мой Витъ умереть? — простоналъ совѣтникъ, тряся доктора за руку.

— Я имѣю очень мало надежды…

— Ложь! Безуміе! Вы невѣжда и не имѣете никакого понятія въ діагнозѣ. Нужно позвать другихъ.

Онъ выбѣжалъ изъ комнаты, и черезъ нѣсколько секундъ служанки и нѣкоторые изъ поденщиковъ, вернувшихся изъ малой долины, бѣжали по всѣмъ направленіямъ чтобы привести тотчасъ же докторовъ, какихъ только застанутъ.

Черезъ нѣсколько часовъ совершенно разбитый мужчина лежалъ въ ногахъ кровати, на которой быстро угасала юная жизнь: послѣднее біеніе этого молодого сердца превращало его самого въ ничто. Что будетъ онъ дѣлать безъ этой цѣли, для которой онъ, позабывъ честь и совѣсть, скоплялъ богатства въ лихорадочномъ возбужденіи. Онъ стремился поставить свой кумиръ на такую высоту, у подножiя которой тѣснится толпа и почтительно взираетъ на капиталъ, окружающій своего обладателя ослѣпляющимъ блескомъ, хотя бы онъ былъ самымъ жалкимъ и ничтожнымъ человѣкомъ по внѣшнему виду и по уму.

Достигнувъ того, къ чему стремился всѣми силами души и тѣла, онъ стоялъ теперь у могилы, въ которую не могъ даже бросить всѣ свои богатства. Куда же дѣвать ихъ?

Онъ предлагалъ докторамъ половину своего состоянія за спасеніе сына. Онъ въ отчаяніи ударялъ себя кулаками въ грудь и въ своемъ безуміи то призывалъ Бога, то отрицалъ Его всемогущество и милосердіе, а между тѣмъ припадки все становились чаще и сильнѣе. Ни разу не взглянулъ на него сознательно мальчикъ, бывшій его гордостью. Сознаніе уже давно покинуло его, а тѣло все еще боролось и страдало, это тѣло, которое онъ нѣкогда съ такимъ восторгомъ принялъ изъ рукъ акушерки и уложилъ въ колыбель съ зелеными шелковыми занавѣсками.

Въ виду такого ужаснаго конца передъ нимъ возстали съ ужасающей ясностью тѣ дни, когда родился Витъ… Ему представилась умирающая жена; «она исполнила свою обязанность и могла спокойно покинуть свѣтъ», безжалостно подумалъ онъ тогда и не чувствовалъ ни малѣйшаго горя. Ему представились по истинѣ княжескія приготовленія къ крестинамъ въ бывшей трапезной монаховъ; представились гордые кумовья «въ шелку и бархатѣ», поздравлявшіе его подъ миртовыми и апельсинными деревьями, а также слышался ему и ужасный трескъ, съ которымъ разрушился старый органъ въ день рожденія Вита.

И онъ глубже зарылся лицомъ въ одѣяло, покрывавшее ноги ребенка, подергиваемыя судорогами. Онъ не хотѣлъ болѣе думать, не хотѣлъ слышать ужаснаго голоса, шептавшаго ему, что тамъ въ тайникѣ было начало и конецъ всего зла, что, можетъ быть, его Витъ въ настоящую минуту спокойно и радостно бѣгалъ бы подъ лучами послѣполуденнаго солнца, еслибы старыя оловянныя трубы и деревянный ангелъ стояли на томъ же мѣстѣ, куда ихъ поставилъ старый аббатъ, любитель музыки, и откуда они смотрѣли въ продолженіе столѣтій на жизнь и дѣятельность честныхъ Вольфрамовъ, не выдавая никому, что подлѣ нихъ въ стѣнѣ находился тайный воровской проходъ. Проклятъ, проклятъ на вѣки тотъ день, когда тайна обнаружилась передъ послѣднимъ Вольфрамомъ и подвергла его искушенію!..

Такъ наступила ночь, и доктора разошлись одинъ за другимъ; остались только напрасно обруганный старый домовый врачъ и маіорша, не бывшая въ состояніи покинуть монастырское помѣстье, когда тамъ съ жизнью мальчика угасало горячо любимое ею родовое имя.

Она молча снова взяла въ свои руки на эти немногіе часы управленіе домомъ. Ей казалось, что она изойдетъ кровью и умретъ отъ ранъ, нанесенныхъ ей этимъ днемъ, но она хлопотала по хозяйству съ блѣднымъ неподвижнымъ лицомъ, какое прислуга привыкла видѣть у нея. Она выдала провизію изъ кладовой и приказала готовить ужинъ для прислуги, которая осталась въ этотъ день безъ обѣда… Изъ малой долины приходили вѣстникъ за вѣстникомъ съ горестными извѣстіями о несчастіяхъ, — она не допускала ни одного изъ нихъ до брата, который ничѣмъ не могъ помочь бѣдѣ и въ страшныхъ мученіяхъ искупалъ свои грѣхи у постели умирающаго сына.

Онъ не видалъ ее. Онъ только разъ поднялъ голову и заскрежеталъ, какъ бѣшеный, зубами, когда одна изъ служанокъ сострадательно подала ему стаканъ воды съ виномъ, чтобы освѣжиться. Онъ съ отвращеніемъ оттолкнулъ отъ себя питье… Онъ не замѣчалъ также и преданнаго врача. Онъ только вздыхалъ и вздрагивалъ всѣмъ тѣломъ, когда маленькія ноги, къ которымъ онъ прильнулъ головой, все слабѣе и слабѣе подергивались судорогами.

Въ присутственной комнатѣ становилось все тише и тише. Однообразное журчаніе фонтана посреди двора врывалось туда черезъ открытое окно, а легкій ночной вѣтерокъ шелестѣлъ верхушками липъ и, проникая въ комнату, шуршалъ бумагами, лежавшими на столѣ въ оконной нишѣ.

На башнѣ бенедиктинскаго монастыря пробило одиннадцать часовъ, и, прежде чѣмъ раздался послѣдній ударъ, тѣло умирающаго вытянулось во весь ростъ, и, когда вскочившій съ крикомъ совѣтникъ приложилъ ухо къ открытому рту ребенка, онъ уже пересталъ дышать.

Долго онъ прижималъ къ своей груди бездушное тѣло и цѣловалъ еще теплое дѣтское лицо. Потомъ поправилъ подушки, бережно уложилъ на нихъ голову мальчика, закрылъ ему глаза и молча вышелъ изъ комнаты, даже ни разу не оглянувшись.

Маіорша сидѣла въ неосвѣщенной столовой. Дверь была отворена, и она могла видѣть все, что происходило въ присутственной комнатѣ. Она слышала какъ совѣтникъ вышелъ изъ сѣней, прошелъ по двору и захлопнулъ за собой калитку.

— Онъ пошелъ въ малую долину, — прошепталъ докторъ, когда она тихо подошла къ нему. — И какъ бы ни были плохи тамъ дѣла, для него это лучше. Тамъ его ожидаютъ тяжелыя заботы, которыя облегчатъ ему его тяжелое горе.

Докторъ также ушелъ. Маіорша закрыла нижнія окна, спустила шторы и, чтобы освѣжить воздухъ, открыла верхнія половинки оконъ… Съ минуту простояла она, какъ бы въ оцѣпенѣніи передъ трупомъ мальчика, который прошелъ по землѣ лишь для того, чтобы причинять несчастія и страданія всѣмъ окружающимъ, — и, прижавъ руку къ груди, сказала себѣ, что и она виновата въ томъ, что страстно желала продолженія рода Вольфрамовъ, и исполненіе этого приступнаго желанія было послано въ наказаніе ей.

Она погасила огонь, заперла двери и пошла въ кухню. Тамъ уставшія служанки спали, сидя на порогѣ. He будя ихъ, она убавила огонь въ лампѣ и черезъ дворъ пошла въ садъ. Первый разъ въ жизни ей некуда было приклонить голову. Совѣтникъ выгналъ ее изъ дому и унесъ въ карманѣ ключъ отъ мезонина, который, несмотря ни на что, былъ пока еще ея неоспоримой собственностью… Она сѣла на садовую скамью и хотѣла дождаться утра, чтобы тогда искать себѣ пріюта въ домѣ Шиллинга.

Звѣзды сіяли во всемъ своемъ великолѣпіи надъ монастырскимъ помѣстьемъ, надъ старымъ фронтономъ и стѣнами, въ которыхъ она играла счастливымъ ребенкомъ, мечтала гордой невѣстой и невыразимо страдала женой и матерью — страдала по своей собственной винѣ! И то, что начато было этимъ бурнымъ днемъ, докончила тихая, торжественная, молчаливая ночь, — совершился переворотъ въ женской душѣ, которая еще сегодня послѣ обѣда, преисполненная ревности и жажды мести, возмущалась при извѣстіи, что коварно покинутый, хотя еще до сихъ поръ любимый, мужъ былъ счастливъ съ другой и забылъ ее непримиримую. Она должна была бороться съ собой, чтобы въ порывѣ ненависти не броситься на прекрасную женщину, дочь ненавистной «второй» жены. Но теперь все прошло, и душа ея просвѣтлѣла…