Она знала, Алексей любит вкусные напитки, но сейчас его голова должна быть абсолютно ясной, а рука верной. Сегодня он будет трудиться над гербом, а это тонкая работа. Тончайшая.

— Слушай, а что это за звук? — Алексей перестал жевать, напрягся.

Надя рассмеялась. А звук пропал.

— Ешь, все в порядке.

— Да нет, не в порядке. Что это? — Он покрутил головой, потом опасливо заглянул под стол. — Ага, котище питается.

— Он от удовольствия ворчит.

— Знаешь, не люблю кошек, но твой…

— А это не кошка. Это Маркиз…

Они оба засмеялись, Маркиз, услышав свое имя, выплыл из-под стола, облизываясь и жмурясь.

— Да уж ясно, не кошка. Такого можно полюбить. Экземпляр.

— Рыбку любит. Вот кто никогда не станет вегетарианцем.

— Еще бы, у хозяйки с такой фамилией да рыбу не любить!

— А что рыбного в моей фамилии? — изумилась Надя.

— Как — что? Ты на самом деле не знаешь, что такое тавранчук?

— Нет. Расскажешь?

— Старинное рыбное блюдо.

— Может, ты и рецептик дашь?

— Что до рецепта — это к Галке, к жене моей. А по части вкуса признаюсь — он отменный.

Надя хлопала глазами, в них сквозило недоверие.

— Но мне никогда никто…

— Да потому что блюдо под названием «тавранчук», дорогой и уважаемый историк, сохранилось только в старинных поваренных книгах, ровесницах или чуть помоложе вот этого бесценного арбалета.

— Ну ты и кладезь…

— Да, таким родился. А готовишь ты здорово.

— Спасибо. Ну давай дело делать.

Они всю ночь, до самого рассвета, не отходили от стола. Потом Надя уложила Алексея на диване, сама ушла в спальню, их разбудил будильник, поставленный на восемь утра.

Татьяна Федорина рассматривала фотографии, которые Павлушка выложил на стол.

Вот «навигатор» отчаливает от подъезда, вот он припаркован возле загородного дома Найка Гатальски.

Вот Надя смеется так, как может смеяться женщина, которая о-очень близка с этим мужчиной.

Татьяна молча отодвинула снимки, красота, ничего не скажешь, и вручила Павлушке конверт.

— Продолжай работу, — бросила она и взглянула так, что слов не надо было ждать никаких, — и Павлушка тотчас вышел за дверь.

Татьяна сняла трубку и набрала Надин домашний номер. Он не отвечал. Татьяна посмотрела на часы. Неужели она снова у него? Сердце заныло, стало противно, скучно, неинтересно, такое чувство она испытывала довольно часто в своей жизни, да всякий раз, когда слышала, что у кого-то дела идут на поправку или кому-то везет. Ей больше нравилось узнавать, что ничего не клеится, все разлаживается, вот тогда душа Федориной начинала петь. Более того, в такие моменты Татьяна даже готова была помочь, если в этой помощи обнаруживался и собственный интерес.

Ну вот как с Надей Тавранчук. Про ее неприятность с котом ей рассказала их коллега Лариса, невезучая в общем-то баба, к которой Татьяна относилась покровительственно. Она ей подкидывала работу, но попроще, например, написать за деньги курсовую по истории искусств какому-нибудь оболтусу. Лариса это хорошо делала. Прослышав о том, как кот лишил Надежду поездки в Италию, Татьяна сделала ей предложение поработать, учтя, конечно, ее умение выстраивать экспозицию.

Это было чуть больше месяца назад, когда Лариса пришла в кабинет Татьяны, уселась на привычное место за журнальный столик и вынула из пластикового зеленоватого пакета с рекламой французских духов курсовую работу. Татьяна молча протянула ей плотный конверт с деньгами, оставив себе десять процентов за посредничество, она брала их с любой суммы, это ее принцип.

Татьяна налила ей кофе, и, потягивая его неспешно, Лариса рассказывала:

— Представляешь, что вытворил любимец Надежды Тавранчук? Ну кот ее знаменитый. Он ей весеннюю феерию устроил. — Она прыснула в кулак. — Из-за собственной любовной страсти выставил на несколько сотен зеленых. На ее месте я давно бы кастрировала подлеца и без всяких разговоров.

Татьяна засмеялась.

— Я бы своего тоже не прочь.

— Ну так за чем дело стало? — Лариса хлопала подведенными ресницами. — Тащи к ветеринару, и делу конец.

— Упрется.

— А ты его свяжи. — Лариса со стуком поставила чашку на блюдце.

— Права качать начнет, — ухмыльнулась Татьяна.

— Чтобы Федорина, да не справилась? У тебя же отцовская хватка. Ты всегда держалась генералом, сколько я тебя помню.

Татьяна хмыкнула.

— На генерала, знаешь ли, маршал найдется.

— На всех не хватит, — бросила Лариса и снова принялась за кофе. — А как твой-то благоверный?

— А я, по-твоему, про кого?

— А про кого? Про кота.

— Да не терплю я живности в доме. Никакой!

Лариса оторопела. Потом расхохоталась.

— Ну ты и заморочила мне голову. Да, его, конечно, не отведешь к ветеринару.

— И что же, Надежда отдала столько, сколько запросили?

— Ну она мне так сказала, я хотела у нее перехватить денег и расплатиться за ремонт своей «тики».

— По-онятно, — протянула Татьяна, — в милицию она, конечно, не пошла.

— Она сказала, что у нее и без того все деньги кончились. А она в Италию собиралась поехать, между прочим. С паломниками. В миленькой такой компании — православные и пятидесятники. Никакого пороха не надо, сами взорвутся от детонации взглядов. Ну ладно, спасибо за деньги, а то мастер звонит и говорит: «Так ты тикаешь за своей «тикой» или нет?»

— Понимает толк в каламбуре.

— Да что ты, он просто хохол.

— Значит, по дешевке починила?

— Ну, как сказать. Денег меньше, значит, услуг больше.

— Это каких же? — ехидно поинтересовалась Татьяна.

— Не тех, о которых ты подумала. Он слишком усатый.

— Ну конечно, твой стиль — гладко выбритое лицо, освеженное лосьоном из телерекламы. «Олд спайсом», например.

— Во всяком случае, не дешевле. — Голос Ларисы стал прежним, уверенной в себе женщины. В нем не осталось ничего от того тона, которым она только что говорила с Татьяной. — Ладно, если еще чего написать — я готова. Жду сигнала.

— Он будет. Счастливо. — Татьяна встала из-за стола, тем самым давая понять, что беседа окончена…

Она снова вспомнила про снимки, которые ей показал Павлушка. Что ж, Татьяна Федорина свое получит. Гатальски заплатил ей половину, как обозначено в договоре, потом должен отдать еще четверть и уже после открытия выставки — остальное.

А вот Надежда Тавранчук может не получить ничего. Если она, Татьяна Федорина, захочет.

Пора наведаться к Надежде, посмотреть на нее наяву, а не на фотографиях.

Надя ожидала этого визита, что ж, Татьяна Федорина имеет полное право поинтересоваться, как продвигается работа над экспозицией. Но в то утро Надю мучила одна мысль, такое с ней бывало, она называла ее мономыслью. Мысль была неважная, никчемная, но мучительная… А все из-за Алексея, который соединил ее фамилию с названием рыбного блюда. Надя смутно помнила одну бабушкину фразу… но какую именно? Она морщила лоб, но ничего осмысленного в голову не приходило. Кажется, что-то вроде: «Все говорят, ты похожа на итальянку. А ведь знаешь ли… на самом деле…»

Их прервали? Или Надя отвлеклась? Но теперь бабушки нет и спросить не у кого.

Она собиралась на Патриаршие и никак не могла отвязаться от засевшей в голове мысли. Конечно, это от переутомления, от недосыпа, от волнения.

Неужели у нее мало сейчас забот и подумать больше не о чем? Она рассердилась на себя, но тут подплыл Маркиз Второй и потерся боком о голень.

Злость как рукой сняло, она улыбнулась коту. Ладно, не стоит сердиться, даже на себя. Она историк, так неужели не сможет докопаться до истоков собственной фамилии? Но только после того, как выставка благополучно — нет, когда она потрясающе откроется!

Сегодня она надела темно-зеленые брюки и пиджак чуть светлее — она купила этот костюм в прошлом году, когда была у матери в Германии. Он очень ей шел, в нем она казалась еще стройнее, тоньше, перламутровые пуговицы таинственно мерцали, придавая особый шарм всему облику Нади. Из зеркала на нее смотрела очень стильная молодая женщина, полная достоинства и уверенности в себе.