— Верхопрыг! — сказал Фритти. — Это я, Хвосттрубой! Помнишь меня?

Какое-то мгновение Верхопрыг непонимающе глядел на него, потом взгляд его медленно сосредоточился.

— Хвосттрубой? — пробормотал он. — Хвосттрубой из… дому? — Фритти ободряюще закивал. — Ох! — Верхопрыг, ослабев, закрыл глаза и на миг умолк. Когда он их открыл, в них мелькнула искра сознания.

— Не понимаю, — сказал он. — Но… тебе больше повезло бы, если бы ты умер.

Глаза Верхопрыга снова закрылись, больше он ничего не сказал.

Созерцая мельтешение снега, Мимолетка прижималась к земле под укрытием нависшей скалы. Голова у нее кружилась от холодного воздуха. Ей отчаянно хотелось выйти — побежать, да так и бежать, пока не убежит из этого страшного леса, подальше от ужасного сотрясающегося холма, источника всех бед.

Когда той ночью на них напали, о чем их туманно предупредило появление помешанного лохматого кота, она помчалась вместе с друзьями — что было сил помчалась. Перепуганная и взбешенная, как никогда, за все свои охотничьи вылазки, вместе взятые. В какой-то миг она, в безумном желании спастись, на бегу чуть не сбила с ног маленького Шустрика. Стыд все еще мучил ее — больше, чем раны.

Когда они бежали, ее что-то схватило, чуть не опрокинув, придавило чем-то огромным, но она, извиваясь и царапаясь, ухитрилась освободиться. Удрав глубоко в чащу, на некоторое время залегла там, слушая звуки бегства и погони, продолжавшейся чуть не до утра. Далеко не при первых лучах Раскидывающегося Света принудила себя выползти и поискать убежища от холода.

Она была ранена существом, которое схватило ее: задняя нога очень болела, она не могла опереться на нее и долго хромала по замерзшей земле, прежде чем нашла защиту от ветра. В укрытии она целых двое суток и пролежала — больная, в лихорадочном жару, слишком слабая, чтобы охотиться.

Ее спутники пропали, вероятно взятые в плен или убитые, и сейчас все, чего ей хотелось, — уйти подальше: укрыться в южных лесах и никогда больше не думать об этом жутком месте. Но сразу она никуда не могла идти. Инстинкты приказали ей остаться. Надо было вылечиться.

Мысль о Фритти и Шустрике на миг встряхнула ее, она подняла голову и понюхала воздух. Тут же ее мордочка искривилась от жгучей боли, и она снова уткнулась подбородком в холодную землю, обернув хвостом нос и глаза.

Глубоко под землей, в лабиринтах Закота, Фритти Хвосттрубой изучал некоторые секреты Холма. Верхопрыг, его знакомец времен котячества, был слишком слаб, чтобы долго говорить, но с помощью юного кота по имени Лапохват сумел объяснить Фритти некоторые загадочные вещи.

— Понимаешь, Когтестражи в большинстве своем только драчуны. Они довольно свирепы, Харару ведомо, — скорчив гримасу, сказал Лапохват. — Но они не принимают никаких решений. Я не думаю, чтобы даже их начальники многое могли решать.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Хвосттрубой.

— Они даже не охотятся, пока им кто-то не прикажет. Клянусь усами! Ни один из них даже не перекусит мррязью?в этом страшном муравейнике, пока кто-то не разрешит.

— И ты говоришь, есть другие? Другие существа? — Фритти подумал о призрачных Костестражах и нервно отряхнулся.

— Кровосос и его Клыкостражи, — дрогнувшим голосом шепнул Верхопрыг. И закашлялся.

— Они скверные, спору нет, — согласился Лапохват. — Они даже безобразнее и еще неправильнее — если ты понимаешь, что я под этим разумею, — чем Когти. Кажется, они только прячутся за чужой спиной да следят, как себя ведут все остальные. Даже большинство Когтей, кажется, запугано ими.

Хвосттрубой был озадачен.

— Но все-таки откуда они взялись? Я никогда не видывал да и не слыхивал о таком Племени.

Верхопрыг тряхнул головой, а Лапохват ответил:

— И никто не видывал. И никто не слыхивал. Но ты-знаешь-кто… — Тут кот-юнец понизил голос и огляделся. — Ты-знаешь-кто… нет такого, чего он не может создать. Зрелые коты и Рычатели? Да здесь бывает и похуже… — Лапохват многозначительно вытянулся.

Расстроенный напоминанием о Живоглоте, чей громадный ужасающий образ его память еще и преувеличивала, Фритти встал и потянулся. Подошел к выходу камеры, выглянул в проход.

— А зачем они роют? — негромко спросил он.

Позади него приподнялся на передних лапах Верхопрыг — и покачнулся от слабости.

— Коты не собирались рыть, — сказал он с неожиданной силой. — Убили Остроуха. Убили Перескока-Через-Поток… — Верхопрыг печально покачал головой.

«Он выглядит древнее, чем старый Фуфырр, — подумал Фритти. — Как это случилось? Он только чуточку старше меня…» — Они всегда роют… или, вернее, мы роем, — сказал Лапохват. — Надо думать, на нынешний день у них хватает этих мерзких туннелей.

— Тогда зачем же? — настойчиво спросил Фритти.

— Не знаю, — откликнулся Лапохват, — но если они не перестанут рыть, как сейчас, все эти туннели соединятся. В ямы провалится весь мир.

— Убили Перескока, — скорбно пробормотал Верхопрыг. — Убивают меня…

Фритти долгое время провел без сна; потом в тюремную пещеру вошли Когтестражи и приказали узникам выходить на работу. Жалобно ноя и фыркая, они один за другим полезли вверх по наклонному спуску. Фритти удивился, увидев, как многие соплеменники разом отодвигаются, позволяя одному осилить трудный подъем, но Лапохват объяснил, что того, кто не выберется, не покормят. Тех, кто больше не мог одолеть подъем, оставляли в маленькой камере до самой смерти. Верхопрыг выкарабкался по покатому ходу с помощью Фритти и Лапохвата. Наверху все они торопливо перекусили насекомыми и личинками, а потом поджидавшие Когти сбили их в неровную шеренгу и повели сквозь цепь туннелей, которая казалась бесконечной.

Их пригнали к Страховиду, тяжеловесному Когтю. Страховид тройками и четверками отправил узников вниз, в путаницу коротких туннелей, исходивших из центральной подземной залы. Хвосттрубой оказался в одной связке с двумя пожилыми котами, такими старыми и запачканными, что у них не было сил для разговора.

Когда они добрались до указанного им туннеля Фритти спросил, не обращаясь ни к кому в частности:

— Что же мы все-таки будем делать?

Страховид резко обернулся, шлепнув Фритти тяжкой лапой. Фритти рухнул на землю, и шишковатая морда Страховида, иссеченная побелевшими следами многих битв, угрожающе нависла над ним.

— Не потерплю, чтобы какой-нибудь солнечный червяк задавал мне вопросы! Ясно? — заорал он. От его тела повеяло смрадом.

— Да! — дрогнул Хвосттрубой. — Я просто не знал!

— Рыть — вот что ты будешь делать, рыть и рыть, солнце тебя спали! И окончишь, когда я скажу. Слышишь? — Фритти жалобно закивал. — Ладно, — продолжал Страховид. — Потому как с этих пор я буду за тобой присматривать и, если замечу, что отлыниваешь, язык тебе выдеру! А теперь — рыть!

Фритти поспешил к своим туннельным напарникам, которые съежились, ощущая обращенное на них внимание. Спускаясь с Фритти в туннель, они бросали на него укоризненные взгляды.

Весь день прошел в сыром, насыщенном паром мучении. Хвосттрубой и два его напарника расчищали конец небольшого туннеля, используя лапы и когти, которые Муркла вовсе не предназначала для такого рода деятельности — скрести твердую, подобную глине почву. Это была однообразная работа в наклонку. В столь тесном месте Хвосттрубой никак не мог подыскать подходящего положения, чтобы вытянуться для рытья, и еще до середины дня почувствовал боль во всем теле.

В середине дня у них была краткая передышка. Фритти безуспешно пытался счистить налипшую землю с воспаленных ног и кровоточащих, истерзанных ступней.