Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Отряхивая пыль, вошедший ответил:

— Рахмат (спасибо), у меня еще оседланный конь.

— Значит, ты приезжий? Смотрел я на тебя, а признать не сумел, — и, мягко ступая ичигами, старшина вышел.

Сухие поленья вспыхнули и весело затрещали в камине. Молодая хозяйка, не поднимая глаз па чужого, возилась с едой и чаем.

— Хороша твоя лошадь, якши аргамак, — похвалил коня приезжего вошедший Ибрагим. — Садись на нары, русский. Звать тебя как?

— Кондратий Петрович Мосолов. Аль не слыхал?

— Как не знать!

Хозяйка поставила перед гостем большую круглую деревянную чашку с мясом. Хозяин засучивал рукава, чтобы попотчевать гостя.

После еды Мосолов разложил перед старшиной подарки: мыло, пахнувшее конфетами, плитки кирпичного чая и бутылку вина. Хозяйке и ребятишкам роздал бусы, зеркальцы, сахар, пряники. Откинувшись на пуховики, он задабривал Ибрагима.

— Бери все, друг. Не жалко! Нельзя нам по-соседски в злобе жить.

Так разъезжал Мосолов по Башкирии, знакомясь с богатыми баями, старшинами аулов, родовой знатью. Для всех у него находились подарки: то конь арабской крови, то крепкий чай, то сладости и побрякушки. Дивились в аулах:

— Что нюхает? Недоброе идет с ним. Зорко смотрите, степные люди!

Вскоре объявилась нужда, за которой приезжал в аулы Кондратий Петрович. Он собрал старшин и сказал:

— Давно я живу в вашей стороне, на горах Каменного пояса. Земля ваша — по душе мне. Народ ваш — хороший народ: мирный, вольный, свар не любит. Я сыном вашей земли стал. Ее законы — мои законы. Хочу крепко стоять на вашей земле.

Старшины заволновались:

— Землю покупать…

— Леса рубить!

Мосолов успокоил:

— Да нет же! Не надо мне много вашей земли. Мне клочок нужен. А чтобы вы верили, что совсем мало мне ее надобно, скажу вам: столько, чтоб я один на ней встать обеими ногами смог. Ну, вот с эту шкуру.

Мосолов подошел к стене, снял с шеста свежую шкуру барана и поднял над головой.

— Вот и вся земля!

Опустил шкуру приказчик и видит руки в крови. Бросил ее на пол, принес большой лист бумаги, расстелил на ней шкуру и обвел углем.

— Вот и вся земля! Что, много?

Задал старшинам задачу Кондратий Петрович и сам вышел. Толкуйте, мол, промеж себя.

Осмотрели старшины бумагу, похожую на шкуру барана, прощупали, десятки раз примерили на ней шкуру.

— Хорошие бы штаны вышли, — сказал один старшина, ощупывая скользкую, просвечивающую бумагу.

— А зачем ему столько земли, что он сделает на ней? — спрашивает другой.

— А если больше не продают? — вмешался Ибрагим. — А он человек упорный. Хоть мала-мала, а купит. Не у нас — у других купит. В город приедет, хвалиться будет. Пусть хвалится, мы видим, сколько продаем.

Ибрагим Ахметов первый поставил на бумаге-шкуре, отпечаток своего большого пальца правой руки, за ним потянулись остальные. Так и остался отпечаток шкуры на бумаге, со всех сторон обрамленный «подписями» старшин.

Чудак этот урус! Земли с баранью шкуру купил!

Но Кондратий Петрович был не чудак. В Уфе, в канцелярии губернатора, он предъявил шкуру, испещренную линиями дорог, рек, с обозначением селений, лесов, степей. В шкуру вошли все земли, подписи старшин которых скрепили сделку. Шкура вытянулась в длину и в ширину, захватив многие сотни богатых, плодородных земель.

Скоро предприимчивый Мосолов построил завод в башкирской тайге, согнал туда охрану, построил дом и поселился в нем. Немало аулов стало зависеть от него. Хитростью и силой сгонял он на заводы дешевую рабочую силу.

Пробовали жаловаться. Губернатор накричал на ходоков и выгнал.

Лето 1771 года. Юлаев аул. У старшины Юлаева собрались гости из соседних селений. Перед гостями чашки, на столе турсук с кумысом, в котле баранина. Но почему пустыми остаются чашки, или прокис у хозяина кумыс? Почему руки не тянутся к котлу? Гости ведут беседу, забывая о пище. Разговор дороже крепкого кумыса и бараньего жира.

— Чего же мы ждем! — говорил Юлаев. — Волки грызут наши стада баранты, губят табуны кобылиц. Скоро выгонят нас со своей земли. Мосоль обманул умнейших мужей наших аулов, и нет теперь у нас воли.

— Какая это воля на чужой земле!

— Приезжий чиновник из Оренбурга говорил: все сделано по закону и трогать Мосоля нельзя.

— Где же тот батыр, что поведет башкирский народ за собой сражаться за волю и землю?

В кош вбежал молодой джигит: он был невысок, но строен. На смуглом лице горели смелые глаза, над тонкими губами пробивались, черные усы.

— Что хочешь ты слушать на беседе старейших, Салават? — спросил сына Юлаев.

Салават вызвал отца, и вскоре старшина вернулся в кош один.

— Сын мой узнал, что гонец помчался к Мосолю рассказать о нашей беседе.

— Быть беде! Аллах да поможет нам.

— Аллах не поможет. Немало среди нас таких, кому недорого счастье народа. Не бойтесь, мой сын Салават умеет стрелять из лука. Его стрела не пролетит мимо.

Салават птицей летел вдогонку гонцу. Быстроногий аргамак его несся, как ветер. Через час за третьим увалом гор джигит увидел всадника, поднимавшегося в гору. Руки рванулись к колчану; он вытащил одну из лучших, подаренных ему дедом, стрел и натянул тугую тетиву дедовского лука. Невидимая стрела умчалась к всаднику. Гонец упал; Салават повернул коня.

Урал — земля золотая - img_24.jpeg

Скоро не только в Башкирии, но и далеко за ее пределами узнали о джигите Салавате Юлаеве. О силе, храбрости и доброте Салавата стали ходить в народе легенды. Добрым словом отзывались о нем в родных землях. А он, видя страдания и притеснения своего народа, часто уезжал в дальние края искать правду. Он побывал у яицких казаков, был в Оренбурге. И всюду, где бы ни прошел его конь, видел Салават горе и слезы народа. Счастливой земли так и не находилось. Всюду видел он истощенные налогами и кабальным трудом деревни, аулы, аймаки, станицы.

Но не везде народ покорно сносил гнет. То тут, то там вспыхивали восстания: восстали яицкие казаки, жгли усадьбы помещиков крестьяне, убивали лютых приказчиков приписные рабочие у заводчиков. Особенно роптали на Яике.

Случай свел Салавата с двумя казаками, бежавшими из родных мест. В тайном разговоре сказывали они ему, что не далек день, когда на Яике встанет народ и пойдет силой добывать себе волю. Особенно запомнил Салават одного из них: черного, волосатого, дикого, как необъезженный конь степной. Его звали Хлопушей.

— И чего вы смотрите на своих кровопийцев? — говорил Юлаеву Хлопуша. — Эвон как они вас со шкурой-то обманули. Решить их надо, Салаватка, жизни решить! Верно, Емеля?

— И впрямь, Салават, — отозвался чернобородый казак, с быстрыми, как огонь, глазами. — И с той стороны зачать надобно. Великую службу народу сослужишь этим.

— Езжай, Салаватка, в аулы, и зачинайте зорить обидчиков своих, — напутствовал Хлопуша. — Скоро на Яике подымется народ, а он… — Хлопуша кивнул в сторону чернобородого, — он поможет.

Они разошлись. Салават отправился в Башкирию, а казаки тайно, обходом проникли на Яик.

Салават подъехал к Юрезани. Он выбрал удобное место для ночлега, расседлал коня и запалил костер. Ночь была тихая и темная. С противоположного берега иногда доносился хруст валежа.

Вдруг с перебора донесся протяжный, отчаянный крик. Прибрежные скалы гулко повторили его:

— А-а! Спа-си-те!

Салават вскочил на ноги. Крик повторился, но глуше и короче.

Как кошка, бросился джигит сквозь кусты на зов. Выбежав к перебору, он услышал всплески и фырканье. Салават сбросил с себя верхнюю одежду, сапоги, шапку, кривую саблю и бросился в холодную воду Юрезани.

С тяжелой ношей возвратился Салават к костру, положил человека к огню и подбросил сухих сучьев. Огонь взметнулся, осветив фигуру лежащего на земле. То был Хлопуша. Обрадованный встречей, Салават принялся растирать могучее тело казака. Вскоре Хлопуша отошел и еле-еле проговорил:

— Я думал конец… Спасибо, брат. — Он замолчал и снова тихо заговорил: — Каторга не сгубила, кандалы и плети перетерпел, а тут вишь… Думал брод.

8
{"b":"279906","o":1}