Сама махарайка – это небольшая такая коробочка, которая к локальной сети подключается, и на одном из аппаратов в сети её надо инициализировать.

Потом часа три-четыре надо ходить по подключенным компьютерам и отвечать на дурацкие вопросы в открывшихся диалоговых окошках. Мы первоначально посчитали, это улучшает работу системы процентов на 20, а оказалось всё не совсем так, вернее, можно сказать совсем не так.

Пару раз прогнали в нехилых бизнес – центрах эту машинку как бы в качестве теста, а в одном из них оказался въедливый бизнес – аналитик.

Обнаружив ничем не объяснимый рост деловой активности и резкое улучшение всех показателей, он тщательно сопоставил то, что мог сопоставить, и стартовой точкой этого улучшения обнаружил момент нашего прогона махарайки.

Потом, через пару недель, обратно всё пришло в норму, и вот тогда ради эксперимента, они снова Васю с махарайкой позвали. И снова необъяснимый рост всех показателей…

В общем, ребята поняли, что дело ясное, что дело тёмное. Немножко зная, что у нас за контора, они в дебри не полезли, решив, что себе дороже, а вот за Васей с махарайкой стали приезжать. Регулярно. Ну, вы помните, я уже про это как-то рассказывал.

Босс, обнаруживший такой неожиданный интерес, попытался было найти и соединить концы с концами, скоро совсем запутался и бросил эту дурную затею, решив оставить всё, как есть, потому что ему-то как раз лучше чем кому бы то ни было известно, что иногда случается необъяснимое. И возможно лучше это необъяснимое и не объяснять. Всем лучше.

Вот тогда-то и возникла абсурдная, по сути, идея. Тиражировать алгоритмы, реализованные в махарайке. Подобрали близкое схемное решение, сделали прошивки.

Коробочку скручивают в Украине из китайских комплектующих, прошивку подгоняют корейцы, солдатики в части одно с другим соединяют и инструкцию в упаковку вкладывают.

Фирма Ренаты Игоревны под большим секретом и за очень хорошие деньги это дело устанавливает, инициирует и сопровождает. Никакой рекламы, никаких дистрибьюторов, работа только по рекомендациям, очередь расписана уже на пару лет.

Изделие назвали 'ЛимоН' с какими-то хитрыми цыфирьками, по секрету всем говорится, что это новая секретная разработка 'оттуда', и контрабанда, ноу-хау строго засекречены, а потому тс-с-с, и никому. Потому что 'там' есть 'фирма', потому что есть страшная коммерческая тайна.

Вот тут-то мы, кажется, и перемудрили. Потому что никакой 'фирмы' на самом деле нет, кроме нашей, а тайна – она никакая не тайна, одни непонятки. И вся эта 'операция' пошла, видимо, как раз по поводу этого тумана напущенного.

Слил кто-то туда, куда бы и не надо, и нашлись добрые люди, желающие тайну узнать, сейчас пытать начнут всех, кто вокруг да около.

На нас, естественно, не выйдут, мы им не по зубам, мы никому не по зубам, фирме Ренаты это только дополнительная реклама, которая, правда, и вовсе не нужна, но это же повод еще задрать цену кратно.

В СМИ ничего не просочится, а шепотки пойдут, очередь за нашим эксклюзивом явно утроится.

А махарайка и сама по себе работает, собирает информацию, накапливает опыт, совершенствуется и модернизируется в процессе, готовится изделие для новой серии.

Это только так кажется, что в бессмыслице нет никакого смысла. Потому что это бессмыслица. На самом деле это совсем не так, и смысл всё равно есть, потому что абсолютной бессмыслицы не бывает, как и всего другого абсолютного.

Да тот же Эйфель, когда строил свою Эйфелеву башню, думал, что это бессмыслица, и Малевич, когда черный квадрат рисовал, наверное, тоже думал. Или не думал, я не знаю. Потому что я не спрашивал.

Скорее всего, они думали, что некоторые подумают, что это бессмыслица, и оно так и получилось, хотя на самом деле это совсем не так, потому что некоторые всегда думают, что это бессмыслица, если они там чего-то не понимают.

Я так никогда не думаю.

Потому что я всегда думаю, что смысл есть, просто не может не быть смысла, хотя я его и не понимаю. Но всё может быть исправлено.

Смысл может быть найден, а может и просто появиться, некоторое время спустя, как в случае с Эйфелевой башней, например.

Вот какой смысл в написании этого опуса?

И не надо мне говорить, где опус, а где Эйфелева башня. Я и сам прекрасно знаю, что Эйфелева башня в Париже.

– Эй ты, здравствуй! Ты же ученый? У меня нет ни одного знакомого ученого. – Лариса на остановке маршрутки подвалила к Третьему Штурману, и агрессивно взяла его в оборот.

Сеня даже опешил. Он никак не ожидал, что вот так вот запросто может произойти то, чего он себе нафантазировал уже неоднократно.

А у Ларисы горит заказ. Ей, кровь из носу надо сделать ролик типа из жизни ученых. В смысле, продукт оказался замысловастенький, целевая аудитория должна быть семи пядей во лбу. А тут прямо на ловца и бежит. Только пугливый какой-то. Но ничего, никуда он не денется, и сам придёт, и друзей приведёт.

– Привет! – Сеня робко улыбнулся, Прасковья открылась ему с совершенно неожиданной стороны. Впрочем, почему Прасковья, никакая он не Прасковья, это он так для хохмы её именовал. Впрочем, не только он. Они у себя в курилке всех девушек называли Прасковья.

– Лариса. А тебя, я знаю, Семёном зовут. – Лариса протянула руку и одобрительно улыбнулась.

– Откуда? – Знаю, знаю, мы уже два года в одних маршрутках катаемся. Ты можешь мне помочь? Вернее не мне, подружке, ей из Штатов гаджет прислали, ну таблетка еще называется, а мы ни в зуб ногой.

– Подключить что ли надо?

– Ага, и подключить, и показать, и научить, и разобраться. Давай, я тебя к ней в субботу заберу, ты не против? И еще кого-нибудь из ваших, Вадима, например, пригласим, ага? Я ей сейчас звякну, пусть готовится. Вадим – это ваш новенький? Он такой стеснительный, прямо сил нет.

Нет, ну какая прелесть этот Сеня, покраснел так мило. Как режиссер Якин в кине говорил: какой типаж. Ботаник, он и есть ботаник. Тут ничего и режиссировать не надо. Ой, опять покраснел. Так бы и съела.

Маршрутка подкатила, Лариса запрыгнула, и замахала Сене рукой, давай рядом. Всю дорогу болтала без умолку, дёргала Сеню за рукав, а у подъезда, прощаясь уже выпалила:

– Договорились, в субботу часа в два тут встречаемся. Ты Вадима уговариваешь. Да не бойся, секретную тайну выпытывать не будем, я знаю, вы тут все такие засекреченные. – Ой, опять покраснел.

Сеня потоптался перед захлопнувшимся подъездом, пытаясь собрать мысли в кучку. Мысли в кучку не собрались, потому что и мыслей никаких не было. Настало ожидание субботы.

В каждом из нас живёт этакий Пьеро. Я уж про Арлекина не заикаюсь, а тем более про пуделя Артамона. Странно, что я его до сих пор не встретил, скорее всего, он забился куда-нибудь в очень укромное место и думает свою думу. Скорбь и безысходность надолго, если не навсегда, овладевают им. Они им всегда овладевают. Собственно, ни на что другое он по определению не способен.

К встрече с ним я не готов, впрочем, никто и никогда не готов к встрече с ним, потому что сказать ему нечего. Потому что он и так всё знает, всё понимает, но не может ничего поделать с собой. Со мной, то есть.

Поэтому он абсолютно спокоен. Но он есть, и это факт на лице. Вот это как раз и есть самое страшное. Вы когда-нибудь видели самое страшное? Самое страшное – это моё лицо, когда я абсолютно спокоен. В смысле, когда он – это я. И от этого в принципе нет никакого спасения. Кроме как обратиться к Дюдюке Бирбидонской.

Почему-то некоторым совсем не нравится, когда их мочат. Мне, например, это не нравится совершенно. И я, что совершенно естественно, делаю всё, что бы этого не произошло. Вообще-то, по-правде говоря, я ничего не делаю. На первый взгляд.