Она чуть не умерла с голоду, скитаясь на свой страх и риск и не получая помощи ниоткуда. В пастушьей хижине провела она первую холодную зиму. Пока случайно не попала на ярмарку и не поняла, что нашла наконец собственный дом. Вечно на колесах, вечно в обществе эксцентричных скитальцев, она почувствовала себя в безопасности и научилась мудро распоряжаться собственным даром, оценив к тому же удобства молчания и ценность человеческой дружбы. Лишь при виде незнакомцев она начинала нервничать и поэтому избегала рассказывать свои истории при чужих, предпочитая выступать перед аудиторией, состоящей из хорошо знакомого и хорошо относящегося к ней ярмарочного люда.

Сон Ребекки вновь приблизился по времени к текущим событиям — и она увидела себя на ярмарке, почувствовала ужас, охвативший Эннис, которая решила, что из-за Ребекки вся ее жизнь пойдет наперекосяк. Но тут появился Кедар, и страх Эннис пошел на убыль, и ее охватили смутные желания. Теперь Кедар и Эннис слились и наяву и во сне.

История Невилла ничего не говорила о тяжких испытаниях в детстве, какие выпали на долю первых двоих, но тем не менее была, возможно, самой печальной. Он был единственным ребенком в семье богатого купца, и детские годы мальчишки прошли вполне безмятежно. Но постепенно течением его жизни начала править музыка, к торговле же он не питал никакого интереса. В четырнадцать лет, после жестокой ссоры с отцом, он ушел из дома, чем навсегда разбил сердце собственной матери. И никогда больше не возвращался в семью.

Невилл входил в состав то одной, то другой группы бродячих музыкантов, но нигде не задерживался надолго. Он был блестяще одарен, но чересчур резв и изрядно злоречив. Его собственные занятия музыкой захватывали его целиком, можно сказать, пожирали и переносили в иные миры, где он мог забыть о несовершенстве собственных органов чувств и воспарить на крыльях воображения. Однако обычная музыка, которой ждала публика и которую исполняли его спутники да, поневоле, и он сам, действовала ему на нервы — из-за чего он и снискал репутацию человека вздорного.

Помимо музыки, молодого человека интересовала только история. Он тоже узнал о существовании секты Еретиков и сделал своими кумирами старых мастеров — художников, сказителей и музыкантов, — разузнав о них все, что только можно было разузнать.

В его таланте не сомневался никто, о колдовской же силе никто даже не догадывался. У него почти не было друзей, да и полученная им кличка — Скиталец — свидетельствовала о том, что люди относятся к нему без особой сердечности. Часто его одолевало отчаяние, но собственный дар удерживал его от самоубийства — ему хотелось находить новое, изучать новое, овладевать новым — и эту жажду утолить было невозможно.

Сон Ребекки опять приблизился к настоящему. Она новь испытала волшебство игры Невилла в парадном зале, пережила встречу с ним и ее несчастливое окончание. Она увидела, как он погружает Рэдда в гипнотический сон, а потом приходит к Старому Ворчуну на псарню. А когда музыкант вышел во двор, то там уже творилось черт те что, и вскоре Невилл попал в самую гущу боя. Единственным, что волновало его в эти мгновения, — было спасение его драгоценной и уникальной скрипки, поэтому он бежал со двора и спрятался в комнатах прислуги. Музыканты, с которыми он приехал сюда, уже убрались подобру-поздорову, поэтому Невилл, подхватив скрипку под мышку, обратился в бегство, но его остановил огромного роста солдат, на груди у которого красовалась эмблема в виде морды белого волка. Невилл был безоружен, но солдат тем не менее напал на него. Музыкант, пытаясь спастись, машинально подставил под меч единственную вещь, которая могла отвести удар от него самого. Меч разнес скрипку в щепки, а юноша, даже не раненный, упал на пол.

Солдат вновь шагнул к нему, и Невилл обратился в бегство, на глазах его сверкали слезы бессильной ярости. И все помыслы его были связаны с бегством на север — там живет единственный человек на свете, способный возместить его утраченное сокровище.

Конец этой истории сон Ребекки скрыл непроницаемой завесой.

Ребекка проснулась, с одной стороны растроганная нежными чувствами, которые питают друг к другу Кедар и Эннис, с другой — разделяющая горе Невилла.

— Он поехал в Гарадун, — произнесла она вслух. — Он отсюда на расстоянии нескольких дней пути.

Она быстро поднялась, отправилась на поиски Тарранта и выложила ему сделанное во сне открытие.

— Пайк уже идет по его следу, — спокойно ответил начальник сыска. — Один из музыкантов выложил, что он, должно быть, подался в столицу, чтобы обзавестись новым инструментом.

Ребекка кивнула: ее сон получил подтверждение.

— Необходимо вернуть его, — повторила она.

Теперь больше, чем когда-либо, она была уверена в том, что троих колдунов необходимо собрать вместе.

— Мы делаем все, что в наших силах, — заверил ее Таррант.

«Только времени у нас мало», — взволнованно подумала она.

Клюни с Ансельмой проработали чуть ли не всю ночь, а потом немного поспали на освобожденной от всякого хлама постели. Через пару часов они поднялись с первыми рассветными лучами и проследили за тем, как солдаты уносят их драгоценную продукцию.

— Смотрите не уроните, — любезно предупредил солдат Клюни.

Ящики со взрывчаткой унесли. Их было, конечно, маловато для того, чтобы уничтожить или обратить в бегство целое войско, но, по крайней мере, хороший сюрприз можно было устроить.

Клюни наконец посмотрел на раритеты, оставленные ему Галеном накануне вечером, и взял в руки окаменевшую книгу.

— Интересно, — повертев ее в руках, пробормотал он.

— На это у нас сейчас нет времени, — прикрикнула на него Ансельма. — Наша смесь может скоро испортиться!

Алхимик без возражений вернулся к работе, однако через час, завершив еще один опыт, сделал перерыв и вернулся к заинтересовавшей его книге.

— А если попробовать той зеленой жидкостью, которая проела дыру в половицах, — начал он.

— Только осторожней, Клюни, — предупредила мужа Ансельма, но теперь она и сама была заинтригована.

Они нашли окисляющую жидкость и осторожно капнули той на обложку. Капли, попав в щели переплета, зашипели, а затем из этих щелей брызнули язычки пламени. Алхимик поместил книгу в камеру с туго притертой крышкой, которую он называл своей «печью», и оставил ее там на время, пока они с женой перекусывали. Затем, надев на руки толстые перчатки, достал книгу. Но и теперь попытки раскрыть книгу не привели к успеху, и Клюни вполголоса выругался. Ансельма внимательно наблюдала за его действиями. Она заметила, что одна из щелей вроде бы стала малость пошире. Ансельма подошла к верстаку, взяла большой молоток и металлический мастерок.

— Попробуй-ка этим, — предложила она. — Как если бы клин вгонял.

— Любовь моя, ты гениальна! — воскликнул ее муж.

— А если и это не поможет, — добавила Ансельма, — то шарахни по ней чем-нибудь тяжелым.

Они улыбнулись друг другу, и Клюни загнал металлический клин в щель под обложкой.

— Пошел.

Он резко стукнул молотком — и обложка, затрещав, отделилась, обнажив титульный лист из окаменевшего пергамента.

— Удалось, — выдохнул Клюни.

Они уставились на страницу, на которой вполне отчетливо можно было увидеть семь кругов, в каждый из которых был вписан знакомый и с виду бессмысленный набор букв.

— Ам-можно м-мне посмотреть к-картину Кавана, на к-которой изображен монах? — попросил Кедар.

— Разумеется!

Ребекка начисто забыла о своей находке из далекого детства. «Со своим особым даром и профессиональными познаниями Кедар, возможно, увидит на картине нечто большее, чем удалось рассмотреть мне». Подумав так, она тут же вместе с художником направилась в Восточную башню.

Они прошли всего несколько шагов (а Эмер, Гален и Эннис тоже присоединились к ним), когда Ребекка вспомнила, что картина теперь находится не в потайной комнате, а в шкафу у нее в спальне. Она сама перенесла ее туда перед внезапной и роковой стычкой с Крэнном. А в ее покоях сейчас квартировались приближенные короля. Девушке предложили освободить для нее эти покои, но она отказалась — воспоминания о собственной комнате с недавних пор были окрашены в слишком мрачные тона.