На том и конец нашему походу в Плачущие топи…

Демоны меня заберите, как же приятно видеть солнце и небо! Что, Варлана? Ты со мной согласна?

— И все-таки ты что-то утаиваешь.

Альстед походил на подкрадывающегося к горшочку со сметаной кота. Он одолевал Ильгара вопросами каждый день, уловками пытался заставить противоречить самому себе, выуживал подробности, цеплялся к каждой мелочи. На что способны черные боги, какие цели преследуют, что у них за способности и можно ли провести Армию в болота? Приходилось рассказывать правду касательно всего, умалчивая лишь о помощи Эланде и семенах с цветком.

— Стратегические детали я изложу в своем рапорте, — спокойно отвечал Ильгар. — Про остальное было говорено. И не раз. Зачем толочь воду в ступе?

— Мне непонятно, как ты умудрился улизнуть, когда сотни воинов сгнили в плену, — Дарующий потер указательным пальцем несуществующее пятно на плаще. — Ты не особо умен и не выделяешься силой. Солдат как солдат. И все-таки — сбежал. Откуда знать, что ты не заключил предательский договор с черными богами?

— Я уже говорил, что побег — счастливый случай, не более. Здесь нет моих заслуг. Влага и время сделали свое дело. Под слоем мха на стене выкрошилась кладка. Мы осторожно расширяли по ночам трещину, пока первый из нас сумел протиснуться. А потом — бросились бежать, куда глаза глядят. Поднялась суматоха! Я сбился с пути — да я его и не знал вовсе! — и провалился вниз, в коридоры. Блуждал, не ведаю сколько времени. Наверное, сгинул бы там вовсе, но появились парни. И филин.

— Филин… филин… — хмыкнул Дарующий. — Я бы и его не отказался изловить, но пернатый нечестивец исчез. Говорю тебе открыто — в рапорте Совету я опишу все, как было и есть. И твой договор с черноволосой, позволившей пройти нам через брод, и про филина упомяну, что искал тебя в подземельях. Это не простое животное — я уверен. Так что будь готов к расспросам и вполне вероятному аресту.

Десятник почувствовал, как холодеет в животе. Понимал ведь, что так просто Альстед от него не отвяжется, но рапорт и арест… Впрочем, причины для недоверия со стороны Дарующего были. И достаточно веские.

— Я служу Сеятелю и его воле. Угодно посадить меня за решетку — пусть сажают. Но я не предавал Армию. Не предавал волю нашего мудрейшего повелителя. Моя совесть чиста, как твои доспехи.

Большую часть пути к Сайнарии десятник молчал — выговорился Варлане на всю жизнь вперед. Теперь больше думал и прикидывал, что ожидает их в конце пути. Трижды садился писать рапорт, но, едва взгляд падал на список погибших, становилось мерзко на душе. Хотелось выпить вина или настойки из ягод бузины, от которой в глазах темно, а в голове роятся радужные фантомы.

До Сайнарии оставалось совсем немного, когда эйтары изъявили желание покинуть отряд. Оспаривать их решение никто не имел право — этот народ был вольным, таковым и оставался…

— Им будет хорошо у нас, — проговорил Эльм, помогая переложить нехитрые пожитки Дана и Варланы на купленную по дороге телегу с запряженным мулом. — В наших краях нет войны. Красиво. Спокойно. Там — жизнь. Что еще нужно израненным душам, как не мир и покой?

— Конечно, важнее покоя нет ничего не свете, — сказал Ильгар, понимая, что его-то душа требует справедливости. Нового порядка. Перемен. А до них можно доплыть лишь по рекам крови. — В Эйтарии им будет лучше, чем где бы то ни было.

— Потому, что там нет Дарующих? — перешел на шепот эйтар. — Потому, что мой народ невозможно заставить отдать ребенка?

— Именно. Храни мальчишку, Эльм. И его вазу тоже.

— Буду хранить как зеницу ока. В них есть нечто, что не похоже ни на силу богов, ни на мощь колдовства. Иное что-то. Как и в твоих семенах. Никогда ничего подобного не видел и не ощущал. От них идет тепло…

— Тише, — Ильгар сжал его плечо. Он рассказал про семена лишь одному Крапивке. Кто еще способен понять природу семян, как не человек из народа, живущего в полной гармонии с силами природы. — Замолкни. Альстед не должен знать про них.

— Понимаю. Если что-нибудь вызнаю — сразу сообщу тебе, — Эльм кивнул. — Прощай, десятник. Иди к своей цели, но смотри под ноги.

Он протянул Ильгару браслет, сплетенный из лозы, плюща, ивовых прутьев, волокон коры и водорослей.

— Подарок. Одень его на руку той, которую любишь, и природа сохранит красоту твоей избранницы на долгие годы.

— Спасибо, друг. Я уже восхищаюсь твоим народом. Когда-нибудь, когда война закончится, жди меня в гости.

— Приезжай без меча.

— Так и поступлю.

Затем Ильгар отправился к Дану и Варлане. Женщина выслушивала длинный список рекомендаций от Тагль. Жрица по два раза повторяла каждый ингредиент, название каждой травы, каждого эликсира. Свою работу она делала с упоением.

— Ты позаботишься о матери, парень? — Ильгар пригнулся и посмотрел мальчишке в глаза. — Защитишь, если что?

— Конечно. Никто не посмеет ее обидеть!

— Ты — воин. Когда вырастешь — возьму к себе в сотню, — улыбнулся десятник.

— Нет, в Армии я воевать не буду. Да и не думаю, что ты увидишь меня взрослым. Прощай, Ильгар. Ты — хороший. Честно! Пусть твоя рана когда-нибудь исцелится.

Мальчишка повис на шее у ошарашенного десятника.

Впервые за долгие месяцы отряд оказался под крышей настоящего трактира. В общем зале было чадно от табака, пахло хлебом. Пол устилала солома, а сквозь распахнутые настежь окна ветерок задувал напоенный ароматами полевых трав и цветов воздух. В холодном очаге лежали нетронутые пламенем бревна. Три вспотевшие девушки сновали между рядами скамеек и столов, разнося питье и еду. Посетителей хватало. Местность сельская, работы в полях невпроворот, для торговли наступало самое подходящее время — и по дорогам тянулись вереницы телег и фургонов.

На столешнице перед жнецами исходили паром три жареные утки, начиненные кашей и изюмом, стоял котелок с тушеной капустой и горохом, а также большой пивной жбан, усеянный капельками влаги. А еще: хлеб, твердый соленый сыр, свежий лук, квашеные огурцы и кусочки соленой рыбы в масле. Алсьтед не поскупился на угощение и заплатил за все из своего кармана. Сам, правда, предпочел пировать за столом со жрецами, уставленном менее богато. Ромар цедил вино, сидя на табурете и опершись спиной о дверной косяк. Из еды прикоснулся лишь к грушам в меду.

Ильгар взирал на соратников, служаночек и прочий люд поверх кружки.

Пиво было густым и одуряющее пахло солодом. Кусок в горло не лез, зато пилось исключительно легко и в охотку. Правда, голову хмель отчего-то не спешил затуманивать. Это даже слегка удивляло десятника, учитывая плачевное состояние тела.

Заставив себя съесть три куска сыра и ломоть хлеба, Ильгар допил четвертую кружку и, упершись кулаками в столешницу, встал. Он надеялся, что прямо сейчас получит коварный и сокрушающий удар от выпитого пива — так бывало частенько, когда упорно и с интересом надираешься за столом, а потом резко вскакиваешь на ноги. Но сознание оставалось досадно чистым.

«Может, это и к лучшему».

— Ты куда собрался, десятник? — Марвин ухватил его за рукав. — Да еще и с таким злым лицом? Морду кому-нибудь вздумал начистить? Тогда я с тобой! — Он снял с пояса туго набитый песком мешочек из жесткой кожи.

— Уймись, — Ильгар пихнул парня в плечо. — Сегодня вечер отдыха. Забудь про мордобой и жри от пуза. Может, это наша последняя совместная трапеза.

— Хрен там, — махнул рукой Партлин, — мы не позволим каким-то штабным бабам закрыть тебя за решетку, десятник!

— Верно! — громыхнул Гур. — Не позволим. Вот сейчас уделаем этот жбанчик — и не позволим! Лично запихаю пергамент с доносом Альстеду в задницу!

— Умолкните, пока наш сияющий доспехами кормилец не услышал, — цыкнул на них Кальтер. — Иначе все окажемся в кандалах и за одной решеткой.

На него непонимающе уставились остальные бойцы. В их глазах притаилось едва ли не презрение.