Прочитал вчера в сети прелестнейшую миниатюру про семь красных перпендикулярных линий. Профессионалы – они все такие. Это, чтобы было понятно, шикарный текст про офисный планктон. Ничего лучше про офисный планктон я до сего дня не встречал. Понимаю, что меня-то этот текст изменил.

И мою объективную реальность тоже. В смысле мир, в котором я живу. А значит и не только мой мир, но и ваш. Хотя я вовсе не Будда. Вы, как мне кажется, тоже не бабочка. Потому что до сего дня вы ничего про семь красных перпендикулярных линий не знали.

Про профессионалов-то вы, конечно, догадывались, но чтобы вот так. Нет, я полагаю, вам это уже могло быть известно до меня, но это вряд ли. Вы же, как я, не проводите дни и ночи в сети, а если и проводите, то ваш круг общения, естественно, не совсем такой, как у меня. Иначе было бы удивительно.

А вот я вам сейчас тут ничего не расскажу про семь красных перпендикулярных линий. Это чтобы создать подобие интриги. Ну и авторские права ничьи не нарушать. И рекламу никакую никому не делать. Ни контекстную, никакую. Тем более если не платят. Потому что никто платить и не собирался.

А если вам уж совсем невтерпёж, вы в сеть войдёте и в поисковик забьете семь красных перпендикулярных линий. А чтобы вы еще больше изменили свой, в смысле, наш мир, забейте туда же еще прелестную миниатюру про Жозефину. Вот тогда и увидим, кто из нас Будда, а кто бабочка.

Старичок боровичок-то, откуда тут вылупился? Чего он себе тут олицетворяет? Вроде все проблемы на этом участке пути я уже порешал. Может, упустил чего?

Раз он тут стоит, значит разговора с ним избежать не удастся. Хотя я на контакт в последнее время очень неохотно иду, у меня все эти детские неожиданности уже в печенках сидят.

– Здравствуй дедушка. Как ты тут себе живёшь-можешь?

– Здравствуй, коли не врёшь. Ты уже, я вижу, лыжи навострил? С дедушкой-то и поговорить по-человечески не возжелал?

– Возжелал, дедушка, отчего же с тобой не поговорить? Об чем речь вести будем?

Вот так, сразу мячик на его сторону перекину, пусть сам инициативу проявляет. Может и польза какая обоюдная возникнет, не зря же он тут появился, ой не зря.

– Ты мил человек под ноги то почаще посматривай. Тут тебя такие радости на пути ожидают, подстерегают, предупредить я тебя тут поставлен.

– Ну, спасибо, дедушка, спасибочко, дорогой ты мой.

У каждого народа есть свой язык. Иначе это не народ. Но, оказывается, внутри народа есть социальные группы, назову их так, потому что группы эти весьма условны и границы групп весьма расплывчаты. А внутри языка есть диалекты.

Еще их называют по разному, кто назовёт сленг, кто жаргон, кто арго, кто еще как-нибудь назовёт, это, по сути, и не важно, важно то, что по языку чаще всего можно определить принадлежность индивида к тому или иному сообществу.

Чтобы было понятно, если человек научился говорить по маасковски, это не значит, что он стал москвичом. Чтобы стать москвичом, надо получить московскую прописку. Но даже получив московскую прописку, человек не говорящий по маасковски москвичом не становится, а становится понаехали тут. И даже получив московскую прописку и научившись говорить по маасковски человек всё равно остаётся понаехали тут. Или уже не остаётся.

И вообще, москвич это машина такая, которую даже и не в Москве делали, а в Ижевске. Нет, и в Москве тоже делали, но и в Ижевске тоже делали. Сейчас уже не делают. Потому что плохая машина москвич. Нет, раньше она хорошая была, когда других машин было мало, вернее она и тогда плохая была, но все думали, что хорошая, и мечтали, чтобы у них был москвич.

Но это мы отвлеклись от языка, и диалектов, хотя, надо признать, по делу отвлеклись, чтобы оно стало понятно. Потому что не москвич делает человека, а человек делает москвич, вернее уже не делает, а раньше делал.

Тут еще вот на чем надо остановиться. Если человек сидит на скамейке, то он давит на скамейку. И в то же время скамейка давит на человека, ровно с такой же силой, как и человек на скамейку. Это закон природы такой. Его еще иногда законом Ньютона называют. Третьим. Называется, действие равно противодействию.

И вот так оно себе действует и действует, а потом хрясь, и пополам. И с первого взгляда не поймешь, скамейка сломалась или ж.па треснула. И со второго, бывает, тоже не поймешь, но это не важно.

Потому что исправить уже ничего нельзя. Это вот и называется точка бифуркации. Потому что всё было ничего, а потом бабочка пролетела, и всё. Хрясь, и пополам.

Но это не важно, а важно, что если человек действует на язык, то и язык действует на человека.

Я вот в ранней юности заметил, что существует такое арго завлабов. Притом неважно, из какой местности завлаб, из какой отрасли, всё равно они все говорят одинаково. Нет, конечно, они говорят по разному, и завлабы мне попадались разные – и пожилой еврей металлург, и энергичный грузин электронщик, и импозантная казашка биолог, ну и всяких русских и не… очень много… и все они говорят по разному, но одинаково в смысле структуры речи, построения предложения, расстановки акцентов, еще много чего, я не пытался классифицировать, я пытался научиться так говорить.

И когда я так говорить научился, то сразу стал завлабом. В смысле мне лабораторию дали. Не потому, конечно, дали, что я так говорить научился, в смысле арго освоил, а за совсем другие заслуги, но, я думаю, что никаких заслуг бы и не было, если бы я арго не освоил, я бы и не стал завлабом.

– Солярис тут развели! Киношек насмотрелись про Баниониса!! 'Кто еще с тобой работает?!', – Босс оседлал любимого конька и помчался, не разбирая дороги.

– Это же 'Мертвый сезон', – робко подал голос Сеня.

– Я и говорю, мертвый сезон!!! Ходят тут разные сущности зловредные!!! – у Босса на всё имелся железобетонный аргумент. Разнос он устраивать любил. Особенно без повода.

Вот когда по поводу надо было – тут его не дозовёшься, не любил Босс, когда по поводу. И решения принимать не любил. Кадровые. Никакие, впрочем, не любил, но кадровые особенно. И не принимал. Никогда и нигде.

Тот, кто слегка пристукнут совком, меня прекрасно понимает, вернее, понимать-то тут практически и нечего, но сопереживает, сочувствует, соощущает этот хаос, который творится в моём миропонимании, потому что целые поколения пристукнутых совком оказались просто не в состоянии принять и переварить эту вакханалию, которая началась, когда стало можно.

И те, кто удачно устроился, и те, кто устроился не очень удачно, а также и неудачники и прочая и прочая погрузились в эту вакханалию без руля, без ветрил и даже без компаса.

Ситуация, безусловно, у каждого разрешилась по своему, но мне почему-то кажется, что она ни у кого до конца так и не разрешилась.

Тем более что и время, в сущности, не одномерно. Для некоторых это мало что меняет, даже, наверное, не меняет почти ничего, но таких как раз мало. Смирившихся больше, но принявших, как мне кажется, совсем нет. Есть только делающие вид, как бы остановившиеся.

Или наоборот, те, кто попросту перевел стрелки. Таких больше, таких много. Мятущихся и неуверенных. Потому что они как раз ни в чем не уверены. Они даже не знают, в каком времени они живут. В чьем времени.

Большинство, не то, которое когда-то назвали агрессивно-послушным, другое большинство, думающее большинство даже и представить не могло, что существуют сюжетные построения, не совпадающие с прямолинейной фабулой.