22 мая

Приходится спешно кончить, ибо шведы мои собираются уезжать.

Ровно год сегодня, родимые мои, как я распростился с вами в Стокгольме и поехал в Берлин.

Сколько времени и всяких событий и как тоскливо, что жить приходится врозь. Но ничего, други мои милые, наше от нас еще не уйдет, мы свидимся и будем жить вместе.

Вчера у меня был некий немец Альбрехт, видавший месяц назад у какой-то немки Людмилу и милого Любана, и он рассказывал мне, будто маманю так преследуют антантовские шпики, что она даже в город не решается выезжать. Неужели это так? Швед мой это отрицал, и я думаю, немец что-нибудь приврал. Неужели же через того же Брунстрема или Ашберга нельзя было бы добиться прекращения этого свинства, с которым мы достаточно уже имели дело еще в царские времена. Сан-Совер мне тоже клялся и божился навести в этом отношении порядок. Был ли он у вас? Вообще пишите, от кого и как до вас от нас доходят известия. Почти недели не проходит, чтобы я через кого-либо не посылал вам поклона или письма, но, очевидно, большинство этих любезных людей, переезжая финляндскую границу, забывают о своих обещаниях и не исполняют их. У нас ничего особенного нового нет. Володя был в Одессе, теперь в Киеве, живет, по-видимому, хорошо, прислал мне недавно 3 фунта конфет, хороших, каких мы тут уже давно не видали. Кстати, если будет okkazia, пришли мне 3 шт[уки] кальсон и затем 4–5 коробок плоских карандашиков, вставных, для моего синенького карандаша, марка A. W. Faber, HB. 65 m/m, № 9068. Это единственное, чего мне здесь недостает, да и то, собственно, потому, что нет времени и охоты добиваться карточек или разрешений и ходить по магазинам.

Красины прицеливаются переезжать на Шатурское болото, где будет строиться электрическая станция и где есть шанс не замерзнуть и не пропасть от голода. Старковы[201] хотят ехать в Вольск на Волгу, где живут Емельяновы[202], причем сам Базиль остается в Москве. Вы видите, все, кто еще не уехал из Москвы, стремятся это сделать, и с полным основанием, ибо зима предстоит лютая. Гермаша остается пока в Питере. О Сонечке с детьми нет никаких известий, не знаю, что с ними и как они там живут, оставшись совсем одни. Приходится быть фаталистом и спокойно ждать, что рано или поздно создастся возможность сообщения и весь этот узел развяжется. С Крымом сношения только-только налаживаются, с двумя поехавшими туда знакомыми я послал Андрею письмо Виктора и мое, но не знаю, удастся ли им доехать до Ялты.

Думал было выписать Андрея сюда, но теперь меня берет раздумье, к тому же возраст его, пожалуй, скоро будет призван. В июне-июле, если не произойдет каких-либо особых событий или перемен, я рассчитываю сам поехать на юг и тогда посещу Андрея, и там, на месте, решим, оставаться ли ему на юге или возвращаться сюда. Науки тут сейчас по-настоящему никакой не существует, условия жизни тяжелые, а на солнце и на море Андрей запасется здоровьем на всю жизнь. Я объясняю свою живучесть, выносливость и работоспособность отчасти тоже тем, что целый год прожил в Крыму в свое время. Если же Андрей там еще научится садоводству и виноделию, так это по теперешним временам больше стоит, чем окончание высшего учебного заведения. Ближайшие года пройдут под знаком "сырья", и наилучше будут оплачиваться те роды труда, которые связаны с добычей из земли продуктов и всяких материалов. Если бы вот и девчушек наших поучить огородничеству, садоводству и вообще хозяйству сельскому. Эти знания везде и всюду нужны, и с ними человек нигде не пропадет. Я мечтаю все-таки на закате дней очутиться в Крыму или где-либо на юге; близость к природе все-таки великое дело, а города в результате всей текущей перетряски загажены будут на двадцать лет. Не можешь себе представить, что в этом отношении тут делается: грязь и свинство в домах не поддаются описанию.

23 мая

Пишу письмо урывками, все некогда, а шведы завтра уезжают. Ну, мои хорошанчики, как же вы живете-то? Большие, поди, стали! Такие, что вас и не узнаешь. Маманечка милая, моя родимая, дорогая! Как же вы-то поживаете, солнышко мое. И жалко мне тебя и хотелось бы здесь тебя видеть, но я уверен, тут жить сейчас было бы абсолютно не переносно, даже не говоря о чисто внешних затруднениях с пищей, жильем, одеждой и прочим. Пишите мне побольше, как вы жили и живете, мы все здесь почти ничего не знаем. Как девочки учатся, как с языками, рисованием, игрой на рояле? Мне ведь всякая мелочь вашей жизни интересна. С вашей квартиры вы бы мне должны были прислать фотографии.

Крепко вас всех целую, мои драгоценные, маманя и дочери. Пусть мое отцовское благословение хранит вас всех четверых от всякой напасти, дурного глаза и неприятностей.

Целую Лялю и кланяюсь всем.

Еще раз обнимаю.

Любящий вас Красин

Здравствуйте родные мои Любанаша, Людмила, Катя и Люба!

Пишу вам одно из многочисленных писем со случайной оказией, без какой-либо уверенности, что оно до вас дойдет. Таких писем я посылаю вам регулярно штуки по две в месяц, интересно, сколько из них до вас доходит? По случайности, сегодня ровно год, как я приехал в московские Палестины. Время прошло и быстро и медленно — как считать: бесконечно долго, когда думаешь про вас, и довольно незаметно, если ни о чем не думаешь, а просто плывешь по течению дней. Вообще же чем дальше живешь, тем быстрее идет время, по крайней мере мне так кажется.

Как я вас не раз уже писал, чувствую я себя физически все это время хорошо, даже прямо великолепно, и вы мне в этом поверите, если я скажу, что от души хотел бы, чтобы здоровье каждой из вас было так же устойчиво и хорошо, как мое за этот год. Питаюсь я хорошо, благодаря, конечно, возможности пищу получать в казенной столовой, хотя и далеко не шикарной в кулинарном отношении, но всегда с хлебом и свежей провизией. От кулинарных же обедов мы поотвыкли, и отсутствие их не только не беда, но для моего желудка даже очевидное благо. По части сахара и чая я лично еще не садился на мель, но большинство москвичей чаю уже не имеют и пьют вместо него под тем же названием поджаренную рожь, морковь, липовый цвет и даже брусничный лист. Чай стоит сейчас 800 руб., сахар 200 руб. за фунт, но и за эту цену не всегда можно их иметь. Работаю я за последнее время гораздо меньше, чем прежде, отчасти потому, что уже имею штат сотрудников, со мной сработавшихся, отчасти вследствие перераспределения функций. Взявшись за пути сообщения[203], кое от чего разгрузился, и в общем получился выигрыш. С этой стороны за меня тоже не беспокойтесь.

Я уже писал вам многократно, что Андрюша наш нашелся, или, вернее, и не думал теряться, а просто жил себе вполне благополучно в Магараче. 4 июня к нему уехала Нина с намерением остаться там на зиму (она получила из Симферополя приглашение от барышень, с которыми жила в 1917 зимою на Петроградской стороне). Хотя я из Крыма от нее письма еще не успел получить, но знаю, что она доехала благополучно, да и в сегодняшнем письме Володи это подтверждается. Мне без Нины тут будет скучнее, она иногда приходила ко мне поныть вроде мамани, но все же я рад, что она уехала, так как грядущая зима в Москве, почти лишенной топлива, для обыкновенных смертных будет непереносна. Самому себе на крайний случай я присмотрел угол у Классона на станции. Нину я с собой не смог бы взять. Как Москва проживет эту зиму, для меня загадка. Володя до последнего времени работал на Украине, в Виннице, по продовольствию, но теперь, вероятно, уедет оттуда, куда — еще не знаю.

Как ни тяжко жить без вас, а все-таки я чуть не ежедневно благословляю судьбу, что вас тут нет, глядя на жизнь людей и те трудности, с которыми приходится бороться.

Жизнь из старой колеи выбилась бесповоротно, а новых путей еще не нашла, да и трудно их найти в обстановке войны и опустошения последних пяти лет.