Лес раздался и уступил место строениям. Впереди, обрамленный густыми побежденными лесами, виднелся завод. Мой завод, который рождался у меня на глазах!

…Прошло несколько дней, и однажды вечером Михаил, вернувшись с работы, сказал мне:

— Завтра у меня свободное время, и я могу тебе кое-что показать.

Утром ярко светило солнце. Мы пошли.

Перед нами раскинулся завод. Влево, далеко-далеко он упирался в лес. Вправо же строения и цеха сливались с горизонтом.

Чуть правее завода раскинулся поселок. Симметрично расположенные белые домики были хорошо видны. А совсем рядом с заводом высилось здание Теплоэлектроцентрали.

— ТЭЦ, — сказал брат, — дает заводу электроэнергию, воздух и воду.

— Для чего же воздух?

— Сильная струя воздуха нужна в некоторых цехах для того, чтобы сдувать с детали окалину.

— А знаешь, — я указал на завод, — не верится! Всего несколько лет назад здесь был лес! А сейчас и заблудиться можно среди цехов.

— Не только среди, — перебил меня Михаил, — а даже в самом цехе. Недавно приехала из деревни на завод колхозница. Назначили ее к нам в цех. Как только кончается смена, выходит она из цеха и не знает, куда итти. Большинство рабочих идет на Вагонку, ну, и она с ними, хотя ей нужно совсем в другую сторону. Кое-как привыкла.

Незаметно подошли к первым цехам.

Внезапно перед одной из железнодорожных линий на невысоком столбе справа зеленый цвет сменился красным, и зазвенел звонок.

— Стоп!

— Что это? Семафор!

— Да, своего рода семафор. Ты видишь, сколько здесь линий. Шофер автомашины, да и рабочие могут иногда не заметить паровоз. А тут сразу видно: красный цвет — путь закрыт.

Пропустив поезд, пошли дальше.

Цехи делятся на несколько групп. Мы идем к литейной группе.

— Заглянем в цех колес Гриффина, — говорит брат. — А вон там дальше фасонно-литейный, мартеновский, цех мелкого литья — все они тоже относятся к литейным. Вторая группа — вагоносборочные цеха. К ним относятся цех гондол, крытых вагонов, платформ и другие. Есть еще заготовительные цехи, но подробно об этом я тебе расскажу дома.

Мы подходили к цеху колес Гриффина. Из трех невысоких, но широких труб изредка вырывалось пламя. Из цеха доносился шум и грохот. С обеих сторон в цех входили железнодорожные пути, на них стояли готовые скаты колес. Тут же пыхтел подъемный кран, захватывая сразу по два колеса, и подавал их на платформу.

Колеса были цельнолитые, а не со спицами, как я видел у старых вагонов.

— В том-то их и ценность, они прочнее и лучше старых колес, — ответил Михаил на мой вопрос. — Цех колес, как и остальные цехи, построен по последнему слову техники. Колеса здесь отливаются или, как говорят, формуются.

Мы подошли к самому цеху.

— Давай зайдем не надолго.

Грохот окружил нас. Везде копошились люди. Над головой появился электрокран, таща колесо в другой конец здания.

— А вдруг оборвется?

Но колесо не оборвалось. Я расхрабрился и сделал еще несколько шагов вперед. Расплавленный металл, ослепительно блестя, лился в огромный ковш. Тысячи золотистых брызг поднимаются кверху и падают к ногам. Лавиной надвигается конвейер с готовыми формами.

Михаил что-то говорит, но слов его не слышно. Лишь по движению губ я догадываюсь, что он зовет меня обратно.

На улице сразу становится тихо.

Когда мы отошли от цеха, я вспомнил, что позабыл спросить, почему цех называется цехом колес Гриффина.

— По фамилии изобретателя этих колес, — говорит брат.

Мы свернули вправо и по широкому асфальтированному шоссе пошли дальше. Мимо нас пробегали автомашины. Сбоку от шоссе, высоко над землей, повисли широкие трубы. На высоких железных стойках они подходили к каждому цеху, а затем убегали еще куда-то. Невозможно было уследить, где их начало и где конец.

— Что это?

— По этим трубам идет газ из газогенераторной станции. Вот, например, цех крупного литья. Он отливает для вагонов самые крупные детали. Но чтобы плавить металл, ты ведь знаешь, нужна очень высокая температура. Этот газ сжигают в особых печах и получают нужную температуру.

Мы вступили во власть цехов. Длинные и высокие, они стояли справа и слева, спереди и сзади. Некоторые стены были сплошь из стекла. Большинство крыш были также стеклянные.

— Сейчас мы пойдем к вагоносборочным цехам — сердцу завода. Из этих цехов выходят готовые вагоны.

Вскоре мы подошли к широкому и высокому цеху. Я взглянул, где же конец его, но конца не было видно.

Вагоносборочные цехи завершают всю работу завода. Каждый цех делает определенную деталь, а здесь они собираются, и готовый вагон стоит только отвезти в малярный цех, покрасить, высушить и все.

Посредине огромного цеха шел сплошной конвейер вагонов.

Сначала делается рама, которую сваривают электросварщики. Ее ставят на тележку, и она идет по конвейеру, а в это время к раме приделывают нужные детали.

Последние слова Михаила прервал пронзительный свисток паровоза, маневрирующего по путям.

— Да ведь это сегодня!

— Ну, да. Что ж тут удивительного?! И это только часть.

Новые вагоны очень отличались от всех виденных мною до сих пор товарных вагонов.

— Смотри, — указал брат, — если такую гондолу нагрузить торфом, то разгружать ее нужно много времени. А у этого вагона стоит только открыть борт, и торф высыплется сам.

Отличались эти вагоны и сцепкой. Расцепить их нет ничего хитрого: подошел и повернул ручку.

— Пойдем к кузнечно-пружинному цеху. Не устал?

Я устал, но не сознавался, и мы отправились дальше.

Как и все цехи, кузнечно-пружинный заполнен грохотом. Разлетается в стороны окалина от тяжелых ударов молота, хлопают прессы, штампующие и выгибающие детали, гудят печи, и трещит электросварка, рассыпая вокруг себя тысячи золотистых искр.

Загудел гудок.

— Мне пора на смену, а ты иди домой, — и брат скрылся в толпе рабочих.

Наступил вечер, а я все еще ходил по улицам города. Домой итти не хотелось. Город сильно изменился. Рядом с низенькими домиками выросли большие каменные дома со множеством квартир. Друг против друга стоят две огромные четырехэтажные школы, недалеко парк, клубы. Улицы города залиты асфальтом; весело позванивая, бежит трамвай.

А всего несколько лет назад здесь стояла вековая тайга, в которую даже охотники боялись ходить в одиночку.

Я жила в деревне. Было мне около шеста лет. Я любила играть с подругой Валей в куклы и строить домики из песка и щепок.

Валя построила у забора много домиков и сказала:

— Смотри, какой у меня город!

— Разве ты знаешь, какой бывает город? — удивилась я. — Это деревня.

— Знаю, какой бывает город. Мы с мамой ездили. Там дома большие, в магазинах много игрушек, а по улицам не бегают собаки. Их там нет.

Мне стало обидно, что Валя была в городе, а я нет. Но все же мы с ней не ссорились и играли вместе. Осенью мама сказала:

— Нюра, ты хочешь в город?

— Очень. Возьми меня с собой.

— Скоро все поедем. И совсем жить в городе останемся.

Я побежала на улицу рассказать Вале об этом и добавила:

— Там у меня будет много красивых игрушек.

— Я к тебе приеду в гости, — ответила подруга.

И вот мы приехали в «город»: густой, густой лес стоял возле нашего костра.

— Где же город? — спросила я.

— Мы в городе, дочка, — ответила мама.

— Только города еще нет, — смеясь добавил отец, — но он скоро будет. Вот погоди мы его строить начнем.

Вот тебе и город! Вот и большие дома, и красивые игрушки! Хорошо, что Валя ничего не знает.

Жили мы в маленькой избушке, которую папа срубил сам. Рядом с нашим домиком построил землянку папа Гали Никоновой, поселилась Валя Филинкова с родителями, Эся Иофина и Люда Батрунова. Новым подругам было также по шести лет. Еще были у нас две знакомые девочки; одну ввали Маня, она ростила косы и заплетала в них желтые ленточки, а другую — Женя, нос у нее был курносый и около него веснушки.