Вдогонку рассыпалось несколько очередей, но он успел юркнуть за камни.

Сергей полз, торопливо перебирая по щебенке исцарапанными, в ссадинах руками. Полз, радуясь пучкам примятой осоки, ямкам от вывороченных мин, клочьям окровавленной ваты, попадавшимся на пути.

Еще немножечко — и он догонит роту, догонит своих.

Выстрела Сергей не услышал. В тот момент, когда он перебирался через небольшой бугорок, в спину ткнулось что–то очень горячее. Будто раскаленный гвоздь.

В груди сразу зажгло так невыносимо, что Сергей перевернулся на спину. Он уцепился руками за валун, чтобы поскорее перебраться на другую сторону бугорка, но пальцы скользнули по камню, стали ватными. Сергей со страхом ощутил, что он не может их согнуть. Не может согнуть свои собственные пальцы, которые всю жизнь сгибались по первому его желанию.

Огонь из груди ударил в голову, ногам стало холодно.

«Чепуха какая», — успел подумать Сергей, и только тут жгучая боль опалила тело. Так, будто в спину сунули тупой нож и теперь поворачивали его раз за разом, выбирая места одно больней другого.

— Папа! Папа! — отчаянно и страшно закричал Сергей, с трудом размыкая непослушные губы. — Мне больно! Санитар!

Он еще успел посмотреть на далекие зеленые облака, притихшие на светлом небе, и закрыл глаза. Словно его одолел сон.

Карта вытерлась и залохматилась на сгибах. Три дня назад, когда возле штабной землянки разорвался снаряд, на карту опрокинуло банку свиной тушенки. Теперь на ней вдобавок ко всему в правом углу красовалось сальное пятно. Пятно раздражало майора Барташова. Карту давно надо было сменить, но в дивизии не было новых карт.

Не было! Это слово стало фатальным с первого дня войны. Не было воздушного прикрытия для полка, не было автоматов, не было минометов в батальонах, не было пистолетов, не было карт. Не было многого. От одного перечисления у начальника штаба ломило в висках. Не раз про себя поминал он недобрым словом сам не зная кого. Кого–то далекого и трудно воображаемого реально. Того, кто был виноват в этом проклятом «не было»!..

Майор закуривал и заставлял себя успокоиться. Не к чему пороть горячку. Будь хоть семи пядей во лбу, все равно нельзя было предусмотреть, что пятьдесят восьмой стрелковый полк, куда был направлен начальником штаба сердитый майор Барташов, зацепится именно здесь, на гряде сопок в квадрате 18–42 возле длинного озера. Именно здесь, возле сопки 0358, он остановит наступление егерей и займет оборону.

На карте были извилистые горизонтали сопок, ядовито–зеленые моховые болота, синие круги и овалы горных озер. Все пронумерованное до тошноты. Когда среди горизонталей встречались кудрявенькие значки березовых кустиков, глаз невольно задерживался, словно отдыхал на них.

За месяц номера на карте стали незаметно обрастать названиями. Появились всякие Круглые озера, Минометные ручьи, Кривые лощины и прочие нехитрые солдатские прозвища безымянных мест.

Не удержался и начальник штаба. Трудно было нарушить порядок, привитый многолетней штабной работой, но кадровый офицер майор Барташов неделю назад с удивлением обнаружил, что на сопке 0358 его аккуратным почерком написано «Горелая». Он поморгал припухшими от усталости глазами, потянулся за резинкой, но неожиданно махнул рукой. Пусть хоть одно человеческое наименование будет на карте, а то от этих цифр уж иной раз мутит.

Майор перечитал донесение о результатах разведки боем, отточил карандаш и стал наносить на тонкие горизонтали, обозначающие Горелую сопку, условные значки. Данные о системе огня противника.

Две минометные батареи, гаубичная и главный «улов» — шестиствольные минометы.

Крупнокалиберные стоят в четырех дотах. Один дот подорвал со своей группой тот отчаянный сержант, которого Дремов направил в обход. Значит, осталось три. Вот здесь по краю седловинки возле вершины…

От сильного нажима карандаш сломался. Значок третьего дота получился неряшливый, с куцым крысиным хвостиком. Надо было его стереть, заточить карандаш и нарисовать снова. Барташов покрутил в пальцах остаток синего карандаша и решил, что для одного дота не стоит его затачивать. Цветные карандаши в штабе полка были таким же дефицитом, как пулеметы в ротах.

Разведка боем дала хорошие результаты. Вся огневая система в районе сопки Горелой была теперь как на ладони в условных значках штабной карты. Конечно, немцы сменят позиции шестиствольных минометов и гаубичной батареи. Но это уже не главное. Важно знать, что они есть в районе сопки. Шестиствольные они приготовили как сюрприз, хотели преподнести его при подготовке наступления. Не вытерпели, выдали себя. Здорово расшевелил их Дремов. Всего один час просидел в этой щели, а расшевелил хорошо. Неужели у немцев что–нибудь в запасе осталось? Рано подполковник Самсонов приказал дать белые ракеты, разрешающие Дремову отход. Роту надо было еще полчаса держать на склоне…

Теперь можно начать разработку плана захвата Горелой сопки. Вечером Самсонов возвратится из штаба дивизии, и Барташов обсудит с ним кое–какие детали, которые возникли у него в голове. С новым назначением ему повезло. Командир полка неглупый мужик и спокойный. Хуже нет, когда начальство суматошное. Как говорят, семь пятниц на неделе. Самсонов решает не спеша, зато уж накрепко. Цифры он малость недолюбливает, но это поправимо, можно его приучить. Давать ему толковые цифры — и будет их уважать. Майор еще раз посмотрел на карту, окинул глазом хитрые значки, которые добыла рота Дремова в разведке боем. Сколько же стоили эти синенькие закорючки на листе бумаги?

— Дайте данные о потерях в живой силе, — попросил Барташов.

Долговязый писарь в очках торопливо зашелестел бумагами и положил на карту сводку о потерях за вчерашний день. Сорок девять убитых и восемьдесят три раненых на весь полк.

Вот и первая рота. Потери были сравнительно невелики: восемнадцать убитых и трое раненых.

«Ловко Дремов отделался», — довольно подумал Барташов. В такой мышеловке можно было всю роту оставить. Пулеметы в лоб, а потом обстрел из минометов и орудий — это не шутка. Странно, что так мало раненых. Обычно их бывает всегда значительно больше, чем убитых. Убить человека наповал очень трудное дело. В четырех случаях из пяти он оказывается раненым. Значит, у Дремова раненые воевали до конца. Поэтому их осталось только трое.

— Списочные данные о потерях поступили? — не поворачивая головы, спросил майор.

— Уже переданы в дивизию, — писарь снова зашелестел бумагами.

— Дайте–ка я полюбопытствую, — майор отодвинул в сторону карту. — Молодняк ведь у Дремова, необстрелянные еще.

Писарь подал серый, аккуратно разграфленный лист бумаги, на котором ровным столбиком были выведены фамилии и инициалы тех, кто за вчерашний день погиб в пятьдесят восьмом полку.

Барташов прищурил глаза и стал с усилием вчитываться в карандашные строки, написанные с лихими писарскими закорючками.

Алексеев, Алиханян, Бутузов, Кочерыжкин… Смешная фамилия. Майор вдруг вспомнил веснушчатого солдата в просторной, не по росту шинели. Тот встретился Барташову, когда они шли вчера на наблюдательный пункт. Солдат нес в обеих руках по котелку. Видно, возвращался в роту из наряда по кухне. Там, наверное, что–нибудь прихватил тайком от повара. Когда веснушчатый увидел, что навстречу идет большое начальство, он кинулся в сторону. Путаясь в полах шинели, полез на склон лощины.

— Ишь как припустился, — сказал тогда подполковник Самсонов капитану. — С такими пугаными много не навоюешь. Останови его, а то котелки расплещет…

Но в это время засвистела мина. Все присели за камни. Когда дым рассеялся, от солдата, удиравшего с глаз начальства, не осталось ничего. Там, где он был, на склоне темнела воронка. Вниз, бренча по камням, катился закопченный котелок.

Последний раз писарь занес Кочерыжкина в список. Теперь из штаба напишут про Кочерыжкина И.С., что он пал смертью храбрых в боях за Родину, и все… В графе «Год рождения» почти у каждого из убитых стояло — 1923… Восемнадцатилетние. Как его Сережка…