Бродил он, бродил по склонам горы и вдруг увидел, как словно два рубина сверкнули ему из земли. Стал он в том месте копать землю, а когда разгреб ее, то увидел голову живой обезьяны и понял, что это ее глаза сверкали, точно рубины. И пока он дивился, что это, дескать, такое, обезьяна заговорила человечьим голосом: «Человек я, был брахманом, а стал обезьяной! Вызволи меня, добрый человек, все тебе расскажу, что со мной приключилось». Удивился Нишчаядатта, услышав эти слова, раскопал землю и освободил обезьяну. А когда выбралась она из земли, упала ему в ноги: «Вытащил ты меня с великим трудом и жизнь мою спас. Отдохни здесь, отведай плодов и попей воды. Благодаря твоему великодушию избавился я от гибели». С этими словами привела обезьяна Нишчаядатту к реке, катившейся по горному склону, и усадила под тенистым деревом, на котором росли сладкие плоды. Искупавшись и утолив голод плодами, а жажду водой из реки, спросил Нишчаядатта обезьяну: «Как же это ты из человека обратился в обезьяну?» Тогда начался рассказ

«Слушай, теперь расскажу тебе все с самого начала. Живет в городе Варанаси[222] лучший из брахманов по имени Чандрасвамин, а я, друг, его сын от верной его жены. Нарек меня отец Сомасвамином. Рос я, подобно слону дикому, анка не слушающемуся, страстью одолеваемому. Однажды увидела меня из окна Бандхудатта, юная дочь купца Шригарбхи, жена Варахадатты, старшины купеческого из города Матхуры, приехавшая к отцу погостить. И почувствовала она, увидев меня, зов бога любви и послала свою верную подругу, чтобы та условилась со мной о свидании, а подруга, видя, что ту страсть одолела, рассказала мне о ее желании и привела меня к себе домой. Устроив меня там, привела она затем туда же Бандхудатту, распаленную страстью сверх всякой меры, и только вошла красавица, как кинулась ко мне с объятиями. Воистину, когда женщину любовь одолеет, ей только был бы мужчина! Бандхудатта прибегала из отцовского дома в дом к подруге и там что ни день миловался я с ней.

Случилось так, что из Матхуры приехал за ней муж, главный среди купцов того города. Отец велел Бандхудатте собираться, и муж ее торопил, и сказала она тогда подруге своей, знавшей ее тайну: «Должна я уезжать, подруженька милая, с мужем в Матхуру-город. Да не будет мне жизни в разлуке с Сомасвамином! Не знаешь ли средства какого беде моей помочь?» А подругу ее звали Сукхашаей и была она колдуньей. И так она сказала Бандхудатте: «Есть у меня два заклятия. Если одно произнесешь, человек обратится в обезьяну, другое скажешь — снова человеком станет, от этого знаний его не убудет. Если хочешь, могу я твоего любезного Сомасвамина тотчас же превратить в обезьянку. Возьми ее с собой словно для забавы и поезжай в Матхуру, а я научу тебя, милая, обоим этим заклятиям, и благодаря им всегда милый твой в облике обезьяны будет при тебе. Когда же вы уединитесь, то, обратив его в человека, ты снова сможешь соединиться с ним». Согласилась Бандхудатта и, позвав меня, тоже стала ласково уговаривать. Ну, и согласился я, и тогда повязала мне Сукхашая на шею ладанку с сутрой[223] и заклятие прочла. И обратился я в обезьяну. В таком-то образе принесла меня Бандхудатта к мужу своему: «Вот, подружка подарила мне для забавы». Посмеялся он, видя, как я на груди ее забавляюсь, а я, хоть и стал обезьяной, все понимал, как человек. «На что только не пускаются женщины! — смеялся я про себя. — На какие только штуки не толкает их любовь!»

На следующий день Бандхудатта, выучившись от колдуньи заклятию, покинула вместе с мужем отцовский дом и двинулась в Матхуру. Взял и меня ее супруг — на радость своей жене — и посадил на плечо одному из слуг. Шли мы, шли и, когда прошло то ли два, то ли три дня, достигли леса, полнымполного обезьян. Увидев меня, обезьяны, бегавшие стаями, стали подходить все ближе и ближе, словно войска, предпринявшие осаду, перекликаясь друг с другом и визжа, и начинали, летучие, заигрывать со мной. А тот несносный слуга, у которого я сидел на плече, взял да с перепугу и сбросил меня наземь. Подхватили меня тогда обезьяны, хоть и пытался я убежать. Из любви ко мне Бандхудатта вместе с мужем и со всеми слугами пытались камнями и дубинами отогнать обезьян, да не смогли. И стали тогда обезьяны у меня, злосчастного, все волоски на всем моем теле, на руках, на ногах, ногтями выдирать. Благодаря ладанке, что висела у меня на шее, да благодаря милости Шивы вырвался я от них, да только тем и спасся. Скрылся я с их глаз, и попал в дремучий лес, и стал из леса в лес скитаться, пока сюда не попал. Из-за распутной Бандхудатты, за то, что с чужой женой сошелся, обречен я теперь оставаться обезьяной! Но видно, и этого мало мне, горемыке, от горя ослепшему. Судьба, мной разозленная, новую беду послала, когда началось время дождей. Появилась вдруг откуда ни возьмись слониха, схватила меня злым хоботом и швырнула в муравейник, размытый ливнями, словно некая богиня, исполнительница уготованного мне судьбой. И так я там завяз, что, несмотря на все усилия, не смог выбраться из грязи. Только благодаря тому, что все время, помышляя о Шиве, твердил «Не помер я, не помер я!», остался я жив до тех пор, пока ты, друг, не вытащил меня и не очистил от засохшей грязи. Не чувствовал я ни голода, ни жажды, но не знаю я пока еще, как мне избавиться от моего обезьяньего обличья. Если бы какая-нибудь йогини[224] могла раскрыть ладанку да прочесть заклятие, снова бы стал я человеком. Вот и весь мой рассказ. Теперь ты расскажи мне, приятель, как ты попал в этот дремучий лес и зачем?» И когда обращенный в обезьяну брахман Сомасвамин спросил так Нишчаядатту, тот поведал ему, как он из-за Анурагапары покинул Удджайини и как якшини, которую он перехитрил, перенесла его сюда по воздуху. Выслушав его удивительный рассказ, Сомасвамин в облике обезьяны задумался и так сказал Нишчаядатте: «И ты, подобно мне, немало горя испытал из-за женщин — ни женщина, ни удача не бывают постоянными. Подобно тому как в сумерках прозвучит иной раз песня, так к женщинам приходит страсть — меняют они настроение, как реки русла, нельзя, как змеям, им верить, и своевольны они, словно молнии. Да и эта видьядхари Анурагапара, хоть и привязалась она на какое-то время к тебе, да есть у нее, наверное, возлюбленный из ее племени, так что отвергнет она тебя, смертного. Не стоит тебе тратить силы ради женщины — как и в плоде дурного дерева, нет в этом ни смысла, ни вкуса. Не ходи ты в Пушкаравати к видьядхарам, а лучше ступай, забравшись снова на спину якшини, к себе в Удджайини. Послушайся меня, друг, и сделай так, как я советую. Не послушал я дружеского слова и мучаюсь теперь из-за той распутницы. Когда увлекся я Бандхудаттой, то говаривал мне друг мой дорогой брахман Бхавашарман так: «Не поддавайся, друг, женщине. Трудно понять женскую душу. Послушай-ка, расскажу я тебе

Жила здесь в Бенаресе молодая, красивая и веселая брахманка Самада, но никто не знал, что она была йогини, колдуньей. По воле случая сошлись мы с нею и чем чаще встречались, тем больше росла у меня любовь к ней. Однажды приревновал я ее и поколотил, а она, злодейка, разозлилась на это, но виду не показала. На другой день, притворившись, будто она ко мне ласкается, повязала мне на шею ладанку с заклятием, и тотчас обратился я в быка. Потом продала меня за сходную цену какому-то человеку, торговавшему верблюдами. Увидела, как я мучаюсь под грузом, на меня навьюченным, йогини Бандхамочаника, разрешительница заклятий, и движимая жалостью — а она знала, что Самада меня обратила в скота, — сняла с моей шеи ладонку с заклятием, когда хозяин мой не видел, и стал я снова человеком. Он же, посчитав, что бык сбежал, начал повсюду его разыскивать.