– Да, – прошептал Никки.

– Говори.

– Я клянусь моим словом Форсуассона… – Никки запнулся, с тревогой изучая лицо Грегора.

– Держать этот разговор в секрете.

– … держать этот разговор в секрете.

– Очень хорошо. – Грегор откинулся на спинку кресла – видимо, полностью удовлетворенный. – Я хочу объяснить все как можно четче. Когда тем вечером лорд Форкосиган отправился вместе с твоим отцом из купола на опытную станцию, они застали врасплох неких преступников. И попали врасплох сами. И твой отец, и лорд Форкосиган попали под выстрел парализатора. Преступники сбежали, оставив обоих прикованными наручниками к внешней ограде станции. Ни одному из них не хватило сил порвать оковы, хотя пытались оба.

Никки скользнул взглядом по Майлзу – размером вдвое меньше Тьена, чуть больше самого Никки. Катерине казалось, что она почти воочию видит, как крутятся шестеренки в голове мальчика. Раз его отец, который был намного больше и сильнее, не смог освободиться, можно ли упрекать в подобной неудаче Майлза?

– Преступники не собирались убивать твоего отца. Они не знали, что в баллонах его респиратора оставалось мало кислорода. Никто не знал. Это в дальнейшем подтвердил допрос с фаст-пенталом. Кстати, юридическое наименование для такого рода преступления – не «убийство», а «непредумышленное убийство».

Никки был бледен, но пока не на грани слез. Он отважился спросить: – А лорд Форкосиган… не мог поделиться своим респиратором, потому что был привязан…?

– Мы находились примерно в метре друг от друга, – произнес Майлз бесстрастным тоном. – Никто из нас не мог дотянуться до другого. – Он чуть развел руки в стороны. При этом движении рукава задрались, обнажив запястья; стали видны похожие на веревки розовые рубцы, оставшиеся в тех местах, где наручники разодрали руку до кости. Неужели Никки не видит, что Майлз чуть себе руки не оторвал, пытаясь освободиться, мрачно подумала Катерина. Майлз неловко одернул манжеты и снова положил руки на колени.

– Теперь самая трудная часть, – сказал Грегор, взглядом заставляя Никки собраться. Должно быть, у Никки возникло ощущение, что в мире нет никого, кроме них двоих.

Он собирается продолжать? Нет… нет, остановитесь на этом… Она не была уверена, отразилось ли это предчувствие у нее на лице, но Грегор подтвердил это кивком.

– Теперь то, что твоя мать тебе никогда бы не сказала. Твой папа повел лорда Форкосигана на станцию потому, что позволил себе брать взятки у этих преступников. Но он передумал и хотел, чтобы лорд Форкосиган объявил его Имперским Свидетелем. Преступники разозлились за такое предательство. И столь безжалостным образом приковали его к перилам, чтобы наказать за попытку вернуть свою честь. Они оставили диск с документами о его причастности к преступлению, прикрепив его клейкой лентой ему на спину, чтобы спасатели этот диск обязательно нашли и узнали о его позоре. А потом позвонили твоей маме, чтобы она за ним приехала. Но – поскольку не знали про пустые баллоны – позвонили ей слишком поздно.

Теперь Никки выглядел ошеломленным и маленьким. Ох, бедный мой сынок. Я не запятнала бы честь Тьена в твоих глазах; конечно, только в твоих глазах наша честь и осталась…

– На основании некоторых других сведений об этих преступниках, которые никто не имеет права с тобой обсуждать, все это является Государственной Тайной. А все остальные знают лишь, что твой папа с лордом Форкосиганом вместе покинули купол, никого снаружи не встретили, потеряли друг друга, пока ходили там в темноте, и лорд Форкосиган нашел твоего па слишком поздно. Если кто-нибудь думает, что лорд Форкосиган причастен к смерти твоего папы, мы не собираемся с ним спорить. Ты можешь сказать, что это неправда и что ты не хочешь это обсуждать. Но не позволяй втянуть себя в спор.

– Но … – произнес Никки, – но так нечестно!

– Это тяжело, – сказал Грегор, – но необходимо. Честность тут ни при чем. Чтобы оградить тебя от этой, самой трудной части, твои мама с дедушкой и лорд Форкосиган рассказали тебе официальную версию, а не настоящую историю. И я не сказал бы, что они были не правы.

Майлз с Грегором поглядели друг другу в глаза, твердо и пристально; Майлз вопросительно приподнял бровь, Грегор ответил едва заметным ироничным кивком. Губы императора шевельнулись, и это было не совсем похоже на улыбку.

– Все эти преступники сейчас в Имперской тюрьме, под самой надежной охраной. И выйдут оттуда не скоро. Свершилось все правосудие, какое было должно; все кончено. Если бы твой отец был жив, он бы тоже сидел сейчас в тюрьме. Но смерть смывает с чести все долги. В моих глазах он искупил свое преступление и очистил свое имя. Большего он сделать не может.

Это оказалось намного, намного тяжелей, чем все, что только представляла себе Катерина. Она и вообразить не смела, что Грегор – или кто угодно другой – заставит Никки смотреть в лицо такому. Дядя Фортиц выглядел очень мрачно, и даже у Майлза сделался обескураженный вид.

Нет, это смягченная версия. Тьен не пытался вернуть свою честь; он просто узнал, что его преступление раскрыто, и стремился избежать последствий. Но если Никки закричит, Нет мне дела до чести! Я хочу вернуть папу! – сможет ли она упрекнуть его? Ей показалось, что в глазах мальчика уже мелькнул отблеск этого крика.

Никки посмотрел на Майлза. – А что это за две ваши ошибки?

Тот ответил ровно – Катерина и вообразить себе не могла, каких усилий ему это стоило: – Первая – я не сказал моей резервной охране, что вышел за пределы купола. Когда Тьен повез меня на станцию, мы оба ждали добросердечного признания, а не враждебного противостояния. А когда мы застали врасплох… преступников, то я секунду промедлил, вытаскивая свой парализатор. Они выстрелили первыми. Дипломатическое колебание. Промедление – это вторая ошибка. Самые большие сожаления здесь ничего не значат.

– Я хочу посмотреть на ваши запястья.

Майлз подернул манжеты и вытянул руки сперва ладонями вниз, потом вверх, чтобы Никки мог разглядеть их вблизи.

Никки наморщил брови. – А у вас тоже в респираторе кислород кончался?

– Нет. Мой был в порядке. Я проверил его, перед тем как взять.

– О, – Никки откинулся на спинку дивана с подавленным и задумчивым видом.

Все ждали. После минутной паузы Грегор мягко спросил: – У тебя есть сейчас еще какие-то вопросы?

Никки молча покачал головой.

Задумчиво нахмурившись, Грегор поглядел на хроно и поднялся, махнув присутствующим рукой, чтобы они не вставали. Широкими шагами он прошел к письменному столу, порылся в ящике и вернулся обратно в кресло. Склонившись через стол, он протянул Никки кодовую карточку. – Вот, Никки. Держи, это тебе. Не потеряй ее.

Карточка была ничем вообще не помечена. Никки с любопытством повертел ее в руках и вопросительно глянул на Грегора.

– Эта карточка подключит тебя к моему личному комм-каналу. Такой доступ есть у немногих моих родственников и друзей. Когда ты вставишь ее в прорезь твоего комм-пульта, то на экране появится человек, узнает тебя и, если я буду доступен, переключит тебя на ближайший ко мне комм. Ты не обязан ему рассказывать, по какому делу ты звонишь. Если позже у тебя возникнут еще вопросы – а это может случиться, я дал тебе очень много информации за очень короткое время – или если тебе просто нужно будет с кем-то об этом поговорить, можешь воспользоваться карточкой и позвонить мне.

– О, – сказал Никки. Он еще раз повертел каточку в руках и осторожно засунул ее в нагрудный карман.

По тому, что Грегор и дядя Фортиц слегка расслабились, Катерина заключила, что аудиенция закончена. Она пошевелилась, готовая уловить намек вставать, но тут Майлз поднял руку… он что, всегда оставляет последнее слово за собой?

– Грегор… хотя я ценю твой жест доверия – отвергнуть мою просьбу об отставке…

Брови дяди Фортица взлетели вверх. – Но ты же не мог пытаться отказаться от поста Аудитора из-за этого несчастного трепа, Майлз?!