Раненный в плечо вдруг встал на колени и рванул ездового за рукав.

— Стой! — заорал он. — Останови! Мочи больше нет, сам пойду… Стой! Стой! — орал он и матерился, свирепо и зло.

Ездовой, не оборачиваясь, нахлестывал лошадей.

Николай цеплялся за борта, стараясь приподнять ногу. Она не слушалась, билась о доски. В пояснице началась острая боль. Бинт окрасился кровью.

— Стой, ездовой! — слабеющим голосом крикнул он. — Стой!

Лучше ползти метр на метром. Терять силы и снова ползти. Пусть угодит мина. Пусть! Только не это, не такая мука. Невыносимая боль, толчки, от которых жжет как огнем, зеленеет в глазах. Только не это… Невыносимо! Не может такое выдержать человек. Нет у него таких сил. Слышите! Нет у него сил!

Останови, ездовой! Черт с ним, один конец, лишь бы не мучиться. Останови, миленький, останови, голубчик!.. Оста–но–ви!..

Что–то тяжело ударило по голове. Вспыхнула и погасла цепочка зеленых и красных огоньков. Сознание исчезло…

— Этот тяжелый, немедленно на отправку, — словно сквозь сон, услышал Николай чей–то голос.

Его сняли с повозки и, мягко покачивая, понесли на носилках. Затем голову приподняли, и Николай ощутил на губах теплое и сладкое. «Чай», — отдалось где–то в глубине забытое воспоминание. Он с жадностью стал глотать чуть терпкий ароматный напиток, ощущая, как исчезает колючая сухость во рту и отчетливее становятся мысли.

Женские руки заботливо наклоняли кружку.

Потом Николай открыл глаза и увидел над собой холодное осеннее небо. Покосившись, рассмотрел брезентовую палатку медсанбата и очередь носилок на земле. Молчаливые санитары грузили носилки в автобус с красным крестом. Автобус стоял под щербатой, нависающей над площадкой скалой.

Скала была наискось прорезана извилистой трещиной. Метрах в пяти от земли в этой трещине темнели узловатые ветки полярных березок. Они тянулись по скале, раскидывая на сером граните багряные капельки последних, еще не осыпавшихся листьев.

Николай смотрел на березки и думал, что должен жить. Упрямо, наперекор всему. Как эти корявые ветки, изо всех сил уцепившиеся корнями за трещину на скале…

Взяли Горелую, а за ней тоже наша земля, по которой ходят чужие. Сколько сейчас таких сопок по всему фронту! Сколько за ними земли, кровной, русской, своей!..

Николай возвращался в поселок. Обходил валуны, перепрыгивал через расселины, хрустел щебенкой на осыпях.

Перед ним была Горелая сопка. По склону ее шагали в бесконечность мачты высоковольтки. Коттеджи горняков у подножья смотрелись окнами в озеро. Там, где выходили на–гора туннели подземных выработок, оранжевыми пунктирами светились электрические лампы.

Дробные очереди отбойных молотков, скрежет сверл, вгрызающихся в камень, глухое уханье подземных взрывов на сопке никого не пугали в поселке.

Многое изменилось с той далекой осени.

Много и было пережито… В памятную весну сорок пятого года Орехов разрядил в небо последний диск автомата, салютуя победе. Потом эшелон повез его в родные края. И только тогда, увидев скелеты разбитых домов, вывороченные Столбы и печные трубы, возле которых копошились оборванные ребятишки, Орехов понял, что никому уже не нужно его умение бесшумно снимать часовых, метко кидать гранаты и орудовать штыком в траншейных схватках. Надо было плавить металл, пахать, класть кирпичи, мостить дороги, плотничать, косить…

Орехов не нашел могилы Сергея. Завтра ему будет грустно уезжать из этих мест. Грустно, но спокойно. Из руды, которая добыта на сопке Горелой, выдан вчера никелевый концентрат.

Солдаты исполнили обещания перед мертвыми, перед землей, политой кровью. Перед остатками последней папиросы, истлевшей в прах на бруствере окопа.

Исполнили потому, что сделали больше, чем обещали, — сотворили жизнь. Сотворили то, во имя чего погибли другие…

Налетел порыв ветра. Он кинул к ногам Николая горсть жухлых листьев. С сухим шелестом они рассыпались по щебенке, прилипли к ноздреватым валунам, к скалам.

Листья на скалах… Из года в год ветер срывает их с веток и рассыпает по земле. Мертвые, они истлевают на камнях и оставляют крохотную частицу перегноя. Частица к частице, щепотка к щепотке, горсть к горсти — рождается земля.

И вот ветер приносит семя и бросает его в землю, сотворенную мертвыми листьями. Семя пускает ростки. И на бесплодном камне однажды весной, как зеленые огоньки, вспыхивают два–три листочка. С каждым годом их становится все больше и больше. Потом, глядишь, уже протянулась но граниту прочная ветка.

Увидев ее, люди задумчиво качают головами и удивляются, как на голом камне выросло дерево. И невдомек им, что осенние листья, упавшие на скалы, не исчезают бесследно.

Кто из участников Сталинградского сражения не знает ВАСИЛИЯ ЗАЙЦЕВА? Его имя, его славные дела служили вдохновляющим примером мужества и высокого воинского мастерства для всех бойцов не только Сталинградского, но и других фронтов. О нем знали и в стане врага. Более трехсот гитлеровских офицеров и солдат уничтожил он за дни боев на подступах к Волге, в Сталинграде. Отличный мастер меткого огня и умный тактик, он не на шутку встревожил своей активностью гитлеровцев. В Сталинград прилетал начальник берлинской школы снайперов «суперснайпер» майор Конингс. Прилетал со специальным заданием покончить с неуловимым русским снайпером… Но пуля Зайцева нашла матерого фашистского волка раньше, чем он предполагал.

Мне доводилось много раз встречаться со знатными снайперами Сталинграда. Василий Зайцев, Анатолий Чехов, Виктор Медведев и другие были у меня на особом счету. Внешне они почти ничем не отличались от других воинов. При первой встрече с Василием Зайцевым мне бросились в глаза его застенчивость, скромность, неторопливость в движениях, исключительно спокойный характер и внимательный взгляд. Рука у него была твердая: при рукопожатии он сжал ладонь как клещами.

Именно тогда, при этой встрече, в самые тяжелые дни обороны города, он сказал:

— Отступать некуда, за Волгой для нас земли нет.

Эта фраза вскоре стала крылатой, и каждый воин 62–й армии повторял ее как клятву на сталинградской земле.

Наделенный большим организаторским талантом, Василий Григорьевич возглавил снайперское движение в армии. У него было много учеников, и все они были первоклассными стрелками. Фашисты гибли сотнями, тысячами от «зайчат» и «медвежат» («зайчатами» в шутку называли учеников Василия Зайцева, «медвежатами» — учеников Виктора Медведева).

С тех пор прошло более четверти века. И как приятно сознавать, что сегодня на страницах этой книги Василий Григорьевич Зайцев рассказывает о школе боевого мастерства и раскрывает перед читателями «секреты» снайперского искусства. Думаю, что его записи будут приняты не только на моральное вооружение нашей молодежью. Рекомендую моим юным друзьям — членам оборонного общества, школьникам, студентам, активистам комсомольских организаций на предприятиях, в колхозах и армейских подразделениях — учиться мужеству и отваге у Василия Григорьевича Зайцева.

МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

В. ЧУЙКОВ

ЛИХАНОВ АЛЬБЕРТ АНАТОЛЬЕВИЧ родился в 1935 году в городе Кирове. Там он закончил школу, а затем поступил в Уральский государственный университет в Свердловске на факультет журналистики. После окончания университета он снова вернулся в Киров, где работал сперва в областной партийной газете, а затем был назначен редактором областной комсомольской газеты.

В 1964 году Альберт Лиханов работает собственным корреспондентом «Комсомольской правды» по Западной Сибири, постоянно ездит в командировки, много пишет и выступает на страницах газеты.

В 1966 году Центральный Комитет ВЛКСМ отзывает его для работы в центральном аппарате. Год Альберт Лиханов работает инструктором отдела пропаганды и агитации, а затем его назначают ответственным секретарем журнала «Смена». Вместе с тем он является заместителем главного редактора по выпуску 50–томника молодежной прозы Сибири.