— От патруля ни шагу, я тебя умоляю! Даже если всех святых угодников разом увидишь, — напутствовал генерал монаха, когда они прощались.

Разглядывая изолированный район из окна патрульной машины, отец Алексий увидел то, чего он вовсе не ожидал. Останкинские кварталы не были похожи на декорации к фильму о вымершей планете. Обилие спецслужб и тяжелой техники инженерных войск — район жил нелегкой солдатской жизнью, позабыв о том, что совсем недавно на месте людей в погонах были преимущественно представители московской интеллигенции.

— Все объекты под круглосуточным наблюдением, мародерство исключено, — с такой гордостью сказал рыжий командир патруля, как будто это он в одну смену обеспечил все эти экстренные меры. — И вообще, — добавил он, — сейчас в Останкине безопаснее, чем где-либо.

— Что-то не верится, — буркнул себе под нос Алексий.

Наскоро прокатившись по району, они отправились к церкви, что стояла у Шереметьевского дворца.

— Представители РПЦ лично храм закрывали, — пояснил капитан с заднего сиденья. — За церквями особый контроль, так что вы не беспокойтесь, — добавил он.

Зайдя во двор храма, отец Алексий обошел его и стал пристально вглядываться в брошенные стройматериалы. Его интересовала сатанинская символика, любые следы обрядов или намеренного осквернения храма. Не найдя ничего подобного, он уже собирался двинуться с патрулем дальше.

Сначала ему что-то показалось. Потом послышалось. Потом показалось, что только послышалось. И, наконец, он явно услышал звук службы, доносившийся из пустой запертой церкви. Простояв пару секунд в оцепенении, он стал напряженно вслушиваться. Звук явно шел от храма. Он медленно подошел вплотную к кирпичной стене. Громче не стало, но при этом он отчетливо расслышал, как кто-то читает Псалтырь. Отец Алексий двинулся вокруг храма, почти касаясь плечом его стен. Служба продолжала звучать, хоть и очень тихо. «У меня слуховые галлюцинации — раз. Что-то вроде сигнализации где-то в храме тихонько пищит, а звук так преломляется, что похоже на чтение Псалтыря — два, — мысленно считал он возможные объяснения. — Кто-то оставил запись службы, и она там звучит. Возможно, но только теоретически».

— Не подскажете… — обратился он к майору, который вежливо сделал вид, что не заметил странного хождения отца Алексия вокруг храма. — К церкви подведено электричество?

— Ну… линия-то есть, но рубильники выключены. А что?

Не ответив на вопрос майора, монах чуть поколебался и направился к крепкому лопоухому солдату. Тот стоял у входа в церковный двор с автоматом наперевес и таким выражением лица, будто он «морской котик» за минуту до начала диверсионной операции.

— Слушай, боец, есть важное дело, — доверительно сказал ему Алексий. — Помощь твоя нужна, майор не против.

Парень явно не ожидал такого доверия от загадочного богатыря в рясе, пропуск в район которому оформлял лично Масленников. Воинственное выражение слетело с лица рядового, уступив место ребячьему румянцу.

— А шо… эт… можна, — добродушно ответил он.

«Как все-таки короток путь от деревенского парня до бойца Красной армии», — мельком подумал монах.

— Пойдем-ка, — по-отечески позвал он рядового, подведя его вплотную к храму. — Прислушайся, только очень внимательно, ладно?

Солдат с готовностью кивнул и застыл, вслушиваясь. Отец Алексий тоже замер и вновь отчетливо услышал Псалтырь.

— Слышишь? — с надеждой спросил он парня.

— Ага, — кивнул тот.

— Что слышишь? — спросил монах, затаив дыхание в ожидании ответа.

— Птицы щебетают, — растерянно улыбнувшись, ответил рядовой. Стайка воробьев, решительно презревшая эвакуацию, действительно щебетала, расположившись в хилом городском кусте.

— Понял. Спасибо, свободен, — вздохнул Алексий. — Слуховые галлюцинации — раз, — пробормотал он себе под нос, направляясь ко второму бойцу.

Тот был высоким тощим парнем с поэтическим выражением лица. К внутренним войскам он относился как к печальной неизбежности и был чем-то похож на туберкулезника из «Семнадцати мгновений весны». Через несколько секунд он тоже стоял вплотную к стене храма, внимательно вслушиваясь. Не прошло и полминуты, как он удивленно спросил у самого себя:

— Радио, что ли?

— Услышал?! — недоверчиво произнес монах, уже готовый поверить в галлюцинации.

— Вроде поет кто-то, что ли… — неуверенно ответил солдат.

С минуту они слушали каноническое чтение несуществующего дьяка, доносящееся из пустой запертой церкви. Их прервал майор, подошедший выяснить, что происходит. Он тоже прошел проверку слуха, но ничего, кроме воробьиного гомона, не услышал.

Наскоро шепнув тощему солдату, чтобы держал язык за зубами, отец Алексий сказал майору, что можно ехать дальше. Их путь лежал в квартал, втиснутый между Аргуновской и Цандера. Проехав по Новомосковской, они развернулись у Звездного бульвара и поехали по Аргуновской в сторону Королева.

И все-таки отец Алексий был прав, когда подумал, что после эвакуации в районе творятся необъяснимые вещи прямо на глазах у спецслужб. Пение Псалтыри, доносящееся из церкви, было тому доказательством. Правда, пока спорным и неубедительным.

Убедительное доказательство правильности его догадок он получил у 8-го дома по улице Аргуновская.

Узнав о смерти Нади, Малаев так и не смог уснуть. Женщина на другом конце провода была не в себе от горя. Расспрашивать ее о чем-либо было бесполезно.

Позвонив майору Синягину, который курировал работу его отдела, Федя сообщил о смерти одного из членов своей группы. Синягин принялся равнодушным голосом спрашивать его, знает ли Малаев что-нибудь о Надиных хронических заболеваниях, не была ли она склонна к суициду и не баловалась ли наркотой. Федя был уверен только в наркоте, а вернее, в ее отсутствии в Надиной жизни, о чем он прямо и сказал майору. Сказать о том, что Надя слышала какие-то предсказания в церкви, он не решился.

С трудом задремав только под утро, он проснулся, не проспав и часа. Выпив излишне крепкий кофе, набрал служебный телефон Экстренного штаба, чтобы узнать сводку. Но исчезновений вчера не было, а значит, предсказание, послышавшееся покойнице Наде в церкви, не сбылось. А отсюда само собой следует, что вся эта история со звоном, сквозь который были слышны страшные пророчества, вполне могут быть Надиным психозом.

На ходу допив остывший кофе, он выскочил из дома и рванул в ОВД «Северное Тушино». С ходу пустив в дело удостоверение сотрудника ФСБ, он быстро выяснил, что тело было направлено на экспертизу во 2-й судебный морг на улице Россолимо.

«Так, версия скептическая. Какая-то стремительная болезнь, галлюцинации и смерть. Подтвердить такой исход событий может только мясник, — думал он по дороге в морг, то и дело утыкаясь в пробки. — Ладно, тут все ясно. А если так… С утра она была здорова, румяна, весела. Пошла в церковь, там этот греческий звон с предсказаниями. А потом — скоропостижная смерть. А вот это уже куда интереснее».

Стыдливое осознание того, что прошлой ночью он не мог заснуть лишь потому, что чувствовал связь между Надькиным видением в церкви и ее смертью, легонько щипнуло Малаева. Решительно прогнав прочь неожиданно взбрыкнувшую совесть, он подрезал пожилую даму на старенькой «Тойоте», миновав забитый машинами перекресток.

«Продолжим вторую версию. То, что произошло с Надей в церкви, случилось именно с ней… потому… Ну да. Потому что она учуяла нечто, о чем она говорила „живое и мертвое в одном“. Она учуяла кликушу. И та с ней вступила в контакт. А потом Надька умерла. Или явная связь между этими событиями, или случайность… Да что ж они все не едут-то сегодня!»

Добравшись до улицы Россолимо, он бросил машину у обочины и побежал к зданию второй «судебки», держа наготове удостоверение ФСБ, словно универсальную отмычку.

Илья Григорьевич Панкратов, кругленький, лысеющий и рябой мужичок чуть за сорок, растерянно мыл руки, стоя перед глубокой раковиной из нержавейки. Из-под нее торчал рычаг, который надо было нажимать ногой, чтобы из крана потекла вода. Смыв хлопья пены, он зачем-то снова взял мыло. Подержав, положил обратно, продолжая нажимать ногой на рычаг.