Злобное животное было такъ же проворно и ловко, какъ и восемь лѣтъ назадъ. Оно быстрымъ скачкомъ прогнало съ балюстрады шумѣвшихъ воробьевъ, набило себѣ защечные мѣшки пирожками къ великой досадѣ арасъ и быстро скользнуло на противоположный конецъ террасы. Тамъ поднимались вершины прилегавшей къ террасѣ платановой аллеи; ихъ зелень, точно зеленыя волны, склонялась надъ балюстрадой, и обезьяна, взобравшись по колоннѣ, совершенно скрылась въ освѣжающихъ вѣтвяхъ.

Вслѣдъ за тѣмъ на террасу вышла баронесса. Она была не одна; дама, еще молодая, съ величественной осанкой, со смуглымъ лицемъ и черными густыми спускавшимися на лобъ волосами, слѣдовала за ней. Она положила мягкій пледъ на стулъ, стоявшій въ защищенномъ отъ вѣтра уголкѣ и разостлала мѣхъ на каменныя плиты; она сдѣлала все это очень заботливо, но въ то же время съ достоинствомъ и любовью, какъ подруга юности — ибо баронесса Шиллингъ и фрейленъ Адельгейда фонъ Ридтъ были друзьями дѣтства. Онѣ были неразлучны въ монастырскомъ пансіонѣ и потомъ постоянно переписывались, поэтому понятно, что баронесса въ 1866 г., когда ея супругъ рѣшилъ безповоротно отправиться на мѣсто военныхъ дѣйствій, тотчасъ же вытребовала кь себѣ свою пріятельницу, не желая оставаться одной. Съ тѣхъ поръ Адельгейда стала часто бывать у нея и гостить по цѣлымъ мѣсяцамъ, чтобы ухаживать за своей болѣзненной подругой, — она могла это дѣлать, не пренебрегая другими своими обязанностями, такъ какъ была канониссой [14] и не имѣла совсѣмъ родныхъ.

— Пожалуйста, Адельгейда, заставь замолчать этихъ раскричавшихся обжоръ! — сказала съ досадой баронесса, показывая на попугаевъ. — У Арнольда страсть дѣлать мнѣ самые неразумные и несносные подарки, а я потомъ должна изъ вѣжливости терпѣть ихъ подлѣ себя къ величайшему моему мученію.

Она тяжело вздохнула.

Голосъ ея сдѣлался глуше прежняго и былъ преисполненъ горечи, цвѣтъ лица сталъ еще болѣе сѣрымъ, около глазъ и на вискахъ образовались морщины, свидѣтельствовавшія о неутомимой внутренней работѣ тайныхъ страстей и о преждевременной старости.

Она медленно пошла къ столу. Бѣлый вышитый голубымъ шелкомъ капотъ поразительной свѣжести широкими складками спускался съ худой фигуры, маленькій чепчикъ изъ брюсельскихъ кружевъ съ голубымъ бантомъ, приколотый къ распущеннымъ бѣлокурымъ волосамъ довершалъ ея, такъ называемый, утренній туалетъ, составлявшій рѣзкій контрастъ съ черной шелковой одеждой канониссы. Она, очевидно, сдѣлала свой туалетъ ужъ на весь день, — узкое платье плотно облегало ея фигуру, блестящіе волосы тщательно заплетены и приколоты на затылкѣ. Эта серьезная женщина съ темными глазами мало заботилась о красотѣ и удобствѣ.

Въ то время, какъ она кормила бисквитами попугаевъ, изъ стеклянной двери дома вышла молодая дѣвушка и принесла на подносѣ нѣсколько закрытыхъ блюдъ съ горячимъ кушаньемъ и кипятокъ для чая.

Глаза баронессы омрачились.

— Гдѣ же Биркнеръ! Почему вы подаете завтракъ, Iоганна? — спросила она съ досадой.

— Мадемуазель Биркнеръ проситъ у васъ извиненія, у нея сильная головная боль, при которой она въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ не способна ни на какое дѣло, — спокойно отвѣчала молодая дѣвушка.

Она казалось, привыкла къ этому нелюбезному тону. Ея серьезные глаза съ длинными рѣсницами не опустились передъ холоднымъ взглядомъ молодой женщины, и въ выраженіи ея лица, нисколько не измѣнившагося, не видно было, что она оскорбилась замѣчаніемъ.

Она аккуратно и ловко прислуживала у стола.

— Я вижу только два прибора, — сказала баронесса сердито.

— Господинъ баронъ позавтракалъ у себя въ мастерской и два часа тому назадъ уѣхалъ верхомъ, — послѣдовалъ отвѣтъ.

Баронесса закусила губы и опустилась въ кресло; опершись локтемъ на перила и молча отвернувшись, она подперла правой рукой подбородокъ и стала безцѣльно смотрѣть вдаль.

Въ эту минуту въ переднемъ саду раздался жалобный крикъ. Минка какъ бѣшеная бросилась на большую лужайку и, продолжая визжать, потирала себѣ спину, а на монастырской стѣнѣ такъ же бѣшено скакало и прыгало другое безобразное существо, у котораго жесткіе волосы низко спускались на лобъ, и тонкія, какъ лучины, ноги торчали изъ широкихъ бархатныхъ панталонъ. Витъ въ одной рукѣ держалъ самострѣлъ, а другой упирался въ бокъ и громко хохоталъ; онъ видимо былъ въ восторгѣ отъ своей продѣлки. На шумъ изъ дома прибѣжали слуги, взяли согнувшуюся, совсѣмъ разбитую Минку, осыпая бранью сидѣвшаго на стѣнѣ, а въ слуховомъ окнѣ монастырскаго помѣстья появилась маіорша, съ террасы ясно было видно ея постарѣвшее, но все еще прекрасное лицо. Она, какъ видно, сильно сердилась, потому что, поднявъ руку, грозила злому мальчишкѣ, и бранила его.

Въ это время изъ-за стѣны появился совѣтникъ Вольфрамъ; онъ поднялся по лѣстницѣ, которую Витъ приставилъ къ стѣнѣ.

— He безпокойся, Тереза, мнѣ кажется, это мое дѣло, — со злобой сказалъ онъ сестрѣ. — Я не понимаю даже, чего ты сердишься! Конечно, нельзя запретить держать около себя такую отвратительную гадину, если кто желаетъ, но онъ долженъ заботиться о томъ, чтобы она оставалась въ четырехъ стѣнахъ, а не бѣгала на свободѣ, чтобы пугать людей. Я безъ сомнѣнія не накажу своего сына за то, что онъ далъ ей заслуженный урокъ.

Голова маіорши исчезла, а совѣтникъ обхватилъ рyками своего барахтавшагося долговязаго наслѣдника и понесъ его съ лѣстницы.

Каждое слово, произнесенное его звучнымъ дерзкимъ голосомъ, было ясно и отчетливо слышно на террасѣ.

— Наглецъ, — проговорила испуганная и смущенная баронесса. — И я не могу просить Арнольда объ удовлетвореніи, такъ какъ дѣло касается несчастной Минки.

Она отступила за магнолію и окинула робкимъ и испытующимъ взглядомъ бульваръ, чтобы убѣдиться, что никто изъ проходившихъ тамъ не слыхалъ оскорбительныхъ словъ, обращенныхъ къ ней.

— Противное животное, — пробормотала она нервнымъ усталымъ голосомъ и въ изнеможеніи прислонилась головой къ стѣнѣ. — Оно опять убѣжало, къ великому удовольствію прислуги; о, я прекрасно понимаю эти штуки. Несмотря на мое строгое приказаніе, опять оставили отворенной наружную дверь на моей половинѣ, - она гнѣвно взглянула на прислуживавшую у стола дѣвушку, которая съ пустыми тарелками въ рукахъ только что хотѣла удалиться съ террасы.

— Я думаю, что это сдѣлали вы, Іоганна.

Дѣвушка обернулась на порогѣ, и теперь по лицу ея разлился яркій румянецъ.

— Я этого не дѣлала, сударыня, — сказала она скромно, но твердо, — я никогда не позволяю себѣ такого нарушенія своихъ обязанностей.

Она еще съ минуту оставалась на порогѣ въ ожиданіи какого нибудь приказанія или замѣчанія, потомъ безшумно удалилась въ сосѣднюю комнату.

— Я терпѣть не могу эту Анхенъ и должна выносить ея присутствіе, потому что такъ угодно Арнольду, — говорила баронесса недовольнымъ тономъ въ то время, какъ канонисса наливала ей чай и приготовляла все, какъ маленькому ребенку. — Развѣ я виновата, что меня морозъ подираетъ по кожѣ, когда она ко мнѣ приближается? Отъ нея какъ будто вѣетъ совершеннымъ смертнымъ грѣхомъ, — она есть и будетъ ребенкомъ Адама!.. И къ тому же антипатичное лицо! Лицо, точно каменное, какъ будто у нея нѣтъ души, между тѣмъ какъ она полна страстей, — тогда послѣ ужасной катастрофы съ ея отцемъ она долго была какъ бѣшеная. — Баронесса пожала плечами. — Слишкомъ многаго требуютъ отъ моего самообладанія, вообще въ этомъ домѣ никогда нельзя имѣть столь желаннаго душевнаго спокойствія.

На тонкихъ губахъ канониссы мелькнула холодная улыбка.

— Ты, кажется, жалуешься, Клементина? — сказала она, и ея темные глаза строго и укоризненно смотрѣли въ лицо сидѣвшей противъ нея женщины.

— Кто такъ самовольно устроилъ свою судьбу, какъ ты, тотъ долженъ eй покоряться. Если бы ты не измѣнила своего благочестиваго намѣренія, то жила бы теперь въ блаженномъ покоѣ подъ непосредственнымъ покровительствомъ Божіимъ. Впрочемъ, — перемѣнила она разговоръ, увидавъ, что блѣдное лицо баронессы стало еще блѣднѣе и суровѣе, упорство и гнѣвъ очевидно преобладали надъ сознаніемъ собственной вины, на которую намекала канонисса, — Іоганна примѣрно исполняетъ свои обязанности и отлично помогаетъ экономкѣ. У нея іdée fixe[15], что невинность ея отца будетъ доказана.