— Здравствуйте! — улыбнулся пацаненок. — А вы кто?

Ильгар опешил. Освободил мальца, отступил. Он-то ожидал увидеть испуганного, заплаканного найденыша, что переждал неведомую угрозу в полях и теперь прятался ото всех, а ему предстал веселый и смешливый паренек.

— Я десятник из Армии, — жнец опустился на корточки, чтобы посмотреть мальчишке в глаза. — Знаешь, что такое армия?

— Ну да, — кивнул парень. — Вы — воины Сеятеля. Очищаете мир… не знаю, для чего и от кого, но старейшина Кулур всегда так говорил! Я — Дан… Ой, я сейчас! Кое-что потерял.

Он юркнул в пшеницу. Через мгновение вернулся, неся большую, сияющую на солнце вазу из горного хрусталя. Она была прекрасна. Каждой своей гранью, каждой высеченной деталью. Кольца у горлышка, плавные изгибы неведомых животных, на которых эти самые кольца держались. Изумительная работа…

— Вот! — Дан поднял вазу над головой.

Чуть позже, когда воины закончили осматривать деревню, Нот и Гур вырыли неподалеку от изгороди небольшую яму, развели в ней костер. Партлин состряпал любимую всеми похлебку из клубней, вяленого мяса и сушеного лука. Кто-то притащил лавки, стол. Сидели с подветренной стороны, так чтобы вонь от разлагающихся животных обходила их стороной. Ели в молчании, все больше наблюдая, как работает ложкой рыжий найденыш. Когда он прикончил вторую порцию, чем вызвал одобрительный возглас повара, Тагль поинтересовалась:

— Малыш, почему ты один? Куда подевались все взрослые?

— Ушли, — спокойно ответил Дан, облизнув ложку. Он указал на восток: — Куда-то туда.

Женщина вопросительно посмотрела на Дарующего. Альстед хмуро выбивал пальцами дробь на столешнице, совсем не притронувшись к еде.

— И даже стражи ушли? От кого они сбежали? Чего испугались? — пытливо вперился он в пацаненка.

— Не знаю, — пожал плечами мальчик. — Так уже было. Только раньше уходили по одному…

— Как так? — воскликнул Барталин.

— Ну, мой дядька, Бру, как-то вышел ночью из дому и пропал. Я видел, как он по дороге идет, звал его… но он не обернулся. И так — почти в каждом доме!

— А что ваши боги? — Дарующий помрачнел еще сильнее. — Не вмешались?

— Они ушли раньше всех, — Дан вдруг погрустнел.

Ильгар сжал вилку. Опять! Опять боги бросают свой народ!

— Что с тобой, десятник? — тихо спросил Марвин.

— Ешь. Все хорошо.

Дан рассказал жуткую историю об исходе жителей деревни Овраг. Вначале люди уходили по одному, но три дня назад, ночью, как по команде, выбрались из постелей, побросали дома и ушли на восток остальные. Мальчик говорил, что бежал за матерью до самого рассвета, цеплялся за подол и умолял остановиться, но та словно не слышала его. Тогда он вернулся назад, забрал из опустевшего капища вазу и отправился «собирать солнечный свет».

— Ночь околдовала маму, — уверенно заявил найденыш, утерев нос рукавом. — Когда я соберу достаточно солнечного света в вазу, я расколдую ее и всех соседей. Честно-честно!

Ильгар отвел взгляд. Он сомневался, что мать и остальные жители Оврага еще живы. Вряд ли их увели добрые силы… Тогда десятник задал мучавший его вопрос:

— Дан, если ушли все до единого… почему ты здесь?

— Не знаю. Меня не позвали.

Альстед решил, что ночь они проведут в деревне. Ильгар и Унгрен, как старший жрец в отряде, позволили себе оспорить решение Дарующего. Они напирали на то, что в Овраге по-прежнему опасно. Никто не знает, что действительно произошло с земледельцами, кто и как увел их. Но Альстед был непреклонен.

— Даже если все так, как говорите вы, мы просто обязаны разобраться, — стоял тот на своем. — Скоро стемнеет, а ночевать в поле еще опаснее. Здесь есть, где укрыться.

Жрецу и десятнику пришлось уступить. Дарующий не походил на человека, с которым следует долго препираться, да и доводы его казались вескими.

Заперлись в просторном каменном амбаре, что больше походил на крепкую башенку в цитадели. Хитрый и верткий Тафель, невзирая на сломанную руку, умудрился выбраться через небольшое окно на улицу и заклинить дверь с другой стороны. Ребята посмеялись над ним, но лучник заметил, что если они вдруг захотят выйти из амбара против своей воли, придется лезть через окно, а поскольку все остальные бойцы — неуклюжие поленья, кто-нибудь обязательно свалится и придет в себя. Дубовую дверь можно было выбить разве что тараном, стены казались прочными, поэтому Ильгар решил дозорных не выставлять. Все одно — Ромар спит чутко, как сторожевой пес, а в эту ночь чернокожий явно не собирался ложиться. Да и сам десятник хотел немного поразмыслить над тем, что делать с ребенком… но уснул, едва уселся на мешок пшеницы и закутался в плащ.

Спали все.

Даже Ромар захрапел.

И лишь Дан, нахмурив брови, глядел на крохотное слуховое оконце под потолком, из которого лился призрачный лунный свет. А потом мальчик услышал знакомый, почти неразличимый свист.

Первой мыслью было, что бездна увлечет тело вниз, и за кратким мгновением полета последует жесткий удар об камни. Участь всех глупцов, возомнивших, что умеют летать. Или неудачников, постигших истину обратного. Но нога ощутила опору, невидимую, однако вполне надежную, чтобы сделать следующий шаг. И Ная доверилась мастерству наставников — двинулась навстречу зависшему над пропастью туману. Он не походил на обычный, рождающийся ранним утром в горах и карабкающийся по отвесным скалам к солнцу. Этот не рассеивался от ветра, задувающего ощутимо на такой высоте, а наоборот, сгущался над тропой, будто бестелесный хищник, поджидающий жертву. За ним чувствовалась пустота — холодная, враждебная, бескрайняя, в сравнении с которой бездна под ногами выглядела неглубоким овражком. Идти туда не хотелось. Но это простые люди могут чего-то желать и не хотеть, поддаваться слабостям и страхам. У нее на это права нет. Она — Привратник, а это ко многому обязывало.

За спиной не раздавалось ни звука. Могло показаться, что девушка здесь совсем одна. Если бы тишина не звенела напряжением от множества встревоженных взглядов, сопровождавших каждый шаг Наи, боязнью нарушить словом или движением ткущийся в воздухе колдовской мост.

Туман приближался.

Вот до него осталось пять шагов, три, два… Стылый воздух ударил в лицо, резанул по глазам. Робкий свет начинающегося утра резко сменился тьмой, словно солнце вмиг исчезло с небосвода. Девушка обернулась. Ни пропасти, ни гор. Вокруг только чернота. Она в мире мертвых. Свеча уже потрескивала огоньком, оградив пятном зеленого света от нежеланных спутников. Уродливые существа при виде пламени прыснули в разные стороны. Но некоторые, наоборот, тянулись к нему, и, не в силах приблизиться, с тоскливым воем отползали назад, закрывая ладонями слепые глаза. Хотелось верить, что среди этой братии нет ни Карей… ни Витога с Алиштой.

Только теперь Ная сообразила, что сжимает какие-то предметы в левом кулаке. Свеча высветила на ладони заколку для волос Алишты и плетеный браслет Витога. И когда Кагар-Радшу успел их сунуть ей в руку? Это облегчало дело. Девушка прикрыла глаза, понюхала вещи, вслушиваясь в голоса тишины: куда потянет нить, чей владелец отзовется. Струны, пронизывающие пространство завибрировали. И заколка издала характерный тихий звон. Блондинка находилась где-то рядом.

Держа возле уха подающий голос предмет, Ная бросилась на поиски. «Алишта, где ты? Отзовись!» — мысленно взывала она. В мире мертвых шуметь нельзя, звук усиливался многократно и разносился далеко. Крик подобен грому и способен всколыхнуть такую нежить, что и свеча не поможет.

Позади уже катились волной озлобленные тени. Их ненавидящие взгляды холодили затылок, опутывали ноги, сбивая с бега. Окружат — не отбиться. Достаточно просто держать в кольце, выжидая пока не погаснет огонь. А потом…

За гранью Привратники, как правило, обходились защитной свечой, придерживаясь свода законов о невмешательстве в чужой мир. К колдовству прибегали в крайних случаях, когда уже не оставалось другого выхода. Отдача одним махом могла иссушить Привратника, сделав его уязвимым. Палка о двух концах, один из которых давал защиту, а другой подвергал жизнь угрозе. На сотворенное заклинание из низших уровней выползали такие жуткие существа, что простая нежить казалась безобидными зверюшками. Но времени слишком мало, чтобы избавляться от погони мирным путем.