Последними появились на поверхности те, кто некогда жил в легендарном городе. Они восставали медленно, робко, словно тяжесть столетий, проведенных под спудом соли, все еще возлежала у них на плечах. Они почти полностью превратились в скелеты; лишь самая малость плоти и кожи держалась у них на костях. И все же эту малость плоти сохранила та же соляная стихия, которая некогда убила этих людей. Мужчины, женщины и дети собирались во все прибывающую и прибывающую толпу. Отныне им была дарована неестественная жизнь в новом мире — через восемь столетий после того, как их же собственная неестественная смерть послужила горючим, на котором взошло пламя зловещего колдовства.

Таким образом Дерис вновь стал обитаемым городом.

Монахи действовали организованно, собирая воскресших на площадях, примыкающих к пирамиде. Человекоподобные безропотно подчинялись распоряжениям.

В самой глубине исполинской могилы заворочалось еще одно существо. Этот человек очнулся от долгого — очень долгого — сна и восстал с улыбкой, медленно расплывающейся на его жестоком лице, постепенно притягивая к себе ресурсы и источники власти. И вот он почуял, что внизу и вокруг собрались толпы, покорные его воле, и возликовал, поняв, что восстановил былое могущество. Прерванная на время многовекового сна связь с Паутиной стала теперь столь прочной, что он обрел полную неуязвимость. И в сфере его власти оказались, пойманные в ловушку, и трое древних колдунов, они оказались во власти у человека, которому столь отчаянно пытались противостоять. Впервые за восемь веков он расхохотался — и катакомбы, которые представляло собой нутро пирамиды, повторили этот звук и сотряслись под его мощью. Его час настал.

Застывшие в ожидании толпы увидели, как он появляется, как он является миру из потайной двери на верхнем ярусе пирамиды, как он восстает над ними подобно божеству. Тысячи пар глаз — и горящих, и тусклых — обратились к своему повелителю, выглядевшему снизу самым настоящим великаном. Да он и впрямь был высок и широкоплеч, и его черные волосы и смоляная борода искрились в лучах луны. Аура власти и мощи, присущая ему и витающая вокруг него, бесконечно затмевала всю силу, скопленную монахами, и превращала их в карликов, оставляя его великаном.

Ястребиным взором окинув толпы своих подданных, он величаво воздел руки. В небе у него над головой беззвучно сверкали молнии, озаряя город и запрокинутые вверх лица толпы, заставляя хрустальный мост играть всеми цветами радуги и разнося разноцветные сполохи далеко вокруг.

— Условия договора выполнены, — ликующе взревел Тиррел.

И толпа не успела еще ответить на этот выклик, как на самой высокой башне тяжко ударил золотой колокол.

Первые признаки землетрясения — и вызванная ими паника — свели на нет приготовления к праздничному торжеству в Крайнем Поле и заставили Монфора отменить свой отъезд. Нелепые предсказания Ребекки по-прежнему оставляли его равнодушным, но тем не менее внезапный поворот событий встревожил его в большей степени, чем ему хотелось в этом признаться.

Ущерб был причинен и самому замку: Западная башня, уже частично разрушенная недавним пожаром, теперь рухнула во двор, задавив насмерть четверых и разрушив часть построек, в которых жила прислуга. В городе убытки оказались заметно меньшими, и, хотя многие из его жителей пострадали, дело свелось к порезам и ушибам от разбитых стекол и упавших горшков. Кое-где вспыхнул пожар, однако его сразу же удалось погасить. Худо пришлось лишь алхимику с женой: у них было слишком много легко бьющихся колб и, что куда опасней, взрывчатых веществ, но и они сами, и их видавший виды подвал устояли и в этой переделке.

Но материальный и физический ущерб не шел ни в какое сравнение с душевным. У людей в буквальном смысле слова вышибли почву из-под ног: а уж этого-то они ожидали в самую последнюю очередь. В мире, в котором ходит ходуном сама земля, не может оставаться ничего незыблемого — и внезапно осознание этого нагнало на всех тоску и страх.

И окончание подземных толчков где-то около полуночи послужило великим облегчением для всех. Правда, в призрачной тишине, наступившей в этот час, кое-кому показалось, будто он слышит издали бой колокола.

Землетрясение напугало Ребекку точно так же, как и всех остальных жителей. Но в отличие от большинства обитателей Крайнего Поля она смутно догадывалась о подлинных причинах происходящего.

«Неужели уже началось? — подумала она. — Слишком рано! Я еще не готова». Ей отчаянно хотелось надеяться, что она ошибается, что мир и впрямь настолько прост и разумен, как убеждает ее в этом Монфор, но убедить самое себя ей не удавалось. Она не сомневалась в том, что Дерис вот-вот восстанет из-под соли, и знала, что не может сделать ничего, чтобы этому воспрепятствовать.

Она попыталась разыскать Тарранта, чтобы узнать у него, нет ли каких-нибудь известий о Пайке и Невилле, но начальника разведки нигде не было видно. Затем она искала сперва Эмер и Галена, а потом — Кедара и Эннис, но тоже без малейшего успеха. В возникшем хаосе все ее друзья и все люди, помощь которых могла ей понадобиться, куда-то запропастились.

Ребекке захотелось подняться на одну из замковых башен, чтобы получше рассмотреть в свете полной луны соляные равнины, но она понимала, что это слишком опасно. Поэтому она всего-навсего вернулась к себе в комнату в покоях постельничего. Голова у нее шла кругом — и от событий минувшего дня, и от королевского поцелуя.

«Неужели он всего лишь решил заставить меня таким способом замолчать? — подумала она. — Неужели он точно так же обошелся бы с любой другой девицей, оказавшейся на моем месте? Или он и в самом деле увлекся мною?» Эта, последняя, мысль казалась попросту смехотворной, но полученный поцелуй вовсе не был плодом ее воображения. «А как я сама к нему отношусь?» Ответ на этот вопрос представлялся настолько сложным, что над ним нельзя было даже задуматься. Ребекку переполняли самые противоречивые чувства — и слишком сложные, чтобы хотя бы попробовать подыскать им название. Некоторые она все же могла определить: уважение, восхищение, гнев из-за королевского упрямства и даже жалость. Монфор всегда обходился с ней учтиво и ласково, и она понимала, что он вовсе не лишен чувствительности, уравновешивающей его по временам чрезмерную рассудочность и духовную силу. Да и внешне она находила его весьма привлекательным. Но как все это увязывается одно с другим?

«И почему он отскочил от меня так стремительно? Как будто я его отравила… — Ее смятение нарастало. — А что случилось бы, если бы именно в эту минуту не вошел Алый Месяц? — Любой вопрос порождал новые вопросы, и ни на один не находилось ответа. — И почему я от него убежала?»

Чувствуя себя беспомощной, всеми покинутой и чрезвычайно себя жалея, Ребекка не столько размышляла, сколько бродила мыслями по кругу.

В конце концов подземные толчки прекратились — и хотя бы это было само по себе отрадно. Но тут она расслышала далекий бой колокола — и все недавние страхи вспыхнули с новой силой. Она не могла не думать о легендарном колоколе из Дериса, в который, по преданию, звонили лишь в пору чрезвычайной опасности. И тогда, как сказано в книге, которую она читала в Архиве у Милдена, звон колокола становился слышен в каждом уголке королевства. Потому что он возвещал роковой час.

Долго промаявшись без сна, Ребекка наконец уснула. Но и во сне ей не суждено было обрести покой; сновидение превратилось в бесконечную схватку с самой собой. Она понимала, что сон необходимо выпрясть, чтобы отыскать Невилла, заглянуть в будущее и найти средства отвести роковую судьбу, которая угрожает смять все ее существование. Но эти попытки ни к чему не привели. Образы сна повторялись вновь и вновь, переливаясь радостью на лице, придвинувшемся к ее лицу вплотную, в прикосновении рук к ее коже, в мальчишеском удивлении у него в глазах. Она не понимала, черпает ли этот сон образы из ее разгоряченного воображения или же из некоего неправдоподобного будущего, но в нем всплывали желания, в которых она бы никогда не посмела признаться себе наяву, а проснулась она с таким чувством, словно еще и не жила на свете.