— Бригадный генерал Гамильтон Каннинг. Сорок пять лет.

— Как мне, — заметил Борман.

— Почти точно. Вы, рейхсляйтер, насколько я знаю, родились 17 июня, а генерал Каннинг 27 июля. Он, похоже, принадлежит к тому типу американцев, которые постоянно торопятся куда-то добраться.

— Я помню его послужной список, — сказал Борман. — Но, все же, пробегись по нему для меня.

— Пожалуйста, рейхсляйтер. В 1917 он вступил рядовым во французский иностранный легион. На следующий год был переведен в американскую армию в ранге младшего лейтенанта. Между войнами он не особенно продвинулся. Смутьян из тех, кого больше всего не любят в Пентагоне.

— Другими словами, он был для них слишком умным, прочитал слишком много книг, знал слишком много языков, — сказал Борман. — Очень похоже на то Высшее Командование, которое мы знаем и любим, Вилли. Но продолжай.

— Он был военным атташе в Берлине в течение трех лет. С 1934 по 1937. Несомненно, был очень дружен с Роммелем.

— С проклятым предателем. — Борману отказала его обычная невозмутимость.

— Он участвовал, не особо отличившись, в военных действиях в Шанхае против японцев, но к 1940 году он был только майором. Затем командовал небольшим подразделением на Филиппинах. Великолепно действовал против японцев при обороне Минданао. Его оставили умирать, но он внезапно появился на джонке в Дарвине в Австралии. В журналах о нем писали, как о герое, тогда им пришлось повысить его в звании. Он почти год пролежал в госпитале. Его отправили в Англию. На какую-то штабную работу, но ему удалось влезть в совместные операции.

— И тогда?

— Сразу после дня D вместе с подразделениями британских SAS[5] и рейнджеров был заброшен в Дордонь для работы с французскими партизанами. В июле прошлого года был окружен парашютистами-десантниками СС на плато в горах Оверни. Спрыгнул с поезда по дороге в Германию и сломал ногу. Пытался сбежать из госпиталя. Они поработали с ним немного в Колдитце, но безуспешно.

— А потом Арлберг.

— Было решено, насколько я могу судить, самим рейхсфюрером, что он является очевидным кандидатом для пополнения рядов знаменитостей.

— И кто у нас командует в Шлосс-Арлберг, Вилли?

— Оберстлейтенант Макс Гессер, танкист гренадер. Награжден Рыцарским крестом за Ленинград, где он потерял левую руку. Профессиональный солдат старой закалки.

— Я знаю, Вилли. Можешь не рассказывать. Держится благодаря крепости духа и струнной проволоки. И кто там с ним сейчас?

— Только двадцать человек, рейхсляйтер. Всех, годных к службе на фронте, у него забрали за последние несколько недель. Его помощнику, оберлейтенанту Шенку, пятьдесят пять, он резервист. Главный сержант Шнайдер, хороший человек. Железный крест второй и первой степени, но в голове у него серебряная пластинка. Остальные — резервисты. Большинству из них за пятьдесят, или инвалиды.

Раттенгубер закрыл последнюю папку. Борман откинулся на спинку стула, сомкнув пальцы рук. Было тихо за исключением едва слышного громыхания русской артиллерии, продолжавшей лупить по Берлину.

— Прислушайся, — сказал Борман. — Ближе с каждым часом. Ты задумывался когда-нибудь, что будет потом?

— Рейхсляйтер? — Раттенгубер выглядел радостно взволнованным.

— Конечно, есть план, но иногда что-то срывается, Вилли. Встречается неожиданное препятствие и все летит кувырком. Чтобы обезопасить себя от случайностей, нужно запастись, как говорят американцы, задницей, чтобы было чем заткнуть брешь.

— Знаменитости, рейхсляйтер? Но достаточно ли они важные?

— Кто знает, Вилли? Прекрасные козыри на случай непредвиденной ситуации, не более. Мадам Шевалье и Гайллар почти национальное достояние, а мадам де Бевилль в родстве с самыми влиятельными семьями Франции. Англичане любят лордов, и вдвойне, если это родственники самого короля.

— А Каннинг?

— Американцы отличаются сентиментальностью по отношению к своим героям.

Он посидел немного, глядя в одну точку.

— Так что мы с ними будем делать? — спросил Раттенгубер. — Что у рейхсляйтера на уме?

— О, я что-нибудь придумаю, Вилли. — Борман улыбнулся. — Я думаю, ты можешь на это рассчитывать.

В Шлосс-Арлберг на реке Инн, что в 450-ти милях южнее Берлина и в 55-ти милях на северо-запад от Инсбрука, подполковник Джастин Бирр, 15-ый граф Дандрам, высунулся из узкого верхнего окна северной башни и вглядывался в темноту сада в восьмидесяти футах внизу.

Он чувствовал подергивание плетеного каната под рукой, а из темноты позади него Поль Гайллар спросил:

— Он там?

— Нет, еще нет. — Спустя мгновенье натяжение ослабло, внизу неожиданно вспыхнул свет, и снова стало темно. — Сейчас, да, — сообщил Бирр. — Теперь я, если протиснусь в это чертово окно. Гамильтон наверняка сможет их взломать. — Он влез на подоконник, повернулся, чтобы опереться на плечо Гайллара, свесил ноги наружу и оставался в таком положении несколько мгновений, держась за веревку. — Вы уверены, что не хотите изменить свое решение, Поль?

— Мой дорогой Джастин, я не добрался бы и до середины спуска, как отказали бы руки.

— Ладно, — сказал Бирр. — Вы знаете, что делать. Когда я доберусь донизу или, возможно, мне следует сказать, если я доберусь, мы мигнем фонариком. Вы втягиваете веревку наверх, засовываете ее в этот тайник под половицами и убираетесь отсюда как можно скорей.

— Можете на меня положиться.

— Я знаю. Передайте от меня привет нашим дамам.

— Удачи, дружище.

Бирр скользнул вниз и немедленно оказался в темноте и одиночестве, слегка раскачиваемый ветром, он стал передвигать руки от узла к узлу. «Самодельная веревка и восемьдесят футов до сада. Должно быть, я сумасшедший».

Немного моросило, не было видно ни единой звезды, и уже начали болеть руки. Он позволил себе скользить быстрее, отталкиваясь ногами от стены, обдирая руки. В какой-то момент его отчаянно закрутило, и совершенно неожиданно веревка порвалась.

«Боже! Вот и все!» — подумал он, сжимая зубы, чтобы в момент смерти удержаться от крика, и сразу же ударился о землю, пролетев не больше десяти футов, и покатился по мокрой траве, свернувшись.

Он почувствовал руку на своем локте, помогавшую ему встать на ноги.

— С тобой все в порядке? — спросил Каннинг.

— Кажется. — Бирр подвигал руками. — Просто чудом, Гамильтон, но, с другой стороны, обычно так и бывает, когда ты рядом.

— Мы стремимся доставлять радость. — Каннинг на мгновенье включил свой фонарь, направив пучок света вверх. — Порядок, двинули. Вход в канализацию, о котором я тебе говорил, в пруду с лилиями, что на нижней террасе. — Они стали осторожно спускаться в темноте вниз, преодолели лестницу, обошли сбоку фонтан у ее подножия. Декоративный пруд с лилиями находился на противоположной стороне небольшой лужайки. С задней стороны пруда была стена, вода извергалась в пруд из пасти бронзовой головы льва. Бирр видел ее достаточно часто во время прогулок. — Порядок, пошли. — Каннинг сел, слез в воду, ее оказалось по колено. Он двинулся вперед, Бирр последовал его примеру и наткнулся на американца, который присел в темноте рядом с львиной головой. — Можешь потрогать, здесь решетка, наполовину в воде, — прошептал Каннинг. — Если мы сможем ее снять, то окажемся сразу в главной дренажной системе. Один туннель за другим на всем пути до самой реки.

— А если нет? — поинтересовался Бирр.

— Снова скудный паек и каменная камера, но это, как говорится, проблематично. А пока у нас есть десять минут до того как Шнайдер с этой чертовой овчаркой начнет обход сада. — Он достал из кармана короткий стальной прут, вставил его в бронзовую решетку с одной стороны и надавил на него как на рычаг. Они услышали щелчок, метал, изъеденный временем, сразу треснул. Каннинг сильно дернул, и в руках у него оказалась целиком решетка. — Видишь, Джастин, нужно уметь жить. Прошу.