и вовек ни за что не убудет,
даже если тебя самого – не беда –
в этой жизни когда-то не будет.
Пусть когда-то прервётся великая связь
и умолкнет запретная лира,
но останется тайна, незримо виясь
в непостигнутом трепете мiра…
Три картины из книги экфрасисов*
«ОБНАЖЁННАЯ В ЗЕЛЁНЫХ ЧУЛКАХ»
Грачи прилетели
(Алексей САВРАСОВ)
Когда наконец отшумели метели,
очнулся с похмелья художник Саврасов:
– Грачи прилетели, грачи прилетели,
пора выколачивать блох из матрасов!..
О, бедный пейзаж Среднерусской равнины,
сквозят на ветру обнажённые ветки,
а души печальны, а души ревнивы
к тому, что бывает стремительно редко…
О, нищая роскошь весеннего взгляда:
грачи прилетели, а что ещё надо! –
лишь только б грачи прилетали на ощупь
в пустыню весенней берёзовой рощи…
Грачи прилетели, и сердце на деле
от счастья щемит до скончанья недели!
И милый пейзаж вдруг становится вечным,
прекрасным, родным и до боли сердечным.
Подсолнухи
(Винсент Ван Гог – 1)
Он чувствует себя, как Бог,
он выдул свой стакан абсента,
Гоген, наверное, не плох,
но он не превзошёл Винсента!
Окрест оптический обман,
и в этом он готов поклясться…
Он кистью, словно бы шаман,
мазки наносит на пространство.
Его «Подсолнухи» глядят
глазами, полными наива,
а нищенский его уклад
зачем-то выглядит счастливо.
Вся жизнь – такая нищета,
что светит вечность сквозь личины,
и потому его цвета
очищены от мертвечины,
чтоб через полтораста лет
за полтораста миллионов
смогли загнать его букет
дельцы крутых аукционов…
Что ж, такова цена тщеты,
чтобы в неведомое верить
и стоимостью нищеты
в бесценность истины поверить.
Всю жизнь за жёлтый лепесток
отдать, чтоб жизнь и кисть едины,
всего ещё один мазок,
всего ещё одна картина…
…А где-то в Арле сквозь холсты
рябит ухмылка Мефистофеля,
и на тебя из темноты
взирают «Едоки картофеля».
Обнажённая в зелёных чулках
(Эгон Шиле)
Эгон Шиле – порочный австрийский гений,
что для него человек? – похоть ли, слизь и тлен,
как эта страстная женщина из сновидений
в зелёных гетрах, натянутых до колен…
и эта женщина с раскинутыми ногами,
и эта женщина с надкусанными губами,
с лицом похмельным, перекошенным от экстаза,
«вон!» говорящим, а может быть, и «останься…»
соски разбросаны в стороны, рот раскрытый,
такую можно выкрасть или украсть,
и нагло смотрит в вас тот лобок небритый –
черноволосый куст перед входом в страсть.
Всё остальное – канет во время оно,
и остаётся, как повелел Господь,
бесстыдное это, горячее это лоно,
порочная эта и ждущая жадно плоть…
_____________________
* Экфрасис (искусствоведческий термин) – словесное описание произведений живописи.
* * *
Л.
Ни любви, ни судьбы, ни лада,
всё напрасно, как на войне,
никому ничего не надо
в безыдейной моей стране.
В анфиладах земного ада,
где не веруют в красоту,
ничего никому не надо,
кроме зелени на счету.
Да и мне ничего не надо
в час смятения и тоски,
кроме нежности, кроме взгляда
и прелестной твоей руки…
ФАНТАСМАГОРИЧЕСКОЕ
Вокруг парламентские страсти –
демократический бедлам:
посмертный бред советской власти
с капитализмом пополам…
Мир, как витрина, раскололся –
его ломает и знобит! –
и смотрит мордою «роллс-ройса»
на опрокинутый гранит…
* * *
Я безумно, мой ангел, тебя любил,
но, когда взглянул на твоё чело,
но прислушался к всплеску небесных крыл,
то в душе не дрогнуло ничего…
Всё проходит в мире – даже любовь,
от неё остаётся запах духов,
от неё остаются дурные сны,
из которых ангелы устранены…
Но когда по скверам цветёт акация,
мне, хрипя признанья, как во хмелю:
остаётся прекрасная капитуляция:
я безумно, мой ангел, тебя люблю…
ПЕСЕНКА
А дело – табак,
и на сквозняке
и роза в зубах,
и пуля в башке…
А дело – труба,
и слышно тебе,
чтó шепчет судьба,
как ветер в трубе.
С нетленных высот
слетает снежок,
но не занесёт
на сердце ожог…
НЕСКЛАДУХА
Если на сердце лютый холод,
что поделать с горячей речью?
Ты прекрасна, а я немолод,
вот такое противоречье…
В мире сыро и неуютно,
за трамваем метёт позёмка,
а в душе зазвучала лютня
упоительно и негромко.
В этом вихре неразрешимых
и безмолвных вопросов властно
возникает при всех режимах:
я немолод, а ты прекрасна…
И поётся, как в старой песне,
что судьбина весьма опасна:
мол, к другому уйдёт невеста,
и неведомо, кто попался...
Ты прости мне, мой ангел, горечь,
просто это до боли ясно,
что с реальностью не поспоришь:
я немолод, а ты – прекрасна!
Перекрёстки разят бензином,
шар земной на куски расколот,
в этом мире невыносимом
ты прекрасна, а я немолод…
Я не знаю, как жить на свете,
ангел мой, в суматохе страстной
я попался в такие сети:
я немолод, а ты – прекрасна.
Беспощаден любовный голод,
что же, будет тебе наука…
Ты прекрасна, а я немолод –
вот такая вот нескладуха…
ТРИ СВЕЖИХ ОТТИСКА ИЗ КНИГИ «ДАГЕРРОТИПЫ»
Метрика
(Афанасий ФЕТ)
Привет, старик, великолепный Фет,
ну что тебе терзаться напоследок,
когда с утра непревзойдённый свет
стекает вниз с черёмуховых веток…
Ну что за бред – сердиться на судьбу,
на голос крови и происхожденья
и прятать в непредвиденном гробу
свидетельство о собственном рожденьи.
Вот, видимо, вопрос, который год
терзающий поэта: или – или…
Шеншин иль Фет, а лучше просто Фёт,
поклонники про «ё» навек забыли…
И снова прорывается из тьмы
не то что морось, но, конечно, ересь:
какая мелочь мучает умы,
вот вроде гений, а терзает мелочь…
В бессмертье нет ни рака, ни ангин,
и жаль не жизни – тайного страданья,
когда горят «Вечерние огни»
и с плачем озаряют Мiрозданье…
Бюст Аполлона
(Александр БЛОК)
Снова воспомним великого Блока,
снова душой обратимся к нему,
веет непереносимо высоко
голос поэта в ознобном дыму…
Ну а дела-то поистине плохи,
сер Петроград – и смириться изволь…
Где он, трагической тенор эпохи,
может утишить великую боль?
Где-то Венеция и сувениры,
дух мировой безмятежен и прост,
минуло время – из душной квартиры
виден поэту безмолвный погост…
Он, чтоб на волю попасть из полона
перед последней заветной чертой,
в ярости мраморный бюст Аполлона
вдребезги чёрной разнёс кочергой…
Брызнули крошки божественной рожи –
и по квартире рассыпалась брызнь,
эти кривые осколки похожи –
в точности – боже! – на бедную жизнь…
Музыка замерла, музыки нету,
значит, бессмысленно верить и ждать, уже
время пришло распрощаться поэту
с миром… которого нету в душе…
Парижский муравей
(Владислав Ходасевич)
Счастлив, кто падает вниз головой:
мир для него хоть на миг – а иной.
В. Ходасевич
Кто-то дальше, а кто-то ближе,
кто в Берлине, кто кое-как,