Большой черный кот — похожий на стройного гибкого Когтя, — плюясь от ярости, упал рядом с ним среди скрежещущих зубами Клыкостражей. Кто это был? Какое это имеет к нему отношение? Почувствовал: вспомнить важно. Поблизости второй кот, весь иссеченный тонкими шрамами, когтил и рвал Когтестража, куда большего, чем он сам. Еще один. Знает ли он и этого?

Огромный полосатый кот пробился сквозь входной проем, разбросав перед собой стражей. Кот оглядел пещеру из первых рядов своего отряда, и Фритти вдруг ощутил желание улыбнуться — несмотря на то, что этот толстобрюх сражался за свою жизнь.

«Почему? — удивился он. — Почему я улыбаюсь?» «Потому что это Толстопуз, а Толстопуз ведь забавный».

Толстопуз. Толстопуз, и Мышедав, и… и… Чутколап!

Его друзья! Пришли его друзья! Холод в душе его растаял.

Племя наконец пришло! Они пришли! Фритти со слабым счастливым вскриком поднялся на ноги. Сражение распространялось, все ближе и ближе придвигаясь к тому месту, где он стоял, и постепенно окружая пропасть, где в неуязвимой мощи возлежал Хозяин. Хвосттрубой, шатаясь, направился к стене пещеры и притаился за каменным выступом. Стражи уже прыгнули в гущу драки мимо него.

Медленно, точно по невысказанному приказу, твари Холма отодвигались назад, пока наконец не образовали кольцо вокруг туманно-фиолетовой пропасти в центре пещеры. Нападающие сгрудились в кучу и ринулись вперед, но разбились о строй стражей пропасти. Борющиеся фигуры, завывая, метались над парапетом, потом скрывались в туманах, которые плавали возле трона Хозяина. Нападающие отступили, восстанавливая силы, чтобы еще раз броситься вперед. Мгновение тишины, в которой почти можно было расслышать, как ощетинивается шкура… а потом на всю пещеру грянул гнилой и громовой голос Живоглота:

— СТОЯТЬ!

Потрясенное молчание, и на миг — ничего, кроме эха ужасного звука, раскатившегося в воздухе. Чутколап, который почти уже вскарабкался на основание стены, вгляделся в туман пропасти. Его дребезжащий шепот, насыщенный суеверным страхом, прорвал тишину:

— Клянусь Сосцами Праматери!

Шипение страха вскипело и среди остальных бойцов Племени — разом выгнулись сотни спин и хвостов. Снова прянул ввысь голос Живоглота:

— Я удивлен: неужто лакеи, которые поклоняются памяти моих покойных братьев, набрались в конце концов мужества, чтобы попытаться взять меня в моем логове? В таком случае послушайте меня, вынюхиватели Огнелапа и выискиватели Вьюги: последний из Первородных не имеет дела с мяукающей чернью вроде вас. Такое вам не по зубам, наземные ползуны.

Тяжесть его слов пригнула нападающих, словно осязаемый груз, но и существа Холма не могли шелохнуться — столь велика была сила Живоглота.

Наконец встал Мышедав; его потрепанная старая морда была тверда, усы прямы и горделивы.

— Слова! — вскричал тан воителей из Коренного Леса. — Мы привели верных соплеменников больше, чем звезд на небе, лорд Муравьиной Кучи, — даже сейчас ими кишит вся твоя боячья нора! Твой конец близок! — Все сгрудившиеся вокруг вождей нападающие закивали и замурлыкали от удивления и гордости; громкое гудение наполнило каменную ширь. — Хоть до конца времен восседай на своей подделке под трон из Пра-Древа, — крикнул Мышедав, — мы никогда не коснемся подбородками земли перед тобой! Твоя власть сломлена!

Дробящей лавиной прокатился смех Грызли Живоглота.

— ГЛУПЦЫ! — прогремел он. — Вы говорите мне о власти, с вашими-то крохотными жизнями, подобными падению листьев! Что за посмешище! — Новый раскат смеха. Снизу донеслось какое-то ворчание, и трон Живоглота резко качнулся. — Вы говорите мне о Пра-Древе! — взревел он, и ворчание сделалось громче. — Вы думаете, что видите трон Живоглота, но вы не видите ничего!

Хозяин Холма дробно захохотал — звук, похожий на стук града. Племя дрогнуло и чуть не побежало, но Мышедав сделал шаг вперед, и строй удержался на месте. Не успел тан и слова сказать, как темное вздутое тело Живоглота вновь затряслось от смеха, раскачиваясь на вершине трупной горы.

— Вы думаете, я взгромоздился на этот насест, чтобы напугать жалких суетливых тварей, которые мне служат? — вопросил Толстяк. — Чтобы вселить потусторонние страхи в умы таких, как вы? ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! — Голос Живоглота сделался оглушительным. — Подобно Феле Плясунье Небесной, которая породила меня, я согреваю своим теплом эту груду извивающейся плоти. Я даю ей МОЩЬ!

Ворчание, доносившееся из пропасти, стало прерывистым всасывающим звуком. Отсветы, струившиеся из земли, превратились в сумасшедшие вспышки. Все толпящиеся создания — и Свободное Племя, и Когтестражи — в страхе завыли и поползли прочь от пропасти.

Из-под Живоглота выдвинулась громадная фигура, словно вылупившись или сложившись из паров пропасти. Она издавала звук, подобный крику бессчетных умирающих существ, — мириады голосов в одном бездушном вопле. Завывая и визжа, все, кто окружал пропасть, бросились к стенам пещеры, пока необъятное существо тяжело выкарабкивалось наружу.

Болезненный пурпурный свет упал на что-то чудовищное и уродливое, темное и небывалое. В его слюнявой морде и красных глазах был некий неопределенный, сумасшедший намек на что-то демонически-собачье. Оно образовалось из тающих, содрогающихся тел пропасти — умирающих, жалко страдающих животных, слившихся в единую огромную форму.

Некоторые из Племени, обретя на грани безумия мужество, попытались встать и сражаться. Чудище вмиг оказалось на них, неуклюжее и смертоносное.

— Я породил его! ЯРРОС! Я высидел его! В пещере клубился грохочущий хаос воплей, мертвых и умирающих тел. Покуда собакоподобное существо дробило и убивало, надо всем возносился голос Живоглота:

— ЯРРОС! Это ваша погибель! Яд для всех, кто ходит по поверхности мира!

Хвосттрубой отвернулся от жуткого зрелища и вылетел из Пещеры-Пропасти.

В Закоте был ад кромешный. Проносясь сквозь почти полную тьму, Фритти видел котообразные фигуры — припадающие к земле, визжащие, скачущие, словно обезумевшие полчища летучих мышей.

Хвосттрубой мог думать только о друзьях; ужас и смерть позади него были слишком непомерны. Казалось, то был конец всему — всей жизни, всему разуму, всей надежде. И он хотел встретить это вместе с друзьями.

Никто не обратил внимания на его бегство. Когтестражи и Клыкостражи сражались друг с другом, как и с вторгшимся войском Свободного Племени. Звуки хаоса подняли в пещерах заключенных — растерянных, дерущихся, орущих, отчаянно ищущих выходов. Громовой бессмысленный голос Ярроса катился по Холму, рокоча разорением и безумием.

Фритти старался вспомнить плохо усвоенные направления, указанные ему Гнусняком. Несколько раз, теряясь из-за встречных звуков и тел, он пугался, что заблудился. Наконец узнал ход, ведущий вниз. Прижав уши, спрыгнул по покатому туннелю.

Мимолетка и Шустрик, вздыбив шерсть, жались к задней стене своей пещеры. У ног их лежал Гроза Тараканов, но теперь глаза его были открыты. Он со странным тихим интересом поглядел на Фритти, появившегося в дверном проеме. Мимолетка сначала, казалось, не узнала Фритти, потом, изумленно тряхнув головой, прыгнула вперед, выкрикивая его имя:

— Хвосттрубой! Ты здесь?! Что происходит?!

Она потянулась обнюхать его, но он пробежал мимо, к Шустрику.

— Шусти! — крикнул он. — Это я, Шуст! Ты цел? Ходить можешь?

Шустрик на миг уставился на него, словно не понимая, потом мордочку котенка озарила нежная улыбка.

— Мягкого мяса, Хвосттрубой, — сказал он. — Я знал, что ты вернешься.

Фритти обернулся и увидел, что Мимолетка опасливо глядит в проход.

— Происходит ужасное, Мимолетка, — заговорил он. — Племя пришло, но его встретила страшная опасность. Мы здесь ничем не сможем пособить. Наша единственная возможность выбраться — сейчас, среди сумятицы. Помоги Шустрику встать! Я займусь Грозой Тараканов.