Все помнят свое детство, рассказывают о нем кто с горечью, кто с умилением и гордостью — вот какие были у меня детские годы! — но мне еще ни разу не доводилось слышать определения границ детства. Не помню их и я. Почему? Вероятно, потому, что первый исходный шаг в детство делался неосмысленно и он не оставил никакого следа в памяти, а выход из него в юность совершился незаметно с грузом тоже не очень осмысленных, но привычных детских взглядов на жизнь. Не зря же говорят — «взрослые дети». В каком возрасте называют их так — сказать трудно, если каждый из них не признается хотя бы самому себе, что заслужил такой похвалы, к счастью, не в двадцать, а в десять или двенадцать лет. Бывают, конечно, дети и постарше двадцати лет, но таким детством едва ли пристойно гордиться.

В моей памяти детство обозначено словами деда Андрея, который взял меня с собой на охоту, там вручил мне лук с самодельными стрелами и сказал:

— Стрелять надо метко, каждому зверю в глаз. Теперь ты уже не ребенок.

Дети охотно играют во взрослых, но мне было не до игры: в лесу водятся не игрушечные звери, а настоящие, чуткие, проворные. Хочешь разглядеть, скажем, козла — какие у него уши, рога, глаза, — сиди в засаде так, чтоб он смотрел на тебя, как на клочок сена или кустик смородины. Лежи не дыши и ресницами не шевели. А если пробираешься к лежке зайца, старайся ползти с подветренной стороны и так, чтоб под тобой не хрустнула ни одна травинка. Срастайся с землей, припадай к ней кленовым листом и двигайся незаметно. Ведь тебе надо поразить зайца метким выстрелом из лука. Подползай вплотную, иначе твоя стрела уйдет мимо цели…

Деды любят внуков сильнее, чем отцы сыновей. Почему так происходит — могут пояснить только сами деды. Мой дед — Андрей Алексеевич Зайцев, потомственный охотник, — выбрал меня в любимцы как первенца из наследников своего сына Григория — отца одной дочери и двух сыновей. Я был самым старшим и рос очень туго. В семье так и думали, что останусь колобком, аршин с шапкой. Однако деда не смущал мой маленький рост, и он вкладывал в меня весь свой охотничий опыт полной мерой, с нескрываемой любовью и пристрастием. Мои неудачи переживал почти со слезами. И, видя это, я платил ему старанием — делал все так, как он велел. Учился читать следы зверей, как умную книгу, выслеживал лежки волков, медведей, строил засады так, что дед не мог обнаружить меня, пока я не подавал ему голос. Такое преуспевание очень нравилось опытному охотнику. Однажды он, как бы благодаря меня за успехи, пошел на риск: на моих глазах убил волка деревянной колотушкой. Дескать, смотри, внук, и учись, как надо смело и спокойно расправляться с хищным зверьем. А потом, когда волчья шкура уже лежала у моих ног, он сказал: — Видишь, как ловко получилось: пулю сэкономили, и шкура без пробоин, пойдет по первому сорту.

Прошло еще немного времени, и мне удалось заарканить дикого козла. Ух, как рванулся козел, когда я накинул на рога петлю из конопляной бечевки. Он выдернул меня из засады и поволок по кустам, норовя вырвать из моих рук конец бечевки. Но не тут–то было. Я зацепился телом за комли разлапистого куста — держу! Козел метнулся вправо, влево, затем обогнул куст раз, другой и, наконец, припал на колени возле меня. Как был рад дед такой удаче! Я плакал от радости, а он улыбался и целовал мои мокрые от слез щеки.

На другой день дома в присутствии моего отца, матери, бабушки, сестры и брата дед вручил мне ружье — одноствольную берданку двадцатого калибра. Настоящее ружье, с боевыми патронами в патронташе, с пулями, картечью и дробью на рябчиков. Повесил на мое плечо. Приклад до пяток, но я уже не мог считать себя мальчишкой. К таким настоящим ружьям детям даже не дозволяют прикасаться.

В ту пору мне было всего лишь двенадцать лет. Повзрослел за один день: аршин с шапкой, но за плечами настоящее ружье! Случилось это в двадцать седьмом году в доме деда, на берегу лесной речушки Сарам–Сакала на Урале.

Я стал почти взрослым человеком, точнее самостоятельным охотником. Тогда отец, вспомнив службу у Брусилова, сказал:

— Расходуй патроны экономно, учись стрелять без промаха. Это умение может пригодиться не только на охоте за четырехногими…

Он будто знал или предугадывал, что его старшему сыну доведется выполнять этот наказ в огне самого жестокого сражения за честь нашей Родины — в Сталинграде.

Вместе с ружьем я принял от деда грамоту таежной мудрости, любовь к природе и житейский опыт.

…Минуя жилой дом, мы несли свою добычу в охотничью избу. В этой избе жили только мужики. Изба была большая. Она разделялась на две части бревенчатой стеной: мясной склад и спальня. Зимой склад был забит тушками мяса. Висело несколько сот голов мороженой птицы.

Дед, я и мой двоюродный брат Максим спали на полатях. Под нами шкуры убитых зверей. Была и кровать для дневного отдыха деда. На кровати, кроме волчьих шкур да меха с разных зверушек, другой одежды не было.

Максим старше меня на десять лет. Однако в борьбе и потасовке я ему не поддавался, а когда чувствовал свое поражение, начинал царапаться и кусаться. Максим отступал, и это радовало дедушку. Как ни крути, я его любимый внук. Бить меня в семье никто не мог, это право дедушка другим членам семьи не передавал. Но мне попадало от деда. Он бил меня за самохвальство, за ложь и ябедничество, бил и за проявление трусости.

Сестра Полина часто упрекала за то, что от нас пахло псиной, как от зверей. Она и в самом деле была права: зимой мы находились больше среди зверей, чем среди людей. Руки, лицо, одежда, оружие, капканы — все смазывалось барсучьим жиром. После такой консервации железо теряет свой запах.

Вот всего лишь одни сутки таежной жизни.

Утро началось с того, что ближний от нашего кордона капкан утащил волк.

Привязав собак к дереву, Максим вернулся домой за ружьем, я остался проверять пленки на зайцев.

Солнце всходило в столбах. По бокам красного шарика горели красивой расцветки круги радуги. Мороз крепчал, мерзли у собак лапы, и они повизгивали. Наконец вернулся Максим.

Заложив патроны в ружье, мы направились по следу волка с капканом.

У Максима часто болели глаза, от мороза текли слезы, поэтому первый выстрел был поручен мне. Мороз подгонял. У нас на Урале в такие дни говорят: «Морозец невелик, но стоять без дела не велит».

По следу определили, что зверь попал передней правой лапой. Капкан захватил ее высоко, поэтому волк шел на трех ногах.

Увлекшись погоней, мы не заметили, как приблизился вечер. Чувствовалась усталость, ломило поясницу, хотелось есть.

Максим вытаскивает из–за пояса топор, делает на деревьях затесы, чтоб не заблудиться. Невеселый, даже злой от неудачи, я повернул правее следа брата, и вскоре мои собаки натянули поводки. Я вскинул ружье. Шагах в пятидесяти от меня, среди кустарника, стоял козел рогач. Стоял задом ко мне. Такая поза козла мне не нравилась. Я немного помедлил, рассчитывал, что он поднимет голову, а он, как назло, стоит без оглядки, жует подснежную траву. Я хорошо прицелился, дал выстрел. От неожиданности козел высоко подпрыгнул, немного пробежал, потом как бы споткнулся, упал на колени. Я отцепил от пояса собак и кинулся за желанной добычей.

Внизу, около болота, мои собаки догнали подстреленного козла и завязали с ним драку. Козел оказался сильным, ловким. Он яростно отбивался от собак рогами. Как ни жалко было, но мне пришлось израсходовать второй патрон. На этот раз пуля попала козлу в голову, и он рухнул в снег.

— Ого, такую тушу мы вдвоем не осилим. Будем подвешивать на дерево, — сказал обрадованно Максим.

Помолчав, он распорядился:

— Расчищай снег, делай большую поляну, здесь будем ночевать. Дров носи больше, поленья выбирай толще, костер разводи шире.