Затем подъезжали к пляжу, на котором устроили свое лежбище моржи. Неповоротливые, лениво передвигающиеся по суше животные грелись на солнце. Здесь были и огромные полуторатонные самцы с большими, почти метровыми клыками и чуть более миниатюрные самки, занимающиеся своими маленькими детенышами. Самцы изредка оглашали пространство вокруг громогласным трубным ревом…

Близко подходить к стаду Мира с Андреем побоялись и, некоторое время понаблюдав за морскими млекопитающими издалека, отправились дальше.

Снова начал сгущаться туман. Вскоре он стал таким плотным, что буквально в пяти шагах ничего уже не было видно. Окружающая местность сразу же начала визуально меняться, искажались очертания предметов, стали приглушаться звуки.

— Андрей, давай будем возвращаться, а то рискуем заблудиться, — немного встревожено предложила Мира.

— Да, конечно, — понимающе согласился Горяев, и с улыбкой добавил: — Никак не могу привыкнуть к этой моментальной смене погоды здесь… а еще к этим молочно-густым туманам…

Несмотря на туман, Мира вела машину уверенно и быстро. Она явно хорошо чувствовала местность. Хотя Горяев, сидящий рядом с ней на пассажирском сиденье, мог бы поклясться, что вообще не понимал бы куда ехать, даже если бы и знал дорогу как свои пять пальцев (настолько плотным был туман и настолько плохой видимость).

Они ехали, мило болтая о всяких пустяках, Андрей отпускал разные шуточки, Мира ему подыгрывала. Он пытался накормить ее печеньем, она смешно открывала рот; иногда у них это получалось, иногда печенье золотыми крошками падало куда-то вниз. Она попросила пить, и он поил ее соком из бутылки. В один момент машину, наехавшую на крупный камень, тряхнуло и солнечные апельсиновые брызги сока, вырвавшись из бутылочного горлышка, брызнули во все стороны, оставляя в салоне и на одежде Миры и Андрея оранжевые пятна.

Ближе к долине, в которой располагалась база, молочно-белая завеса тумана стала менее насыщенной, и видимость существенно улучшилась, так что Андрей уже мог узнавать местность.

В какой-то момент ему показалось, что Мира, как будто бы немного напряглась. Он, кажется, заметил едва уловимую перемену в ее настроении. Хотя внешне она вроде бы и старалась держаться как прежде, но у Горяева появилось ощущение, что что-то не так…

Мира продолжала вести машину, пристально вглядываясь в дорогу. Андрей молча наблюдал за ней. «И все-таки, она явно напряжена», — думал он.

— Тебя что-то волнует, или мне, кажется? — не выдержав, обратился он к ней с вызовом в голосе.

— Да, нет, все нормально. Почему ты спросил? — с недоумением ответила она.

Андрею еще больше показалось, что ее реакции не достаточно естественны.

— Со стороны впечатление такое, что у тебя настроение испортилось, — недовольным тоном ответил он. — Вот я и интересуюсь.

— Да нет, — дружелюбно произнесла Мира. — Все нормально, просто устала, наверное.

Тем временем, они уже выехали на дорогу, по которой вчера днем покинули долину.

Минут двадцать оставшейся дороги они оба напряженно молчали.

Наконец машина остановилась около административного корпуса.

Мира повернулась к Горяеву и, нарушив неприятное молчание, произнесла:

— Андрей, не злись.

— Я не злюсь, — не сумев скрыть внутреннюю досаду, ответил он, смотря вдаль сквозь лобовое стекло и не поворачивая головы.

Девушка тихо добавила:

— Мне было очень хорошо с тобой…

После этих слов его настроение изменилось на противоположное. Оно поменялось резко, как будто внутри нажали переключатель. Даже, наверное, не столько от ее слов. В последнее время он сам отмечал, что стал излишне эмоционально неустойчив. Настроение в течение дня менялось часто и резко. Достаточно было незначительного действия, какого-то слова, пустякового по своей сути события, и он мог из состояния радостного воодушевления погрузится в водоворот пессимистических рассуждений.

Горяев повернулся и встретился с Мирой взглядом. И, хотя на ее лице была нежная улыбка, в глазах ее все-таки угадывалась какая-то непонятная ему грусть.

— Мне тоже было очень хорошо с тобой, — произнес он. — Мне очень понравилась наша поездка… время, которое мы провели вместе.

Пока Андрей говорил это и смотрел на Миру, ему передалась ее странная едва уловимая грусть.

— Ну что, ты тоже сюда? — спросил Андрей, имея ввиду комнату Миры, которая, как и его комната находилась в том же коридоре на втором этаже здания.

— Андрюша, я не могу, мне сейчас нужно возвращаться в геологическую партию, — извиняющимся тоном объяснила она.

— Может, хотя бы, зайдешь ко мне? — предложил он, улыбаясь, — я тебе чаю заварю, посидим в моем холостяцком жилище.

Она улыбнулась в ответ с выражением сожаления на лице:

— Андрей, я бы очень, очень хотела, но я и так уже совсем опаздываю…

— Я буду скучать, сильно, — вздохнув, с печалью сказала она. — Ты не будешь на меня злиться? Обещай, что не будешь…

— Черт, я… мне это все… — не сдержавшись, с досадой начал говорить Андрей. Подходящие слова не находились, в итоге выходили лишь рваные фразы; да и желания быть любезным у него не было. Вспыхнуло ощущение бессмысленности.

— Ладно, прекрасно! — резко оборвал он сам себя, разрезав воздух взмахом ладоней, и затем в порыве эмоций на одном дыхании выпалил: — Мне не нравится, как ты неожиданно уезжаешь… потом также внезапно, когда тебе надо приезжаешь… никогда не знаешь, где тебя искать… это все ненормально, абсолютно ненормально…

Выражение грусти на ее лице смешалось со смущением. Мира молча смотрела на него.

Не дожидаясь ее ответа, Горяев тут же с некоторым вызовом кинул:

— В общем, если что, ты знаешь, где меня можно найти. Я для тебя всегда доступен!

Картинно накинув капюшон куртки, он вышел из машины.

Когда Андрей, поднявшись по лестнице на второй этаж, уже подходил к своей комнате волна эмоций слегка схлынула. Однако, он все еще продолжал прокручивать эту ситуацию в голове.

Сидеть в номере одному после случившегося совершенно не хотелось, было даже противопоказано. Поэтому после недолгих раздумий Горяев решил пойти в кафе в надежде встретить там кого-нибудь из коллег; выпить и пообщаться. Сейчас ему просто необходимо было как-то развеяться. К счастью, еще продолжался выходной.

Андрей принял душ и переоделся; через десять минут его рука с силой толкнула дверь кафе.

Сегодняшним вечером здесь было многолюдно. Горяев окинул взглядом зал. Мягко льющийся красноватый приглушенный свет ламп не перебивал мерцанье стоявших на столах толстых свечей, подсвечниками которым служили пустые бутылки из-под виски и джина. Их толстое стекло густо покрывали причудливые струйки застывшего воска (по крайней мере, ему хотелось так думать, скорее же всего свечи были парафиновые). Сами столы были как будто наспех сколочены из грубо обработанных досок. Вместо стульев вдоль столов стояли широкие длинные скамьи. Почти за всеми столами, эмоционально общаясь друг с другом, сидели шумные компании посетителей. Зал был заполнен постоянным фоном из голосов разговаривающих и смеющихся людей, стука приборов и звона бокалов и кружек.

«Чертовски притягательная простота, — с удовольствием подумал Андрей. — И атмосфера что надо!»

— Добрый день, — услышал он голос обращавшегося к нему официанта, возникшего из затемненного пространства откуда-то справа. — Руководитель лаборатории желает отдельный стол?

— У вас сегодня особенный вечер? — прервал его, не ответив на вопрос, Андрей.

— У нас сегодня вечеринка в стиле викингов! — гордо произнес официант, указав на большие модели «драккара» и «кнора», подвешенные под потолком в глубине зала и медленно покачивающиеся под воздействием теплого циркулирующего воздуха.

— Я, пожалуй, пойду вон туда, — Горяев указал в сторону стола, за которым лицом к нему сидел Штайнмайер, тоже заметивший его и приветственно махавший рукой, приглашая присоединиться к ним.

Андрей прошел через зал, практически непрерывно здороваясь и отвечая на приветствия.