— Кстати, не мешало бы и мне выдвинуться в эту обдерганную Муму от тех же Мурашей и неприкосновенность, блин, получить. Купить эту, как ее, “дуль-дуль”… А ну, позовите-ка ко мне Додика!
Слюнтяй приволок сонного профессора, поставил ученого перед законником, и тот сперва поручение профессору дал:
— Подготовь, — говорит, — Додик, гребаный ты кот, мне какую-нибудь предвыборную платформу — береженого Бог бережет. Во сколько обойдется мне эта, блин, “дуль-дуль”-должность?
— Индульгенция? — догадался профессор, зевая во весь рот. Всю прошлую ночь они с Живчиком в шахматы играли, и мало того, что Додик выиграл у законника со счетом 5:3, так еще умудрился перед пацанами об этом похвастаться!…
— Во, сука, — продолжил Живчик выступление, — сторож у нас, так сторож! Выруби этого коверного телеписателя, чтобы не мешал! — велел законник.
Слюнтяй нажал на дистанционник, разухабистый Ужимкин исчез.
(Кстати, если бы не по ящику, а в натуре мурашинцы спросили того же телеписателя, то Ужимкин, конечно не бесплатно, посоветовал бы лесовикам за господина Живчика проголосовать. Потому что Мавроди все время двумя глазами в лупу смотрит или еще того хуже — одним глазом в микроскоп, а значит он сволочь и, как пить дать, мелочный человек. А Живчик, напротив, хотя с первой еще отсидки стихи сочиняет, но писанное другими не любит. И парень он широкий, легендарный — завсегда мурашинцам грев подкинет. Да и знаком он со всеми северными делами не понаслышке — видели его мурашинцы, встречали на лесоповалах неоднократно, да запамятовали.
Лесоруб же Зобов да и остальные братья-мурашинцы письма шлют только для того, чтобы о них по ящику сказанули. На самом же деле самородок Вася никаких советов ни от кого выслушивать не собирается — он сам их кому хочешь надает, да еще и по морде разика два добавит. Так что в июне по собственному разумению избрали мурашинцы в Муму пол-седьмого созыва доктора Мавроди. Вот дурынды!)
Живчик раздвинул тарелки с закусью, разгладил на скатерти аукционное свидетельство и обнаружил, что несмотря на некоторые потертости документ неоспоримо свидетельствует о его неисчислимых богатствах.
— Ну, что ты, поцайло, на это скажешь? — опять к Додику обратился законник.
Профессор потянулся было за бумажкой, но Живчик с понтом схватил его за седой вихор, ткнул философа носом в скатерть, кровянку пустил:
— С Новым годом, ботан, с новым счастьем! Где мои бабки?!
Додик утерся, потом внимательно изучил надписи на бумажке и говорит:
— Все в полном порядке! Прими, Живчик, мои сердечные поздравления!
Законник аж зашелся от негодования, речь на мгновение потерял и Гону знак подал — мол, вруби-ка профессору еще разок!
Получил Додик по уху, поднялся и сразу поразговорчивее стал:
— Чего тебе, Живчик, здесь не нравится? Правильно ты ваучеры вложил в Тузпром! И я то же самое сделал — вложил в Тузпром все три своих ваучера! Только в Тузпром и надо было их вкладывать, остальное все развалилось в прах. Ведь это государство в государстве! Причем, не Тузпром в России, а Россия в Тузпроме. И ты, Живчик, в этом государстве, благодаря своим акциям, стал одним из первых лиц, если не самым первым…
— Я как раз об этом тебя и спрашиваю! Где они, эти мои акции? Вон, уже по телику зяблики талдычат, что Мавроди своим рылом туда же влез и столько же огреб!
— Правильно говорят. Потому и погорел субчик Мавроди, что захотел тузпромовские акции продать на нью-йоркской бирже. Чтобы хорьку Мавроди эта антипатриотичная сделка не удалось, седьмой вице-премьер господин Чмомордин специальное постановление выпустил. Но субчик Мавроди хай поднял — какой же, мол, у нас тогда рынок, если он, хорек, не может свои собственные акции продать или подарить, кому захочет?! Тогда жадного мальчика за другую жопу схватили — за мавродиевки. И прикнопили ко дну. Так что, если бы не тузпромовские акции, не очень сообразительный при всем своем уме доктор Мавроди и сейчас бы порхал, как мадагаскарский махаон, по московским ресторанам. Вот и вся сказка.
— Я, блин, ничего за рубеж продавать не собираюсь! Я в Россию товар вожу! Где мои акции, черт бы тебя побрал? Как мне их в руки получить?! Ты, Додик, меня знаешь, я человек простой, не посмотрю на нашу дружбу…
— После чмомординского Постановления акции Тузпрома временно сняты с котировок. Разумеется, это последнее Постановление скоро отменят, потому что конечная цель всех чмо-постановлений — продать все, что еще шевелится и дымится, а остальное и вовсе даром раздать. В любом случае дивиденды ты все равно не получишь — их никогда выплачивать не будут. В Тузпроме к дивидендам отношение крайне щепетильное — тот, кто выплачивает дивиденды, среди интеллектуальных отморозков считается недоумком. Но ты можешь свои акции продать на внутренним рынке тому же господину Фортепьянову, он их с удовольствием купит. Впрочем, можешь акции не продавать и поиграть на курсовой разнице. Только сперва это аукционное свидетельство ты должен поменять на депозитарную расписку. Ты, Живчик, сперва зафиксируй на сервере тузпромовского депозитария свои права на собственность…
Поднаторел где-то профессор, чисто излагает.
— Я тебя, Додик, в последний раз спрашиваю, где мои бабки? Ты меня в эту лажу втравил, ты и будешь расхлебывать! — прервал профессора Живчик. Все-таки грамм шестьсот французского коньячка законник на грудь уже принял.
— Живых акций, в смысле бумажек, в Тузпроме нет — все они, как я тебе объясняю, находятся только в электронном виде. Поезжай после праздников в депозитарный центр, они недавно переехали, новый адрес я завтра же уточню…
— Сука! Пидоры! Кто у них там всем заправляет? Времени не пожалею — собственноручно всех закопаю! — Живчик окончательно вышел из себя.
— Руководит Тузпромом все тот же господин Фортепьянов, — информировал Додик, — но закопать его тебе не удастся.
— Это еще почему? Его проклятый небоскреб, как поганка, вырос на моей территории! Вон Слюнтяй, за милую душу, всех подряд во Фрязевском лесочке зарывает, а Фортепьянову что — особое приглашение нужно?
— Ты, Живчик, меня, конечно, извини, но с Тузпромом у тебя вряд ли чего получится. Тузпром есть Тузпром — с ним шутки плохи.
— Ладно. Тебя я в честь Рождества прощаю! На, так уж и быть — прими стопарик, иди в бытовку, но не забывай и о моей предвыборной платформе. А с Тузпромом после праздников я сам разберусь. — И Живчик отпустил сторожа.
Отгудели, отошли с бодуна пацаны, и уже ближе к светлой весне действительно приехал Живчик к Тузпрому пробивку делать. Тем более, что тут он прав был на двести процентов.
— Все в порядке, — сказали ему в первом же пропускном окошке, — давно вас ждем! Только вам не сюда нужно — поезжайте сперва на Мытную улицу.
Помчались пацаны по Варшавке, свернули на Загородное шоссе, по нему мимо Канатчиковой дачи пролетели — и вот она, Мытная. Притормозили у светофора, и тут вдруг Живчик вручную опустил стекло “Мерседеса”, дыхнул выхлопов Даниловской площади, перемешанных с ароматами непроданных, заветренных овощей и выброшенных на мостовую гнилых фруктов — и дух у него зашелся. Ведь он здесь, на этом самом Даниловском рынке, первые шаги свои делал, простым бригадиром начинал!
— Стой, — говорит, — погоди!
Вылез законник из “Мерседеса”, прошелся со Слюнтяем по рядам, смотрящего навестил. Зашли в весовую, еженедельную отстежку в общак со всего рынка прямо на месте получили. Потом в разделочную зашли, где однажды, еще в самом начале перестройки, Живчик взбрыкнувшему коммерсу лодыжку топором отхватил. А как оклемался коммерс, так Живчик ему ключи от подержанного “Запорожца” вручил — чтобы тот зла на братву не держал и дальше спокойно работал. Да, непросто авторитет набирается, ох, как не просто! На ходу со смотрящим водочки выпили, шашлычком закусили. Фруктов отборных — гранат, груш зимних, абхазских мандаринов в ящиках, киви в корзиночках полный мерседесовский багажник набили, оказали человеку почет.
Живчик растрогался — в самом деле приятно получилось.
