Карин беспомощно покачала головой.

– Хоть где-нибудь на Барраяре?

– Это и проблема, – сказала она. – Барраяр.

– На орбите…? – Он с надеждой указал ввысь.

Она от души рассмеялась. – Ну, не знаю, не знаю…

– Карин, что не так? – Он выглядел теперь очень встревоженным. – Я чего-то такое сделал? Или сказал? Это потому, что я… ты по-прежнему сердишься из-за лекарств? Извини. Прости меня. Я это прекращу. Я… я снова наберу вес. Все что хочешь.

– Не в этом дело. – Она отступила на полшага назад, хотя рук друг друга они не отпустили. Она покачала головой. – Хотя я не понимаю, почему, похудев, ты внезапно стал смотреться на полголовы ниже. Какой причудливый оптический обман. Как масса влияет на рост, психологически? Но нет. Это не из-за тебя. Из-за меня.

Стиснув ее руки, он уставился на нее в неподдельном испуге. – Я не понимаю.

– Я размышляла об этом целых десять дней, пока ждала здесь, когда ты доберешься домой. О тебе, обо мне, о нас. Всю неделю я чувствовала себя все «страньше и страньше». На Колонии Бета все казалось настолько правильным, настолько разумным. Открытым, официальным, одобряемым. Здесь… Я не смогла рассказать о нас своим родителям. Я пыталась что-нибудь с этим сделать. Но не смогла рассказать даже сестрам. Возможно, если бы мы приехали домой вместе, я бы нашла силы… но я не смогла.

– А… помнишь эту барраярскую народную сказку, где родственники девушки поймали ее любовника, убили и положили его голову в горшок с базиликом?

– Горшок с базиликом? Нет!

– А я думал о ней… знаешь, я полагаю, что твои сестры были бы способны на это, собравшись все вместе. Я имею в виду, вручить мне мою же голову. И ваша мать тоже могла бы, это же она вас всех научила.

– Как мне жаль, что здесь нет тети Корделии ! – Стоп, скорее всего в таком контексте это замечание неудачное. Горшок с базиликом, о боже. Марк такой параноик… Неважно. – Я совсем не думала о тебе.

– О, – его голос сделался совсем безжизненным.

– Да не в этом смысле! Я думала о тебе день и ночь. О нас. Но мне так неловко, с тех пор как я сюда вернулась. Словно я могу ощутить себя лишь забравшись снова в мое прежнее месте в эту клетку барраярской культуры. Я это чувствую, но не могу остановить. Это ужасно.

– Защитная окраска? – Его тон наводил на мысль, что он может понять ее желание закамуфлироваться. Его пальцы вновь пробежали по ее ключице, прокрались вокруг шеи. Как было бы хорошо, если бы он прямо сейчас размял ей шею, как чудесно… Он так старательно учился прикасаться и позволять трогать себя, преодолевать панику и вздрагивание, ласкать. Он задышал быстрее.

– Кое-что вроде этого. Но я ненавижу тайны и ложь.

– Может ты просто… скажешь своим?

– Я пыталась. Я просто не могу. А ты можешь?

Он выглядел, словно его поставили в затруднительное положение. – Ты хочешь, чтобы я это сделал? Это наверняка кончится базиликом.

– Нет, нет, я имею в виду гипотетически.

– Я мог бы рассказать своей матери.

– Твоей матери я бы тоже могла. Она бетанка. Она из другого мира, из того, где с нами было все правильно. Но с моей мамой я об этом заговорить не могу. А раньше всегда могла. – Она поняла, что слегка дрожит. Марк смог ощутить это, касаясь ее руки; она поняла это по пораженному выражению его глаз, когда он поднял к ней лицо.

– Не понимаю, как это может казаться таким правильным там и таким неверным здесь, – сказала Карин. – Это не должно быть неправильно здесь. Или не здесь. Или еще что-то.

– Бессмыслица какая-то. Здесь или там, какая разница?

– Если нет никакой разницы, зачем ты пошел на все эти неприятности с потерей веса прежде чем снова ступить на Барраяр?

Он открыл рот и тут же закрыл. Наконец он нашелся, – Ладно, пусть так. Но это только на пару месяцев. Я могу потратить пару месяцев.

– Все еще хуже. Ох, Марк! Я не могу вернуться на Колонию Бета.

– Что? Почему не можешь? Мы же планировали – ты планировала – что, твои родители нас подозревают? Он запретили тебе….

– Нет, не запретили. По крайней мере, не думаю. Это просто деньги. Вернее, отсутствие денег. Я бы не поехала туда и в прошлом году без стипендии графини. Мама и Па говорят, что стеснены в средствах, и я не представляю, как смогу заработать столько за какие-то несколько месяцев. – Она прикусила губу, снова набравшись решимости. – Но я собираюсь подумать, как мне сделать это.

– Но если ты не сможешь… я еще не все закончил на Колонии Бета, – протянул он жалобно. – Мне нужен еще год и обучения, и терапии.

Или больше. – Но ты же хочешь вернуться на Барраяр потом, правда?

– Думаю, да. Но целый год порознь… – он еще крепче стиснул ее, как будто воображаемые родители уже набросились на них, чтобы вырвать её в трудную минуту из его объятий. – Это было бы без тебя… слишком трудно, – приглушенно пробормотал он, уткнувшись лицом в ее грудь. Небольшое преуменьшение….

Прошло мгновение, он глубоко вздохнул, оторвался от нее и стал целовать ее руки. – Нет необходимости впадать в панику, – искренне заверил он ее пальцы. – У нас есть месяцы, чтобы кое в чем разобраться. И может случиться еще что-нибудь. – Он поднял глаза и изобразил нормальную улыбку. – Все равно, я рад, что ты здесь. Ты должна пойти посмотреть моих масляных жуков. – Он спрыгнул со скамеечки.

– Твоих кого?

– И почему у всех с этим названием какие-то сложности? Мне казалось, все достаточно просто. Масляные жуки. А если бы я не поехал на Эскобар, я бы на них никогда не наткнулся, так что из этой поездки вышло много хорошего. Меня на них навела Лилли Дюрона, точнее – на Энрике, он тогда был по уши в неприятностях. Гениальный биохимик, но никакого соображения относительно денег. Я вытащил его под залог из тюрьмы и помог ему спасти результаты его экспериментов из лап конфисковавших их идиотов-кредиторов. Ты бы смеялась, если бы видела, как мы блуждали впотьмах, когда устроили этот налет на лабораторию. Пойдем, посмотрим…

Пока он тащил ее за собой за руку через весь огромный дом, Карин спросила с сомнением, – Налет? На Эскобаре?

– Возможно, «налет» – неверное слово. Все каким-то чудом прошло тихо. Наверное, правильнее сказать «кража». Веришь или нет, но мне удалось стряхнуть пыль кое-с-чего, чему меня раньше учили.

– Звучит не очень-то… законным.

– Нет, зато справедливым. Это собственные жуки Энрике – он их сделал, в конце концов. И он любит их как домашних зверюшек. Он ревел, когда одна из его любимых королев умерла. Это было просто трогательно – ну, в некотором смысле. Не будь у меня тогда желания придушить его, я вправду был бы очень тронут.

Только Карин успела задуматься, не было ли у этих проклятых препаратов для потери веса еще и каких-то побочных психиатрических эффектов, в которые Марк не счел ее нужным посвящать – как они дошли до комнаты, раньше знакомой в качестве одной из подвальных прачечных особняка Форкосиганов. Она не была в этой части дома с тех пор, как еще детьми они с сестрами играли здесь в прятки. Из высоко прорезанных в каменных стенах окон падали полосы солнечного света. Долговязый парень с кудрявыми темными волосами, на вид самое большее двадцати с небольшим лет, встревоженно и без всякого результата возился в груде полураспакованных коробок.

– Марк, – обратился он к ним. – Мне нужно больше стеллажей. И лабораторных столов. И освещение. И здесь должно быть жарче. Мои крошки совсем вялые. Ты обещал.

– Прежде чем бежать в магазин за новым оборудованием, посмотрите на чердаках, – практично предложила Карин.

– О, хорошая идея. Карин, это – доктор Энрике Боргос с Эскобара. Энрике – это моя… мой друг, Карин Куделка. Мой самый лучший друг. – Марк крепко и властно сжал ее руку при этих словах. Но Энрике лишь рассеянно кивнул ей.

Марк повернулся к широкому закрытому металлическому лотку, неустойчиво балансирующему на ящике. – Не смотри пока, – сказал он ей через плечо.