Раттенгубер посмотрел озадаченно.

— Моральное состояние, рейхсляйтер?

— Да ладно тебе. На этой стадии игры уже нет нужды говорить обиняками.

— Тогда, рейхсляйтер, если вы хотите знать, оно совершенно позорное. Я не видел столько пьяных в военной форме за всю свою жизнь. Ими полна столовая. И женщины ничуть не лучше. Такое впечатление, что все идет вразнос.

— А чего ты ожидал, Вилли? Ты знаешь, почему русская артиллерия прекратила обстрел? Потому что они бы стреляли по своим танкам и пехоте, продвигающимся к Вильгельмплатц. Судя по последнему рапорту, они остановились не далее пятисот метров от Канцелярии. Тяжелый бой на Белле-Альянсплатц и на Потсдамерштрассе, хотя, насколько я понимаю, наши войска сосредоточились на Бисмаркштрассе.

— А где армия Венка?

— Еще удерживает связь с корпусами Реймана, но для нас это бесполезно. С нами покончено.

Раттенгубер выглядел потрясенным.

— Покончено, рейхсляйтер?

— Уже довольно давно. Разве ты не знал? Когда 22-ого не удалась контратака Стайнера, фюрер заявил, что война проиграна. Что он намерен умереть в Берлине. Ты не знал, что на свадебном завтраке он говорил о самоубийстве?

— Боже мой! — воскликнул в ужасе Раттенгубер.

— Возможно, это его наилучшая услуга немецкому народу. — Казалось, он ждал каких-то комментариев от Раттенгубера. Тот нервно облизал губы.

— Рейхсляйтер?

— Интересная мысль. Умереть ради дела подходящему человеку, может быть, иногда, более важно, чем остаться жить. — Он загадочно улыбнулся, отчего приобрел еще более зловещий вид, чем обычно. — Но для меньших моралистов подобная чрезмерность не всегда необходима. Вот ты, например, Вилли?

— Я, рейхсляйтер? Я не понимаю.

— Тебе суждено остаться жить, Вилли. Проще говоря, ты сегодня ночью покидаешь это место.

Раттенгубер уставился на него в изумлении.

— Покидаю Берлин, вы имеете в виду?

— Вместе с военным адъютантом фюрера Йоханмайером, Лоренцом из министерства пропаганды и Зандером. Его задача доставить текст последней воли и политического завещания фюрера адмиралу Денитцу. Я предложил послать тебя вместе с ними, и фюрер согласился.

— Я… Какая честь, — проговорил, заикаясь, Раттенгубер.

— Конечно, Вилли, — сказал сухо Борман. — Но доберешься ты до Денитца или нет, это проблематично и ничего не изменит. Для тебя сейчас есть другая работа, более важная.

Раттенгубер побледнел.

— «Камараденверк»? Это начинается?

— Конечно, Вилли. Разве я не говорил всегда, что так будет? В моем конце — мое начало. Я прочел это где-то. Очень подходит.

Где-то поблизости прогремел мощнейший взрыв, стены бункера содрогнулись, клубы пыли полетели из вентиляции.

Борман посмотрел наверх, не обнаруживая ни малейших признаков страха.

— Иваны снова пустили в ход артиллерию. Знаешь, это мне несколько напоминает «Сумерки богов». Все силы зла объединились против них, а потом вдруг появляется новый оплот, прекрасней, чем когда-либо, и Балдур снова живет. — Он обратил к Раттенгуберу мрачное лицо. — Так это и будет для нас, Вилли, для Германии. Я тебе это обещаю.

Несмотря на непрерывный грохот взрывавшихся в тридцати метрах над головой снарядов, на концентрированный запах пороха, на пыль, которая вызывала у него кашель, плечи Раттенгубера распрямились.

— Я тоже в это верю, рейхсляйтер. Никогда не переставал верить в предназначение немецкого народа.

— Хорошо, Вилли. Прекрасно. — Борман достал из стола письмо и стряхнул с него пыль. — Вот причина, почему тебе так важно выбраться из Берлина, и этот клоун Денитц не имеет к этому никакого отношения.

В основном дворе крепости Арлберг Шенк готовился выезжать. Он стоял рядом с машиной, подняв воротник шинели, чтобы защититься от снега, и ждал, пока капрал Шмидт в последний раз проверит работу двигателя.

— Все в порядке? — спросил Шенк.

— Насколько я могу судить, герр лейтенант.

— Молодец.

Когда он обернулся, Гессер, Каннинг и Бирр уже спустились по лестнице от главного входа и пересекали двор.

— Все готово, Шенк? — спросил Гессер.

— Да, герр оберст.

— Хорошо. Генерал Каннинг приготовил для вас кое-что.

Каннинг протянул ему конверт.

— Это письмо, в котором я описал ситуацию здесь. Передайте его первому британскому или американскому офицеру, которого встретите. Я думаю, это должно сыграть свою роль.

— Спасибо, генерал. — Шенк положил конверт в карман, затем расстегнул ремень, на котором висела кобура с автоматическим пистолетом «Вальтер», и протянул его Гессеру. — Учитывая обстоятельства, он мне не потребуется. — Он заглянул в машину и взял с заднего сиденья «Шмайсер» капрала Шмидта. — И это тоже.

Гессер, не без колебаний, их взял.

— Возможно, это разумно.

— Я так думаю, сэр. — Шенк кивнул Шмидту, и тот запустил двигатель. Оберлейтенант приосанился и молодцевато козырнул. — Герр оберст, джентльмены.

Все трое отдали ему честь. Шенк взобрался на пассажирское сиденье и кивнул. Шмидт вырулил со двора к главным воротам. Машина проехала по подъемному мосту и вскоре скрылась из вида за первым поворотом дороги.

Когда звук двигателя замер вдали, Бирр сказал:

— Знаете, что мне сейчас пришло в голову?

— Что? — поинтересовался Каннинг.

— Если Шенк наткнется на немецкую часть, и они найдут у него это письмо, ему не поздоровится.

— Я знаю, — сказал Каннинг. — Я думал об этом, когда писал это чертово письмо, но на этом этапе игры ему приходится рисковать, как и всем нам, — добавил он, повернулся и пошел через двор обратно.

Приблизительно в четыре часа пополудни Раттенгубер привел Риттера и Гоффера к выходу из бункера на Герман-Герингштрассе. На них были камуфляжные накидки и стальные каски, и у каждого небольшой рюкзак с провизией на время путешествия. Вооружены они были автоматическими пистолетами «Шмайсер», а за голенищем каждого сапога, по манере принятой в СС, по две ручных гранаты.

Артиллерийский обстрел стал еще безжалостней, чем раньше. Со стороны Потсдамерплатц доносился звук тяжелого боя.

Раттенгубер положил руку Риттеру на плечо.

— Что я могу вам сказать? Только желаю удачи, и да хранит вас Бог.

«Бог, — подумал Риттер. — Разве он на моей стороне?» — Он иронически улыбнулся, дотронулся до плеча Гоффера, и они вышли. Застрочили пулеметы, и Раттенгубер наблюдал, как они залегли, потом поднялись и перебежали к развалинам здания напротив.

Борман выдвинулся из тени позади Раттенгубера.

— Итак, они в пути, Вилли.

— Да, рейхсляйтер.

Борман взглянул на часы.

— Я могу уйти из бункера часа на три, самое большее. В любом случае, ты тоже должен вернуться к этому времени, чтобы отбыть вовремя. Мы должны действовать быстро.

— Да, рейхсляйтер.

Раттенгубер поспешно скрылся в темноте, спустившись по подъезду для транспорта. Спустя мгновенье заработал автомобильный двигатель, и он показался из темноты за рулем штабной машины. Сзади стоял пулемет MG-34, и Борман установил его на поворотное устройство за ветровым стеклом и сел в машину. Раттенгубер надел стальную каску и предложил Борману сделать то же самое, но рейхсляйтер отказался.

— Если там есть пуля для меня, каска меня не спасет. Я не надевал ее с той поры в 1918, когда служил в полевой артиллерии. Теперь давай поторопимся. Нам нельзя терять время.

Раттенгубер нажал на газ, и машина сорвалась с места, на большой скорости они доехали до поворота с Герман-Герингштрассе и взяли направление на Потсдамерплатц.

Миновав Тиргартен, Риттер и Гоффер продвигались вперед быстрыми перебежками от одного жилого дома к другому. Они шли под непрерывным минометным обстрелом, потом низко над самыми крышами пролетела эскадрилья русских бомбардировщиков, расстреливая из пушек все, что попадалось на глаза.

Риттер и Гоффер заскочили в дверной проем за огневым прикрытием из мешков с песком, из которого бойцы «Гитлерюгенда» безрезультатно стреляли в небо из легкого пулемета.