А раз так, нам ничего не угрожает. Просто не может угрожать.

Или они вообще типа палят во всё, что шевелится. Но мы же не шевелимся. Нет нас. И быть не может.

А зачем тогда вообще шандарахнули? Просто так? Для профилактики?

Слишком дорого эта профилактика им обходится, если посчитать. Но кто же считать-то будет? Только вот если не угомонятся, в смысле не успокоятся, найдётся кому посчитать, и вот ужо посчитают.

Это мы так шандарахнем – тоже типа ответный залп в никуда, наугад. Но нам-то это не будет стоить ничего, вообще ничего, кроме того, что стоит то, что мы как бы есть.

Человек предполагает, а бог располагает. Или кто там у нас располагает, Мироздание? Все сущности обустроены, путь практически пройден. Дудочка практически не пригодилась. Однако миссия почему-то не кончается, что-то всё-таки осталось незавершенным.

Или какой-то хитрый ход требуется? К морю-окияну я вышел. Спокойно синее море. Не шумит, не волнуется, недовольства не выказывает. Разговаривать с ним что ли? Как-то не понятно, как это делается.

Или достать дудочку и… вдоль по линии прибоя, чтобы все сущности разом за мной строем выстроились… как-то вроде так надо. Я уже догадываюсь, что если вот сейчас ей воспользуюсь, то они все тут как тут окажутся, но боязно. А вдруг не получится. Есть элемент неуверенности, а не уверен – не обгоняй, в смысле, глупости-то делать еще время не пришло, похоже.

И всё-таки, кто же это тут я, кем мне выпало быть, Крысоловом или Мессией? Или это одно и то же? Похоже, это как раз одно и то же, вот только какого-то элемента не достаёт, чтобы всё сошлось, чтобы даль-то светлая открылась. И вот тогда я поведу вас в даль светлую.

А куда деваться, если жребий такой выпал.

Торкнуло. Среди ночи как будто подкинуло с кровати, я сел и ничего не понимая, замотал головой. Странный, смурной, тяжелый сон, вязкий и засасывающий, как болото. Как будто и не кончается сон, и я в сне нахожусь, но понимаю, что уже проснулся, понимаю, что нельзя медлить ни минуты.

Не зажигая света встал, наспех оделся, выпил стакан воды. В темноте нашарил ботинки, шапку. Вышел на стоянку, завелся. Куда это я? Снег идёт тяжелый, липкий, фары пробивают на десяток метров, с дальним еще хуже – стена снега перед капотом, дальше ничего.

С ближним вырулил на бетонку, потом выехал на федеральную, не разгоняясь сильно, дорогу не занесло, но и не сказать, что слегка припорошило, снегопад только начался, к утру сугробы уже будут, переметет, будет грейдерам работёнка.

Чуть просветлело, встречные фары заметно, дальше еще одни. Тоже с ближним едут, или с противотуманкой.

Куда это я? Первую развилку пропустил, мелькнуло какое-то деревенское название, вторую тоже, а вот на третьей похоже надо сворачивать.

В эту сторону по федеральной я никогда еще не ездил, мне тут и делать то нечего, в этой стороне. Судя по спидометру, уже по федеральной километров 90 отмахал, тут какой-то городишко вроде должен быть, название как-то в голову не лезет. Что за дурнина, или я всё еще сплю? Щипать себя, что ли? Куда меня понесло среди ночи?

Так, тут поворачиваю, километра полтора, еще своротка, какие-то строения, не то цеха, не то ангары, дорога еле проглядывает, снегопад вроде утих, стали видны неяркие фонари вдоль невысокого забора. Ворота. Открыты, как будто ждут, ни будки, ни охраны, ни шлагбаума какого.

Что мне тут надо-то, вот бы узнать. Это самоощущение я помню, когда-то в ранней юности зафиксировал его, можно сказать непроизвольно, но тогда оно появлялось, совпадая с моими намерениями, можно сказать я его вызывал, я им в какой-то степени управлял. Сейчас всё наоборот.

Тогда у меня вдруг появлялось намеренье встретить друга, при том встретить в таком месте, где он как бы мог появиться, то есть я знал, что он где-то тут, в чужом городе должен появиться со дня на день, и даже примерно где, только я не знал, ни когда он приедет, ни где остановится, и вот в какой-то момент 'это' включалось, я куда-то как сомнамбула шел, ехал, снова шел. В какой-то момент что-то вроде оцепенения наступало, и я как бы тормозил.

Да, я как бы всё правильно делал, знал, что он приедет в эту вот фирму, пойдет вот по этой вот улице, и я могу в эту фирму прийти, и спросить, а не приехал ли? – мобильников тогда и в помине не было, обычные-то телефоны как бы в диковинку были, не, не в диковинку, конечно, но мысли, скажем, через справочное выяснить номер фирмы и позвонить, как-то не возникало.

В предпоследний момент, на подходе уже к фирме, это самое оцепенение и наступало, как бы понимаешь, что вот туда надо свернуть, а что-то как бы мешает, и притормаживаешь, и глазами находишь лавчонку ненужную, решаешь зайти, типа передохнуть, газетку местную прикупить. И то ли входить, то ли не входить… завис, а из лавчонки друг искомый.

Было со мной такое раза два или три, в разных совсем городах, то в отпуске, то в командировках, и с разными друзьями, состояние это вот как-то четко запомнилось, зафиксировалось, даже поверилось, что я его у себя при желании вызвать сумею.

Тут же что-то другое, похожее, но другое.

Не я же сам захотел, меня притянуло.

Меня передёрнуло. Вот она, срань господня, дикари, которых можно изучать только в бинокль с высокой башни, и которые заражены деревенской болезнью, излечиваемой лишь просветлением.

Хиппи, деревенщина, фундаменталисты, ничтожества, либералы, консерваторы, педики, гетеросексуалы, неверные, полотенцеголовые, белые, черные, распутники, женоненавистники – кто их тут в полумраке то разберет, но вот собрались же, стоят, все двадцать семь, я двадцать восьмой, и что мне тут делать, я и не понимаю вообще.

Но так даже лучше. Не надо заморачиваться, потому что те, кто затеял эту комбинацию, играют на этих древних примитивных позывах, добиваясь даже самых дебильных результатов, например лютой преданности.

В сущности, мы так устроены, чтобы образовывать племена. Чем большее давление мы ощущаем, тем сильнее любовь и привязанность к тем, кто выглядит и говорит так же, как и мы, и тем сильнее ненависть к тем, кто не похож на нас.

Братцы мой дорогие, вот вы оказывается где. Все двадцать восемь. Вернее двадцать семь, только меня и ждали.

Полумрак, какие-то конструкции, толи стеллажи, толи механизмы, легкая карнавальность одеяний. И что мы здесь делаем? И кто тут у нас гуру или коуч? И какая тема этого нашего большого хурала?

Тишина. Все молчат. Стоят почти кругом, только не по кругу, а толпой или группой, примерно так, как камни в китайском саду камней, в котором, с какой точки ни глянь, один камень всё равно не увидишь.

Молчим. Вот оно что оказывается. Коуч этот самый, или гуру оказывается я и есть. И меня только и ждали, ради меня тут все и собрались. Прямо как во сне. В том самом, по середине которого я и проснулся. И кто их тут собрал? А делать то что?

Стою. Молчу. Тихонечко начинаю мычать. Так, полуслышно, ммммм. Помещение огромное, звуки тонут, ни стен, ни крыши, в смысле потолка, не видно в полумраке, звуки скрадываются и тонут.

Все тоже тихонечко начинают мычать ммммм. Мычим, не знаю, сколько долго, но долго. Может целую минуту. Может восемь. Никто же время не засекает. Мычим.

– 'Мы и они' – это не только первый и самый важный способ, это кульминация и цель всех остальных способов. Это всего лишь старый механизм выживания, перешедший к нам с тех древних времен, когда парней, которые не выказывали достаточной слепой преданности, убивали жестокие племена, образованные парнями, которые эту преданность выказывали.

Это я начинаю говорить, я понимаю, что мы тут как бы одно целое, а что именно мы тут делаем, я не знаю, но знаю, что я вот прямо сейчас должен сделать так, чтобы мы стали одним целым и слились в экстазе.

Что, кстати, и произошло, уже произошло, как только мы начали мычать, а может и еще раньше, когда еще только начали собираться здесь. А пространство здесь оказывается как раз как надо закручено. Эти фермы и балки, похоже, как раз то самое, что надо создают. Как мне кажется. Если оно не так окажется, то может не получиться то, что надо. Но лучше бы получилось.