Шустрик в панике бегал среди опустевших гротов и дорожек Перводомья, спотыкался о корни, уворачивался от стволов. С высоты в разрывы между листьями просачивался холодный свет Ока Мурклы.

Там, на поляне, склонившись над распластавшимся у его ног бесчувственным Фритти, он громко, но тщетно звал на помощь. Все вокруг пели, танцевали или, болтая, отправлялись полакомиться кошачьей мятой. Сквозьзабор ушел с поросшего травой возвышения, Запевайта нигде не было видно, и никто не обращал внимания на мяукающего возле своего друга котенка. В страхе за жизнь Фритти он убежал с поляны в поисках кого-нибудь, кто сумеет помочь.

Но Коренной Лес был пуст, и чем дальше он уходил от праздника — от шума и света, — вековой лес становился все мрачнее и мрачнее. Наконец Шустрик остановился, чтобы перевести дыхание. Он понял, что не сможет помочь другу, если сам заблудится в лесу. Какой же он глупый! Глупый, ничтожный котенок. Он должен вернуться и добыть помощь для Фритти. Если эти празднующие кошки не захотят помочь, ему придется притащить королеву хоть за хвост!

Повернувшись, он побежал назад, туда, откуда слышался шум, на поляну.

У самого края поляны он налетел на Мимолетку, ту серую фелу, с которой подружился сегодня утром. Она явно собиралась ускользнуть с праздника, но приветливо поздоровалась с ним.

— Мимолетка, ой, Мимолетка! — вскрикнул Шустрик. — Я так рад… скорей! Идем, помоги! — Он захлебывался от волнения. — Помоги… там Хвосттрубой… он… ох!

Мимолетка терпеливо ждала. Наконец Шустрик достаточно успокоился и сумел рассказать ей о загадочной болезни Фритти, она встревожено кивнула и пошла следом за ним на поляну.

Праздник был в полном разгаре; под высоким сводом деревьев прыгали и пели кошки. Танцоры вычерчивали какие-то гипнотические круги, хвосты и лапы, раскачиваясь, тянулись к рассеянному свету Ока. Многие наелись валерьянки, и воздух сотрясался от странного пения и шумного веселья.

Фритти они нашли на том же месте, где его оставил Шустрик; он свернулся в клубок, словно новорожденный котенок. Дыхание было поверхностным, и когда Шустрик позвал его, он не ответил. Мимолетка внимательно посмотрела на Фритти, потом осторожно провела усами по его груди и морде. Опустившись рядом с Фритти на траву, принюхалась к его дыханию, поднялась и мрачно покачала серебристой головой.

— Твой друг либо обжора, либо глупец — или и то и другое вместе. От него так и несет кошачьей мятой. Только сумасшедший может съесть столько мяты, — сказала она.

— Что же с ним теперь будет? — испугался котенок.

Мимолетка посмотрела на него и смягчилась:

— Точно не знаю. Известно, что слишком много листьев и корней кошачьей мяты плохо действуют на сердце, но он молод и силен. А вот что духмяна делает с душой — это уже другой вопрос. В умеренном количестве она веселит ка, дает ощущение счастья, вызывает желание петь. Съешь побольше — чувствуешь себя сильным и видишь странные сны. А столько, сколько твой друг… Харар, я не знаю. Нам нужно набраться терпения.

— Бедный Хвосттрубой, — зашмыгал носом Шустрик, — что же мне делать? Что делать?

— Я подожду вместе с тобой, — спокойно сказала Мимолетка. — Больше ничего не остается.

Фритти Хвосттрубой падал, плыл, опускался в нескончаемую черную бездну. Лес, который пульсировал, гнулся, вздымался волнами вокруг него, исчез… все исчезло… и он падал сквозь пустоту.

Пока он падал, время потеряло всякий смысл; вокруг не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, показывающего скорость движения. Если бы не тошнотворное ощущение какой-то круговерти внутри него самого, он мог бы подумать, что стоит неподвижно.

После бесконечно долгого времени… ужас понемногу исчез из его тлеющих мыслей… он увидел — или сначала почувствовал — слабое свечение. Свечение стало мерцающим светом и постепенно превратилось в холодное белое пятно. К его изумлению, в центре светового пятна можно было различить какую-то фигуру, а по мере ее приближения Фритти разглядел огромного белого кота… бесхвостого кота, медленно вращавшегося внутри огромной черной сферы.

Кот все приближался, а свет становился все ярче Глаза этого кота-призрака смотрели в сторону Фритти невидящим взглядом: он был слеп.

Белый кот заговорил холодным, еле слышным голосом, доносившимся, казалось, из какого-то бесконечного далека.

— Кто здесь? — спросил он. — Кто идет?

В его голосе звучало такое горе, которого Фритти был не в состоянии даже понять. Хвосттрубой попытался что-то ответить, но не смог, несмотря на огромные усилия. Стараясь что-то сказать, Фритти вдруг почувствовал жар на лбу, словно пятнышко в форме звезды и вправду стало настоящей звездой… словно звезда эта загорелась.

Секунду-другую белое видение молча вращалось рядом.

— Подожди, — вдруг сказало оно. — Теперь я, кажется, вижу тебя. А, маленький дух, далеко же тебя занесло от своего гнезда. Тебе бы еще сосать грудь Праматери Мурклы — танцевать в небе над Счастливыми Полями. Горько же ты пожалеешь, что оказался здесь, среди этих холодных теней.

Чувство страха и одиночества охватило Фритти. Он не мог ни говорить, ни двигаться, мог только слушать.

— Я так долго бегу по этому черному пространству, но никак не могу проскользнуть на другую сторону, — произнес незнакомец мертвым, лишенным всяких эмоций голосом. — Я так давно ищу путь обратно к свету. Иногда я слышу пение… — продолжал белый кот с холодной тоской. — И всегда дверь совсем рядом, но ее не достичь… что-то мешает. Почему мне нет покоя, того блаженного покоя, который был мне обещан?

Несмотря на свой страх, Хвосттрубой почувствовал, как безысходное одиночество белого кота рождает в нем глубокую жалость.

— Я чувствую в тебе что-то странное, Маленькая звездочка. Что это? — вопросил далекий печальный голос. — Ты принес послание или просто затерялся в пространстве… как я? Ты принес известия от моего брата? Нет, это была бы только жестокая шутка! Холод слишком велик, ночь слишком пуста… оставь меня, мысль о жизни обжигает меня… о, как она жжет! Какая боль!

С глухим криком, пробудившим эхо, призрак начал вращаться все быстрее и быстрее и исчез с глаз Фритти.

Снова его окружал непроницаемый мрак.

Вдруг Хвосттрубой почувствовал что-то под лапами; вокруг по-прежнему царил непроницаемый мрак. Он попытался вжаться, закопаться в это ощутимое, плотное «что-то». Оно было похоже на землю, его можно было коснуться — и к тому же, кроме него самого, это было единственное реально ощутимое вещество во всей этой гигантской черной пустоте. Но тут же, мгновение спустя, он почувствовал чье-то присутствие.

Где-то там, в темноте, его искали. Он не мог бы объяснить, откуда это знает, не мог бы сказать, какое чувство подсказывает ему, но он знал. Нечто огромное, медленное, безжалостное подкрадывалось к нему… искало его в зловещем безмолвии, которое в этой мрачной пустоте было хуже любого звука.

Лоб снова обдало жаром. Неужели он светится? Фритти почувствовал себя незащищенным, словно выставленным напоказ. Лоб горел, и Хвосттрубою подумалось, что он посылает сигнал о своем присутствии тому, кто за ним охотится, — как свет, который притягивает глаза из лесу. Хвосттрубой попытался закрыть морду лапами, спрятать горящий знак… но не смог дотянуться до лба. Голова куда-то вытянулась — нет, это лапы стали короче! Теперь он это чувствовал — они все укорачивались и укорачивались, пока совсем не пропали, и он беспомощно лежал на животе, неспособный бежать, хотя каждый нерв кричал — спасайся! Невидимое нечто тянулось к нему, шарило в темноте… подбиралось все ближе и ближе. Чувство нереальности сменилось ужасом. Нечто выследило его — и хотело до него добраться.