– В нашей истории были и навязывания, и заимствования. Навязывание часто связано с тотальным насилием. И таких примеров много, начиная с эпизода случайного выбора религиозной формы Ольгой, и насильственного крещения (огнем и мечом) и альфабетизации. Россия до сих пор – территория торжествующего язычества…

О как! Сразу и не поймешь, за белых он или за красных. Ругает он либерастов, или наоборот, проповедует.

– Есть люди, которые с наслаждением и регулярно наступают на грабли, лишь бы грохот от удара сотрясал воздух.

– Итог этих попыток – трагический: с одной стороны, – семьдесят четыре года марксистских, плюс двадцать лет 'либеральных', десятки миллионов жизней и всеобщая моральная деградация, с другой – вся Россия превратилась в страну манекенов и симулякров. Все, какие только возможно, формы мы за последние века на Западе позаимствовали, а о смыслах и обстоятельствах, которые сделали там все подобные формы возможными, мы, из-за принципиального догматизма нашей интеллигенции, так никогда даже и не успели задуматься…

Похоже, всё-таки ругает либерастов. А чего предлагает-то? наверняка ведь пара простых рецептов к концу речи припасена. Вроде до выборов еще далековато, а уже началось. Пропагандисты, агитаторы.

Или это стихийно началось – как тогда, в перестройку. Или это оно самое и есть, в смысле, что началось. Психоза не чувствуется, обстановка спокойная, эти громить магазины не пойдут.

Электризация, чувство толпы, экзальтация оратора не возникает, да и милиционер в эту сторону не поглядывает, стоит себе тихонько у входа. Или полицай он теперь уже, но всё равно, беспокойства не проявляет. И это правильно. Не погромщики собрались. Слушают, вникают. С оратором не спорят. Давненько я таких мирных собраний не наблюдал. Но это уже знак. Сигнал, то есть.

Зима, как всегда, наступила неожиданно. В смысле ее все ждали, ждали, а она неожиданно. С вечера еще дождило, а утром глянул в окно – сугробы.

Нет, метеозависимостью я не страдаю, даже и метеочувствительностью не отличаюсь. Ну, выпал и выпал. Суставы не ломило, поясница не ныла. Она у меня вообще редко ноет.

Но спал изумительно. Без всяких кошмаров, да что там кошмаров, и без сновидений вовсе. Как лег, так провалился. До утра. Утром вынырнул. Бодренький такой, жизнерадостный. Хотя чему вроде радоваться – зима. Как всегда, неожиданно.

– Гриша, а ты как думаешь, вирусная атака мемов – это страшно?

– Вирусная, это конечно страшно. Потому что для вирусов мы ничто иное, как первичный бульон. В том числе и для мемовирусов. Они в нас размножаются, мутируют, а потом это вообще неизвестно во что может вылиться. Даже если они, эти вирусы, и вполне доброкачественные. Впрочем, доброкачественных вирусов, по определению не бывает.

– Гриш, а ты пробовал запускать мемовирусы? – Третий Штурман сегодня заметно нервничает. У него появилось какое-то смутное подозрение, что 'это жжж неспроста'.

– Вообще-то я это только теоретически себе представляю. Еще бывает вирусный маркетинг – это как бы привязчивый прилипчивый мем запущен про какой-нибудь шампунь-лосьон. И ты ходишь, и как идиот повторяешь какую-нибудь фигню. И все повторяют. То есть мемы эти размножаются. Без никаких, заметь, дополнительных затрат со стороны продавцов. Им остаётся только бабки рубить.

Ассистент с очень умным видом настоящего ботаника пальцем тычет свои очки в переносицу, и выглядит при этом как какой-нибудь Гарри Потер или пионер Витя из нашего старого советского мультика.

– А вообще, Сень, я эту теорию не очень люблю, она какая-то не наша, не русская. Эти теоретики сейчас из чего угодно лепят теорию, лишь бы гранты отработать. Главное же, это экспериментальной проверке не подается. Что-то типа чуда. В решете.

Третий с Ассистентом пытаются подбить базу под то задание, которое Босс им сформулировал в качестве затравки. Он всех своей нейролингвистикой уже почти замучил, но я-то догадываюсь, что это у него как раз метода такая, вроде той самой пресловутой вирусной мемоатаки.

Ничего путного из этого, конечно не выйдет, но круги по воде пойдут. Потом останется собрать статистику, обработать пристрастно, и статеечку тиснуть. Особенно, если престидижитатор заработает, а ребята эту свою лабуду будут повторять регулярно.

Но я надеюсь, что не загудит престидижитатор в обозримом будущем. То есть, не загудит, пока всё тут у нас не рассосется потихонечку. А то никакой чистоты эксперимента не получится.

Впрочем, как я понял, никого на самом деле никакие эксперименты не интересуют. Всем сразу результат подавай, причем положительный результат, потому что если результат будет отрицательный, много чего нехорошего за это время случиться успеет.

Атмосфера радостного идиотизма. Это такое состояние коллектива, когда есть ощущение грядущей перемены к лучшему. Ожидание, то есть. Которое или реализуется или не реализуется.

Иногда она возникает в преддверии какого-нибудь празднования, но это кратковременно. Все мгновенно глупеют, и не способны ни на что, кроме простейших механических действий – типа там салатик порезать, бутерброды намазать.

Какое-то время после окончания празднования она еще сохраняется, а затем плавно переходит в нормальный производственный процесс. Иногда она возникает в преддверии каких-то грядущих событий, судьбоносных, естественно.

В перестройку вся страна жила в этом состоянии лет несколько – ну когда по радио и тиви съезд транслировали, и все к приёмникам приникали, и каждое слово боялись пропустить – вот оно, вот оно то самое… ну вы поняли.

Хотя, возможно, лет вам тогда было маловато, и вы сами этого идиотизма и не испытывали, но не заметить его у окружающих просто не могли, в смысле ощутить.

За Ириной приехали. Большая красная машина была, как только что купленная, она выглядела абсолютно несуразно в нашем захолустье. Ирина с самого утра вертелась радостно возбужденная, ее откровенно пёрло.

Она то и дело порывалась что-нибудь рассказать, но сбивалась, пресекаясь на полуслове, боясь спугнуть… ну, не знаю, кого или чего она спугнуть то боялась – всё же было и так давно решено.

Можно сказать, что всё уже состоялось, причем состоялось самым благоприятным образом, так сказать, к взаимному удовлетворению высоких договаривающихся сторон.

Сторон было четыре. Во-первых, две враждующие группировки, которые считали нашу территорию своей. Во-вторых, контора. Какая-то служба или подразделение, ни во что толком не посвященное, ненароком наткнулось на следы нашей жизнедеятельности десятигодичной давности.

И решили пошуметь – авось чего обломится, тем более следы были грязненькие – ну времена такие были, руки никто не успевал помыть, всем надо было хапать.

Ну и Ирина, естественно, она в этих десятилетней данности событиях главную роль играла, хотя и по чистой случайности. Оказалась, так сказать, в гуще событий. Вернее, всё на нее указывало.

Потому что хозяин комбината тихонечко почил в бозе, денежки уплыли в оффшор куда-то, а Ирина – вот она, живее всех живых, и по всем внешним признакам процветает. По остальным признакам тем более.

Трудно представить себе более преуспевающую мадам, трудно поверить, что вообще-то эта многокилотонная секс-бомба заряжена такими, свойственными ей одной, задатками, что если кто не спрятался, я не виноват. Ирина тем более не виновата, она же не хотела. Просто так уж получилось.

По правилам квеста. Цепочка ассоциативных образов дает искажение объективной реальности. Сознание переключается на параллельные потоки. Проходит пара дней, и память не различает, было это на самом деле или в полусне, реальность заволакивается легкой дымкой.