Как-то телевидение провело эксперимент, своеобразный суд присяжных. Пригласили двенадцать человек и перед ними разыграли сценку. Женщина познакомилась с мужчиной и в первый же вечер пригласила его к себе домой. Все было хорошо: немного выпили, потанцевали, красиво поужинали. А потом он стал домогаться ее, а она почему-то не захотела близости. Так он, одолев непритворное сопротивление, изнасиловал ее.

Импровизированный «суд присяжных» признал его большинством голосов, девять против троих, невиновным. «Присяжные» признали ее поведение провоцирующим, они осудили ее за легкомыслие и аморальность. А ведь насильственный половой акт был, от этого не уйти. Это объективно. Как же так? Если бы это дело рассматривал профессиональный суд, он признал бы вину насильника, но учел бы в качестве смягчающих обстоятельств поведение потерпевшей, давшей повод так с собой обойтись. Возможно, наказание было бы мягким и даже очень мягким. Но оно было бы!

Я пришел к выводу, что для присяжных наиглавнейшее значение имеют нравственные, а не юридические оценки. Не так уж редко присяжные воспринимают как свидетельства о невиновности преступника какие-то обстоятельства, которые порочат потерпевших или смягчающие моменты, которые могут влиять на размер и вид наказания. Кроме того, у нас ведь всеобщий правовой нигилизм. Я имею в виду низкий авторитет правоохранительных органов, в основном милиции. Присяжные приходят в суд уже с предубеждением к органам следствия. Иначе не объяснить, почему по некоторым делам присяжные полностью соглашаются только с тем, что говорит подсудимый, признают виновным его только в том, что он сам признает, а порой даже и эти, установленные факты оставляют за пределами обвинительного вердикта.

Помню, по одному из дел подсудимый обвинялся в десяти разных составах преступления: от ношения холодного оружия до убийства, от кражи паспорта до разбойных нападений. Присяжные полностью признали его невиновным. А поскольку они по закону не обязаны мотивировать свое решение, возникает единственное объяснение: недоказанность вины в убийстве породила сомнение в обоснованности и законности всего расследования. Но финку-то он носил в кармане! Это факт. Это же преступление, статья двести восемнадцатая.

И еще одно, о чем говорят оппоненты суда присяжных. Сложное и дорогостоящее судопроизводство. Целый ряд стран, вполне благополучных в финансовом отношении, не решаются по этой причине ввести у себя суд присяжных.

Американские коллеги на наших встречах говорили: мы богатая страна, а чувствуем, каким тяжким бременем для бюджета является суд присяжных. Это-то и может загубить суд присяжных у нас. Перекроют кислород, сославшись на трудности в экономике, и все, конец. Правосудие встанет.

— Мрачновато, — буркнул Петров. — Перспектива не радужная…

— Объективно говоря, — согласился Алексеев, — тревожит будущее суда присяжных. Но выход есть, компромиссный.

— Нет, ты больше сказал о недостатках, а о достоинствах — немного, — напомнил судье Виктор Викторович. — Я, как прокурор, тоже все это чувствую и полностью с тобой согласен. Что же перевешивает в пользу суда присяжных?

— Одно и самое главное: простые люди сами осуществляют правосудие. И они этого хотят. Суд присяжных, по большому счету, — характерный признак правового общества. Есть и еще обстоятельство, которое немаловажно для профессионального судьи. Он не несет никакой ответственности за вердикт присяжных, естественно, если процесс проведен с соблюдением всех правил судопроизводства. И еще. Со временем все убедятся, что суд профессиональный не только нужен, но совсем не хуже суда присяжных в плане судебного расследования и окончательных решений.

Скандалы, связанные с решением суда присяжных были, есть и будут, как у нас, так и за рубежом.

Поэтому они там и думают над тем, чтобы и дешевле было, и чтобы эмоции не преобладали, и чтобы справедливость не входила в противоречие с объективной истиной.

— То есть использовать опыт других стран? — спросил прокурор.

— Да, именно так. И здесь возможны самые разные варианты. В Бельгии, например, вопрос факта, вины и невиновности решают присяжные, а меру наказания определяют вместе с судьей. Во Франции все вопросы присяжные решают совместно с судьями. Число присяжных у них не двенадцать, а шесть. Еще любопытней решение проблемы присяжных в Германии. Там суд состоит из трех профессионалов и двух присяжных заседателей. Немного, казалось бы, присяжных, но поскольку решение принимается двумя третями голосов, двое присяжных могут блокировать решение остальных трех судей, если не будут согласны с их вариантом вердикта. Видите, как эффективно и с минимальными затратами.

— Там, у них, — махнул Алексеев за окно, — подход рационален. Прямо законом предусмотрена отдельная категория дел для суда присяжных. Причем согласия подсудимого для этого не требуется. Дела, по которым можно наказать смертной казнью, или государственные преступления, где порой присутствует политика и может быть попытка влияния властей на суд, рассматривает суд присяжных, а в остальном необязательно.

— Или по делам женщин и несовершеннолетних, независимо от статей. Ведь им по закону не может быть назначена смертная казнь, — поддержал Петров.

Друзья надолго замолчали, продолжая обдумывать то, что сказал судья в своем длинном монологе.

— И все же мне кажется, — прервал молчание адвокат, — что невольно, интуитивно присяжные, вынося такие вердикты, основывают их на принципе: «Не судите, да не судимы…»

— Лишь отчасти, потому что, как правило, в быту под этим понимают нечто другое, — ответил судья и продолжил: — Скорее речь здесь идет о злословии, клевете. Много любителей посудачить на чужой счет, косточки поперемывать, лезть в чужую жизнь и распространять досужие домыслы. И вот пошла по кругу сплетня, совершенно бездоказательная, но когда ее знают многие, то она уже воспринимается как достоверная информация, и тут уже трудно отделить правду от вымысла. А после попробуй отмойся — почти невозможно. Но жизнь устроена так, что рано или поздно пущенный в оборот навет бьет рикошетом по тому, кто его запустил… Здесь-то вполне уместно сказать: «Не судите…»

Вспомнилась мне одна история. Подумать только, как в самую точку. Через полвека аукнулось. Да и как раз к нашей теме. Сейчас я даже подумал: вот когда явно не хватало суда присяжных…

И Анатолий Федорович начал рассказывать.

Вел как-то он, судья Алексеев, очередной прием. Посетителей было, как всегда, много, более двадцати человек. Взял очередное заявление и обратил внимание, что Ирина, секретарь, пропустила один номер. Седьмой прошел, а сейчас у него в руках был девятый.

— Ира, а где восьмой? — спросил он по селектору.

— Анатолий Федорович, — виновато ответила секретарь, — здесь женщина записана восьмой, никаких документов не дает, заявление держит при себе, говорит, сама отдаст.

— Хорошо, пусть заходит.

В кабинет вошла пожилая женщина, высокая, в строгом сером платье, с аккуратно подобранными в пучок седыми волосами. Пристально посмотрев на Алексеева, она сухо поздоровалась. Медленно опустилась в кресло. Холодные серые глаза продолжали изучающе смотреть на него. Может быть, она уже была у меня, подумал Анатолий Федорович, и долго нет ответа на ее жалобу… Нет, он видел эту молчаливую посетительницу впервые.

— Я слушаю, — повторил он, — что же вы молчите? У вас есть ко мне заявление?

Алексеев внутренне подосадовал на себя: у женщины, похоже, горе великое, а он такие сухие, формальные фразы произносит. В молчании он взглянул на бронзовый квадрат настольных часов, стоявших на журнальном столике за спиной посетительницы. Секундная стрелка дважды крутанулась по циферблату, в приемной томились десятка полтора ожидавших своей очереди. Пауза неприлично затянулась.

Наконец, женщина произнесла:

— Левантовская. Заявление есть.

Она достала из сумочки маленький листок и протянула через стол Алексееву. В заявлении была просьба о выдаче справки о реабилитации Богданова Павла Сергеевича.