— Вы под моей защитой здесь, джентльмены. Я неоднократно вам это говорил.

— Чудно, — сказал Каннинг. — А что будет, если они подъедут к главным воротам с директивой от фюрера? Вы поднимите мост или прикажете нас расстрелять? Как и каждый в немецкой армии, вы принимали солдатскую присягу, не так ли?

Гессер пристально смотрел на него, сильно побледнев, огромный шрам гневно полыхал. Бирр сказал спокойно:

— Он прав, полковник.

Гессер сказал:

— Я мог бы посадить вас, джентльмены, на голодный паек и запереть в камерах, но я не делаю этого. При данных обстоятельствах и с учетом момента времени, который мы все переживаем, я возвращаю вас в секцию для заключенных к вашим друзьям. Я надеюсь, что вы должным образом оцените этот жест.

Шенк ухватил Каннинга за руку, но генерал вырвался.

— Бог мой, Макс! — Он перегнулся через стол и заговорил резким голосом: — Для тебя есть единственный выход. Пошли Шенка на поиски подразделения Союзников, пока есть время. Чтобы вы могли сдаться законным путем и тем спасти свою честь и нашу шкуру.

Гессер долго и пристально смотрел на него, потом сказал:

— Отведите генерала и лорда Дандрама на их половину, Шенк.

— Герр оберст. — Шенк щелкнул каблуками и повернулся к пленникам. — Генерал?

— О, идите вы к черту, — сказал Каннинг, повернулся и вышел. Бирр немного замешкался. Мгновенье казалось, словно бы он хотел что-то сказать. Вместо этого просто пожал плечами и вышел следом. Шенк и Шнайдер пошли за ними. Гессер вернулся к бару и налил себе еще. Когда он убирал бутылку, раздался стук в дверь, и вошел Шенк.

— Вам налить? — спросил Гессер.

— Нет, спасибо, герр оберст. Мой желудок в последнее время мирится только с пивом. — Он терпеливо ждал. Гессер подошел к камину.

— Вы думаете, он прав, да? — Шенк замялся, и Хессер сказал: — Ну же, старина, скажите, что вы об этом думаете?

— Хорошо, герр оберст. Да, должен признаться, я думаю, он прав. Давайте пройдем через это и закончим. Такова моя позиция. Я очень опасаюсь, что, если мы этого не сделаем, здесь может произойти нечто ужасное, что погубит всех нас.

— Знаете что? — Гессер подтолкнул скатившееся полено обратно в камин, создав фонтан искр. — Я склонен с вами согласиться.

Каннинг и Бирр в сопровождении Шнайдера, двух солдат со «шмайсерами» и Магды пересекли главный вестибюль и стали подниматься по лестнице, которая была такой широкой, что рота солдат могла бы пройти по ней шеренгой.

— Мне как-то Кларк Гейбл показывал студии MGM,[6] — сказал Бирр. — Это место напоминает мне шестой павильон. Говорил я тебе это?

— Неоднократно, — заверил его Каннинг.

Они пересекли лестничную площадку несколько меньшего размера и остановились перед дубовой дверью с железными переплетами, около которой стоял вооруженный часовой. Шнайдер вытащил ключ длиной около фута, вставил его в массивный замок и повернул. Он толкнул дверь, открывая, и отступил назад.

— Джентльмены. — Когда они вошли внутрь, Шнайдер добавил: — Кстати, верхняя секция северной башни недостижима и впредь в саду будут постоянно находиться два охранника.

— Действительно, все замечательно продумано. Вы согласны, генерал? — сказал Бирр.

— Можешь хоть всю ночь играть этот водевиль, а с меня довольно, — сказал Каннинг и стал подниматься по темной каменной лестнице.

Бирр последовал за ним, позади них лязгнула захлопнувшаяся дверь. Они находились теперь в северной башне, центральном укреплении замка, в той его части, которая в старые времена служила последним оплотом его защитникам. Башня была полностью изолирована от других частей замка Арлберг, самое нижнее окно находилось в пятидесяти футах от земли, и было забрано крепкой решеткой. Это делало секцию, отведенную пленникам, относительно надежной в большинстве случаев и означало, что Гессер мог дать заключенным некоторую свободу, по крайней мере, в пределах этих стен.

Мадам Шевалье играла на рояле, им было хорошо слышно. Прелюдия Баха, четкость и холодность, только техника, без сердца. Из тех произведений, что она любит играть в борьбе с артритом пальцев. Каннинг открыл дверь обеденного зала.

Он был великолепен. С высокого сводчатого потолка свисали боевые знамена других времен, стены украшала изумительная коллекция оружия пятнадцатого-шестнадцатого века. Камин баронских пропорций. Гайллар и Клер де Бевилль сидели у камина, в котором горели дрова, курили и тихо разговаривали. Мадам Шевалье сидела у «Бехштайна». При виде Каннинга и Бирра она прекратила играть, хохотнула и заиграла «Траурный марш» из «Саула».[7]

— Очень, очень весело, — сказал ей Каннинг. — Можно просто лопнуть от смеха.

Клер и Гайллар встали.

— Что произошло? — спросил Гайллар. — Я сразу понял, что что-то неладно, когда пришел человек и запер дверь в верхнюю часть башни. Я как раз только успел спуститься оттуда, спрятав веревку.

— Они нас ждали. Вот, что произошло, — объяснил Бирр. — Милый старина Шнайдер и Магда, как обычно захлебывающаяся от восторга при виде Гамильтона. Он стал великой любовью ее жизни.

— Но как они могли узнать? — удивилась Клер.

— Как раз это и я хотел бы знать, — ответил Каннинг.

— Я думаю, это очевидно. — Бирр подошел к буфету и налил себе бренди. — Садовник Шмидт. Тот, что снабдил тебя информацией о дренажной системе. Возможно, сотни сигарет оказалось недостаточно.

— Сволочь, — выругался Каннинг. — Я его убью.

— Но после того как примешь ванну, Гамильтон, пожалуйста. — Клер помахала рукой перед носом. — Ты, действительно, несколько с душком.

— Камембер не вовремя, — пошутил Гайллар.

Все рассмеялись. Каннинг сказал мрачно:

— «Треск терновника под горшком»,[8] не так ли говорится в хорошей книге? Надеюсь, вы будете продолжать смеяться, каждый из вас, когда головорезы рейхсфюрера выведут вас к ближайшей стенке. — Кипя гневом, он пошел к выходу в наступившей тишине. Бирр опустошил свой стакан.

— Странно, но не могу придумать ничего смешного, чтобы вас развеселить, так что прошу меня извинить…

После его ухода, Гайллар сказал:

— Он, конечно, прав. Все это нехорошо. Если бы в этот раз Гамильтону и лорду Дандраму удалось сбежать и добраться до американских или английских войск, они могли бы привести их к нам на выручку.

— Чушь это все вместе взятое, — заявила Клер, снова усаживаясь у огня. — Гессер никогда бы не позволил так с нами поступить. Это противоречит его природе.

— Боюсь, полковника Гессера не будут спрашивать, — заметил Гайллар. — Он солдат, а солдаты имеют ужасную привычку делать, что им прикажут, моя дорогая.

Раздался стук в дверь, она отворилась, и вошел Гессер. Он улыбнулся, слегка поклонился всем троим и обратился к мадам Шевалье:

— Партию в шахматы?

— Почему бы нет? — Она теперь играла ноктюрн Шуберта, полный страсти и значения. — Но сначала разрешите наш спор, Макс. Поль не сомневается, что если явится СС, чтобы нас расстрелять, вы позволите им это сделать. Клер же верит, что вы не сможете стоять в стороне и ничего не делать. Что вы на это скажете?

— У меня странное предчувствие, что я побью вас в семь ходов.

— Ответ солдата. Понятно. Ладно.

Она поднялась, обошла рояль, направилась к шахматному столику. Гессер сел напротив ее. Она сделала первый ход. Клер взяла книгу и начала читать. Гайллар сидел, устремив взгляд на огонь, и курил трубку. Было очень тихо.

Спустя некоторое время открылась дверь, и вошел Каннинг в кителе от коричневой полевой формы и кремовых брюках. Клер де Бевилль сказала:

— Так много лучше, Гамильтон. В действительности, ты сегодня выглядишь красавцем. Должно быть, ползанье по канализации тебе на пользу.

Не поднимая головы, Гессер сказал:

— А, генерал, я надеялся, что вы появитесь.