– Обоюдный, – выпалил Марк, затаив дыхание. – Обоюдный опцион.

– Да, это, кажется, решает проблему компенсаций. А что относительно сроков?

– Мне нужен год, – сказала Карин. – До следующей Середины лета. Мне нужен по крайней мере год, чтобы разобраться, что у нас получится. И мне ни от кого ничего не надо, – она впилась взглядом в родителей, – кроме невмешательства.

Марк нетерпеливо кивнул. – Согласен, согласен!

Па ткнул пальцем в Марка. – Он бы согласился на все что угодно!

– Нет, – рассудительно сказала тетя Корделия. – Думаю, ты еще увидишь, что он не согласится ни на что, делающее Карин несчастной. Или умаляющее ее. Или угрожающее ее безопасности.

Недовольство во взгляде Па приобрело уже серьезный оборот. – А так ли это? Как насчет ее безопасности от него? Вся эта бетанская терапия не без причины!

– Действительно, не без причины, – согласилась тетя Корделия. Ее кивок потдвердил, что это серьезно. – Но полагаю, она подействовала… а, Марк?

– Да, мэм! – Он всей позой отчаянно пытался выглядеть Излечившимся. У него не очень-то получалось, но старался он явно искренне.

Графиня мягко добавила: – Марк в такой же степени ветеран наших войн, как и любой знакомый мне барраярец, Ку. Его просто раньше призвали на службу, вот и все. И, по-своему в странной и одинокой манере, он так же тяжело сражался и так же сильно рисковал. И так же много потерял. Наверняка ты не можешь дать ему меньше времени на выздоровление, чем потребовалось тебе самому?

Коммодор отвел взгляд, его лицо сделалось спокойнее.

– Ку, я не стала бы поощрять эти отношения, если бы думала, что они опасны для кого-то из наших детей.

Он оглянулся. – Вы? Знаю я вас! Ваше доверие выходит за пределы здравого смысла.

Она твердо встретила его взгляд. – Да. Так я получаю то, что лежит за пределами надежды. Как ты можешь припомнить.

Па невесело сморщил губы и коснулся трости-клинка носком сапога. На это ему нечего было ответить. Однако при этом зрелище мамины губы тронула занятная улыбочка.

– Хорошо, – бодро произнесла тетя Корделия в затянувшейся тишине, – я полагаю, мы сошлись во мнениях. У Карин будет опцион на Марка, и наоборот, до следующей Середины Лета. Тогда мы, возможно, соберемся все вместе, оценим результаты и проведем переговоры о его продлении.

– Так что же, мы должны просто стоять в сторонке, пока эти двое будут… встречаться? – выкрикнул па в последней, уже угасающей попытке негодования.

– Да. У них обоих есть та же свобода действий, что была… э–э… и у вас обоих, — она кивнула на родителей Карин, – в тот же самый период вашей жизни. Признаю, что тебе, Ку, встречаться было легче – все родственники твоей невесты жили в других городах.

– Я помню, как ты боялся моих братьев, – напомнила мама, ее улыбочка сделалась чуть явственней. Марк понимающе распахнул глаза.

Карин этот необъяснимый кусочек истории изумил; по своему опыту она знала, что у всех ее дядей Друшняковых сердце мягче масла. Па стиснул зубы, хотя выражение его глаз и смягчилось при взгляде на маму.

– Согласна, – твердо сказала Карин.

– Согласен, – тут же эхом отозвался Марк.

– Согласна, – произнесла тетя Корделия, и, приподняв бровь, взглянула на сидящую на кушетке пару.

– Согласна, – сказала мама. С тем же необычным, лукавым весельем в глазах она выжидательно поглядела на па.

Он кинул на нее долгий, потрясенный взгляд, говорящий «и ты тоже?!». – Ты переметнулась на их сторону!

– Кажется, так. Не не присоединишься ли к нам? – ее улыбка стала еще шире. – Понимаю, в этот раз нам не хватает сержанта Ботари – врезать тебе в челюсть и помочь нам тебя уволочь против твоего желания. Но нам бы ужасно не повезло, попробуй мы отправиться за головой претендента Фордариана без тебя. – Она стиснула его руку сильнее.

Очень долгое мгновение спустя па наконец отвел взгляд от нее и свирепо нахмурился на Марка. – Ну, знаешь – если ты обидишь ее, я сам тебя прибью!

Марк испуганно кивнул.

– Твое дополнение принято, – с сияющими глазами промурлыкала тетя Корделия.

– Тогда согласен! – рявкнул Па. Он снова откинулся на спинку дивана с брюзгливым выражением на лице, говорящим «и что вы меня только не заставляете делать!». Однако маминой руки не выпустил.

Марк уставился на Карин с едва сдерживаемым восторгом. Она почти воочию представляла, как Черная Команда у него в голове скачет вверх-вниз, разразившись поздравлениями, и как лорд Марк велит им затркнуться, чтобы не привлекать к себе внимания.

Карин для храбрости вздохнула, запустила руку в карман жакета и вытащила свои бетанские серьги. Ту самую пару, объявляющую, что она взрослая и у нее стоит имплантат. С легким усилием она вдела каждую в мочку уха. Это не декларация независимости, подумала она, поскольку она все еще живет в паутине зависимости. Это еще одна декларация Карин. Я – та, кто я есть. А теперь посмотрим, чего я могу достичь.

Чуть запыхавшийся оруженосец Пим впустил Катерину в вестибюль особняка Форкосиганов. Он подергал, расправляя, высокий воротник ливреи и улыбнулся со своим обычным радушием.

– Добрый день, Пим, – сказала Катерина. Она была довольна, что сумела заставить свой голос совсем не дрожать. – Мне нужно видеть лорда Форкосигана.

– Да, мадам.

Катерина наконец-то с запозданием поняла, что реплика Пима Да, миледи!, обращенная к ней в этом самом холле в вечер званого ужина, была выдававшей его оговоркой. Тогда она этого не заметила.

Пим нажал клавишу своего наручного комма. – Милорд? Вы где?

Из комма послышался слабый глухой стук и приглушенный голос Майлза: – На чердаке в северном крыле. А что?

– К вам пришла госпожа Форсуассон.

– Я сейчас спущусь… нет, погоди. – Короткая пауза. – Проводи ее сюда. Держу пари, ей захочется на это посмотреть.

– Да, милорд. – Пим сдел жест в сторону заднего крыльца. – Сюда. – Пока она шла за ним к лифтовой шахте, он добавил, – Маленький Никки сегодня не с вами, мадам?

– Нет. – Ей не хватило духу объяснить, почему. И она ограничилась одним словом.

Они вышли из лифтовой трубы на пятом этаже – так высоко она ни разу не поднималась во время той первой, незабываемой экскурсии по дому. Она проследовала за ним через прихожую, пол которой не был покрыт ковром, и сквозь пару двойных дверей в огромное помещение с низким потолком, простирающееся от одной стены дома до другой. Выпиленные вручную стропила, сделанные из больших деревьев, пересекали пространство над головой, между ними желтела штукатурка. Высокую кипу различных вещей рассекала посереди пара проходов, над которыми свисала голая осветительная арматура.

Частью эту кипу составлял обычный чердачный хлам: потертая мебель и светильники, забракованные даже для комнат прислуги; рамы от картин, которые уже ничего не обрамляли; покрытые пятнами зеркала; обернутые квадраты и прямоугольники – может быть, живопись; скатанные в рулон гобелены. И еще более древние керосиновые лампы и подсвечники. Таинственные корзины и коробки, обтянутые потрескавшейся кожей чемоданы, изрезанные деревянные сундуки с выжженными ниже замка инициалами давно умерших людей.

Но дальше список делался более примечательным. Рядом с вытесанным вручную столбом-подпоркой втиснулась охапка ржавых кавалерийских копий с обернутыми вокруг древка сморщенными, выцветшими коричнево-серебряными флажками. Вешалка с плотно увязанными поблекшими ливреями оруженосцев, тоже коричневыми с серебром. Огромное количество лошадиной сбруи: седла, уздечки и упряжь с ржавыми бубенчиками, запутанными кисточками, покрытым пятнами серебряным тиснением и разбитым, потрескавшимся, выцветшим бисером; подседельники и попоны с ручной вышивкой – монограммой Форкосиганов или различными вариантами узора на тему их герба. Десятки мечей и кинжалов в беспорядке торчали из бочонков, словно какие-то стальные букеты.