Медленно подкатил поезд. И вот среди выходивших из вагона наконец появился он: широкоплечий, в наручниках, в шляпе с загнутыми вверх полями, в желтых со скрипом туфлях…

Сорвав с головы фуражку, Плешивый Мыстык кинулся ему навстречу. Все как один последовали его примеру и склонились в низком поклоне.

— Добро пожаловать, бей-эфенди! — подобострастно произнес Плешивый Мыстык.

«Ревизор» бросил на него удивленный взгляд и сразу узнал. Правда, имени приветствовавшего его человека он не помнил, забыл и обстоятельства, при которых они встречались, но это не так уж важно.

— Рад видеть в добром здравии, — сдержанно проговорил «ревизор», испытывая страшную потребность закурить.

Жандармы попытались было отогнать Плешивого, но он не отступал:

— Чего это вы, дорогие, накидываетесь на меня? Ведь я ваш человек! — Он перешел почти на шепот: — Не оступается один аллах. И сохрани нас бог от ложных обвинений! Сегодня обвинили его, завтра обвинят тебя, послезавтра — меня. Человек умный никогда не должен хвастаться тем, чего он добился сегодня, а должен думать о том, кем он будет завтра.

Энергично работая локтями, Плешивый пробрался сквозь толпу и побежал к своему фаэтону. Жандармы с «ревизором» в тесном окружении зевак вышли на привокзальную площадь.

Увидев фаэтон, жандармы направились к нему. Мыстык, уже успевший взобраться на козлы, приглашал их:

— Пожалуйте сюда, братья жандармы! Сюда, земляки!

Они подходили гусиным клином: впереди «ревизор ревизоров», чуть сзади, с двух сторон, жандармы, за которыми тянулись любопытные. Люди подталкивали друг друга и посмеивались. Они и без Плешивого Мыстыка догадывались обо всем. Просто он их еще раз в этом убедил. «Если правители наши лисы, так мы хвосты лисьи, — было написано у каждого на лице. — Да подсунь нам таких ревизоров хоть полсотни — как-нибудь разберемся с помощью аллаха. Слава же ему за то, что раскрыл нам глаза на этот обман!»

Едва «ревизор» встал на подножку, как под тяжестью его почтенной особы фаэтон накренился и чуть было не перевернулся. Жандармам пришлось навалиться на него с другой стороны, чтобы вернуть ему равновесие. Наконец «ревизор» расположился на просторном заднем сиденье. Затем сели и жандармы, примостившись на узеньком сиденье напротив.

Плешивый Мыстык лихо щелкнул кнутом над гривами лошадей и тут же, на радость друзьям и на горе врагам, торжествующе крикнул:

— А ну, удалые, трогайте!

На глазах у толпы фаэтон покатил в город, громыхая колесами с рваной резиной.

Закинув ногу на ногу, Плешивый Мыстык обернулся и извлек из кармана пачку сигарет:

— Прошу, бей-эфенди!

Самое изысканное угощение не могло бы сейчас порадовать «ревизора» больше, чем сигарета. Он уже давно не курил и готов бы душу продать за одну затяжку. И все же страх перед жандармами не позволил взять сигарету. По дороге из Стамбула жандармы освободили «ревизору» руки, поскольку считали его жертвой несправедливости, и даже угостили хлебом, но, когда стали приближаться к «городу, где было совершено преступление», снова надели на него наручники.

Решив, что «ревизору» мешают взять сигарету наручники, Плешивый Мыстык протянул пачку жандармам.

— Дорогие земляки, запомните хорошенько этого человека, эту знаменитую личность! — Он посмотрел на «ревизора».

Тот, ухмыляясь в усы, восседал с таким видом, словно ему было наплевать на все — и на жандармов, и на весь окружающий мир. Произошло недоразумение, он уверен в благополучном исходе, а потому считает наиболее разумным спокойно и терпеливо ждать.

— Что я за человек — выяснится позднее, — сказал он. — Сейчас товарищам приказано доставить меня в прокуратуру, и они выполняют свой служебный долг. А кто я такой — до этого им нет никакого дела!

Жандармы остались довольны таким заявлением, и от предложенных извозчиком сигарет отказались.

Тогда Плешивый Мыстык закурил сам и, шумно выпустив дым, сказал:

— Что верно, то верно, да я не о том. Как говорится, о лапе, только не о гусиной… Разве ты не рассказал товарищам об истинной цели твоего приезда?

— А какая в этом необходимость? — спокойно произнес «ревизор».

— И ты еще спрашиваешь, дорогой?! — возмутился Плешивый Мыстык, а жандармам бросил через плечо: — Неужели вам не дали понять в Стамбуле, как надо вести себя с беем-эфенди?

Оба жандарма разом повернули головы.

— О чем это ты? — спросил тот, что сидел справа.

— Известно о чем: о том, чтобы заботились получше о бее-эфенди, потому как он выполняет ответственное государственное задание.

— Ничего мы не знаем, — с тревогой в голосе ответил другой жандарм.

Плешивый Мыстык собирался было пуститься в разглагольствования о том, для чего «бея-эфенди» задержали в Стамбуле, а потом под конвоем отправили сюда. Но его вовремя остановил арестант:

— Не надо пока об этом, дорогой!

Мыстык зажег потухшую сигарету и все-таки не выдержал, заговорил:

— Я здесь извозчиком давно, с того самого года, как в Измире Мустафа Кемаль-паша сбросил греков в море. Вожу пассажиров с каждого курьерского и почтового, правда, по выбору. Важную персону с одного взгляда определяю. Так и с тобой было, верно? — Плешивый с улыбкой посмотрел на «ревизора».

Тот загадочно улыбнулся, чем окончательно поверг в смятение жандармов, и повторил:

— Не надо об этом, дорогой Мыстык!

— Нет, надо! Пусть товарищи знают, кто ты на самом деле есть. Меня на мякине не проведешь. А народ — он темнота, во все верит!

Жандармы явно струхнули:

— Не взыщи, бей-эфенди!

— Прости нас!

«Ревизор» почувствовал, что пора произнести речь.

— Дети мои! — начал он. — Я весьма тронут вашей деликатностью, которую вы проявляли ко мне от самого Стамбула. Нет слов, чтобы выразить вам мою признательность. Однако… Я не могу не сказать об этом. Как посмели вы без соответствующего на то распоряжения снять с меня наручники? А ну, отвечайте!

— Вы, вы… — заикаясь, пролепетал один из жандармов.

— Ваше превосходительство, — поспешил ему на помощь другой. — Мы положились на вас, были уверены, что вы не сбежите…

— Допустим. Но вы не получили касательно меня никаких специальных указаний, а значит, сняв наручники, совершили преступление. Верно?

Жандармы приуныли. В самом деле, никаких особых указаний они не получали. И если извозчик сказал правду — будто они везут тайного государственного чиновника, — их подопечный не преминет доложить высокому начальству про историю с наручниками, а начальство, конечно, примет меры.

— Откуда мы могли знать, бей-эфенди… — взмолился один из жандармов.

— …что ваше превосходительство — высокопоставленный чиновник… — подхватил другой.

Но «ревизор» тотчас внес поправку:

— Какой я чиновник? Да еще высокопоставленный? Я самый обыкновенный гражданин. И в соответствии с правом, данным конституцией каждому гражданину…

Он умолк, и тут Плешивый Мыстык с явным недоверием протянул: «Ого-о-о…», что, видимо, означало: «Расскажи своей бабушке!» После этого жандармы еще больше уверились в том, что перед ними действительно важный чиновник, а не какая-нибудь мелкая сошка.

— Жандармы, бейим, свои люди, — сказал Плешивый Мыстык. — А губернатора после вашей ревизии убрали. Однако он не в убытке: здорово заработал на всяких махинациях…

«Ревизор» не удостоил извозчика ответом. Не посмотрел и на жандармов, пяливших на него глаза. Он и без того прекрасно понимал, в каком они сейчас смятении. Он почти забыл о куреве, уже не так тревожился о матери, оставшейся на попечении «жены паскуды», и, казалось, обрел былую представительность.

Жандармы пошептались, затем один из них сказал:

— Дети ошибаются, родители прощают.

«Ревизор» напыжился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— В поезде мы освободили вас от наручников. А ведь это нарушение!

— Ну и что дальше?

— Простите нас… Мне до увольнения осталось всего три месяца.

— А мне — пять.

— У нас семьи, дети.