— А теперь поедешь к ней? — спросил Пейтон.

— К ней и еще к одной.

— У тебя что же, парень, совсем стыда нет? — загоготал Холмс. — Крутишь с двумя сразу!

Гален хотел было описать подлинное положение вещей, но понял, что это невозможно. Наконец он сдался, рассмеявшись и покраснев одновременно, и сокрушенно развел руками.

— А вы никогда не верили мне, — покачав головой, протянул он под общий хохот.

Радостно зашипел и Кусака, пристроившийся на коленях у хозяина. Археологи затолковали о предстоящем переходе. Гален взял Кусаку за шкирку, усадил к себе на плечо и поднялся с места.

— Мне пора, — сказал он Арледжу. — Если повезет, к полуночи я буду в Катовере.

— Только будь поосторожней, — пожелал ему воин.

— И ты тоже.

— Мне помогут, — улыбнулся Арледж, кивнув в сторону археологов. — Похоже, я попал в надежные руки.

— Что верно, то верно, — согласился Гален. — Но дело тебе предстоит все равно рисковое. — Они обменялись рукопожатиями, и Гален обратился к археологам: — До свидания, друзья. Еще увидимся.

Хор ответных голосов разительно отличался от ледяного презрения, которым еще совсем недавно встретили здесь Галена.

— Надеюсь, ты найдешь обеих! — на прощанье крикнул ему Холмс.

— И я надеюсь, — ответил он и мысленно повторил то же самое.

Продвижение Монфора по землям Крайнего Поля проходило без сучка без задоринки. Войско Фарранда насчитывало всего несколько сот человек — и его отряды отступали или попросту пускались в бегство, едва увидев, что имеют дело с заметно превосходящими силами противника. Вооруженных стычек практически не возникало, и баронат Крайнее Поле мало-помалу переходил из рук в руки в рамках тщательно разработанной операции.

Опасаясь возможного кровопролития на людных улицах города, Монфор все же обратился к противнику с требованием капитуляции, но его гонцу даже не удалось доехать до замка. В городке, на последнем оборонительном рубеже, разыгралась уже нешуточная схватка, причем Крэнн лично возглавил свое воинство. Каждая улица и каждый дом стали ареной ожесточенного сражения, но накатывающие волной отряды наступающих были неудержимы. Кое-кто из воинов Фарранда, хоть и понимая всю безнадежность сопротивления, пришел на помощь к Крэнну, и чуть ли не все они пали в бою от руки могучего противника. Во второй половине дня воинам Фарранда объявили приказ барона отступить за стены замка, и тут уж даже Крэнн был бессилен — несмотря на всю свою брань и угрозы — удержать их от этого.

Отступающие подожгли несколько домов — с целью замедлить погоню или же просто с досады, — и потому весь город облегченно вздохнул, когда сражение прекратилось. Когда объятые ужасом горожане разобрались кто есть кто, они высыпали на улицы приветствовать воинов Монфора как освободителей. В период недолгого захвата города Крэнном и его людьми те явно не сумели снискать здесь популярности, и теперь многие горожане подтягивались поближе к замку, чтобы своими глазами увидеть окончательную расправу над недавними захватчиками.

А в замке уцелевшие воины Фарранда заняли позиции у ворот, на башнях и на крепостных стенах. Все они, разумеется, понимали, что вопреки всем их усилиям полуразрушенный замок по сути дела совершенно беззащитен, и все же они питали надежду на какое-нибудь невероятное спасение.

Ухватившись за последнюю соломинку, Фарранд передал королю угрозу умертвить всех остающихся в замке заложников, включая Бальдемара, если ему вместе с его войском не позволят беспрепятственно выйти из города. Ребекку он не упомянул, ошибочно предположив, будто Монфору известно об ее бегстве. Суровый ответ короля никак нельзя было назвать неожиданным. Если Фарранд и его люди не совершат этого чудовищного преступления и сдадутся на милость победителя, король обещал барону не наказывать его воинов, а его самого вместе с сыном судить по чести и справедливости. Королевское послание заканчивалось строгими словами: «Вам нечего надеяться на успешное сопротивление, и торговаться со мной смысла не имеет. Жду вашего ответа в течение часа. Монфор».

Как только этот ультиматум был передан, Монфор распорядился, чтобы за замком приглядывали самым тщательным образом. Возможность расправы над заложниками страшила короля, но он понимал, что не вправе принять иное решение. Он не мог терять время на длительную осаду. Штурм должен был завершиться достаточно быстро, а сколько крови прольется в ходе его, это уж теперь зависело от Фарранда. Королю хотелось получить самые точные сведения о том, что творилось в замке; горожане сообщили его людям, что, по слухам, кое-кому вроде бы удалось оттуда бежать, называли в этой связи и имя Ребекки, однако полную гарантию никто дать не мог. Монфор был преисполнен решимости сделать все необходимое для упрочения своей власти и спасения страны, хотя мысль о том, какой бедой это может обернуться для девушки, глубоко печалила его. И как же он жалел, что рядом с ним нет сейчас — черт бы его побрал! — Тарранта. Навыки и умения, которыми обладал этот человек, могли бы составить неплохую альтернативу применения грубой силы.

А в замке Фарранд спорил с сыном. Барон решил сдаться, но одна только мысль об этом привела Крэнна в неописуемое бешенство.

— Если не сдадимся, то погибнем! — заорал на сына Фарранд. — А что в этом хорошего?

— Если сдадимся, то все равно погибнем, — зашипел в ответ Крэнн. — Государственная измена карается смертью.

— Еще остается надежда, что до суда к нам на помощь сумеет прийти Ярлас.

— Суда? — Крэнн подпрыгнул на месте. — Какого еще суда? Ты, должно быть, рехнулся. Монфор распорядится казнить нас на месте!

— Нет. Я знаю, что он человек чести, — возразил барон. — Как, впрочем, и я.

— Ну и подыхай со своей честью, — презрительно бросил Крэнн. — Если уж мне предстоит умереть, то я умру с мечом в руке!

Он вырвался во двор и, прежде чем Фарранд успел приказать остановить его, собрал последних верных ему воинов, велел отпереть недавно починенные ворота и промчался через городскую площадь.

Когда Крэнн со своими воинами врезался в толпу мирных зевак, началась настоящая паника. Никто не ожидал такого самоубийственного поступка, и воинов Монфора удалось застигнуть врасплох. Они заметили врага слишком поздно — когда участники прорыва уже успели нагнать страху на всю площадь и залили ее кровью. Во главе отряда неистовствовал сам Крэнн, в глазах у него сверкала дикая ярость. Пройдя через площадь, как нож сквозь масло, воины Крэнна свернули на одну из прилегающих улиц, где продолжили расправу над беззащитными горожанами и растерявшимися воинами короля. Одних сразили мечом, других затоптали насмерть копытами коней.

Тем временем, преодолев первую растерянность, воины Монфора взялись за дело. Лучники сумели сбить кое-кого из кавалеристов, а многие другие угодили в на скорую руку организованную засаду на узких улочках города. Крэнну удалось прорваться на южную окраину города всего с несколькими всадниками, но теперь преследователи уже почуяли запах добычи, и вырваться из их рук живым удалось одному Крэнну. Сын барона поскакал по чистому полю в сторону соляных равнин. Эту дорогу не охраняли, потому что она не сулила спасения. И все же Крэнн направился именно туда, а в погоне за ним на расстоянии всего в несколько сотен шагов мчались кавалеристы Монфора во главе с Эллардом.

Перескакивая через насыпи и канавы, Крэнн скакал все дальше и дальше. Преследователи ожидали, что раньше или позже он свернет с ведущей в никуда дороги, но беглец по-прежнему мчался по прямой и с ходу влетел на соляную равнину. Пар валил из ноздрей его рысака, глаза коня широко раскрылись от ужаса. Преследователи остановились у самой кромки соли и, не веря собственным глазам, проводили взглядами удаляющегося всадника. Всем было ясно, что конь на соляной корке долго не протянет.

— Оставим его, — распорядился Эллард. — Он все равно обречен.

Они следили за Крэнном, пока тот не пропал из виду, а затем вернулись в город.