Нескладуха
Литература / Поэзия / Мастер-класс
Мнацаканян Сергей
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
Теги: современная поэзия , Сергей Мнацаканян
* * *
Шпана нахальная,
холодная война
и музыкальная
Лариса Фомина…
На старой Сретенке –
позёмка и февраль,
и этот трепетный –
из форточки рояль!
Звенит гитарочка,
кончается кино,
пропала Ларочка,
и глупо, и смешно.
А мне всё помнится
фоно или гобой,
и возле «Форума»
свидания с тобой…
ОРНИТОПТЁР «ТИТАНИК»
Белая птица «Титаник»
на роковых скоростях –
в клюве запрятался пряник,
плётка зажата в когтях…
Адреналиновый ратник:
со стороны – НЛО,
это – воздушный Летатлин
с хрустом встаёт на крыло,
Вот и несётся над бездной,
шлейфом павлиньим пыля,
орнитоптёр мой небесный
птица-«Титаник» – Земля…
ВОСТОЧНЫЙ БАЗАР
Бахытжану Канапьянову
Когда, как бы отмечены Аллахом,
чуть светятся кишмиш и курага,
топор взлетает над мясным прилавком,
от туши отделяя потроха...
Кипят, как лава, рыночные страсти
в круговороте выходного дня,
и разрубает на четыре части
мясник литую голову коня...
А очередь застыла у прилавка –
и умиротворилась эта давка.
Под сапогом темнеет кровь, как грязь.
Ревёт базар. Грозит дороговизной.
И смотрит с непонятной укоризной
прекрасный мёртвый чёрно-синий глаз.
РЕТРОСПЕКТИВЫ
И тут пошёл такой дербент,
и непонятно, кто враги:
кто протестующий, кто мент:
копыта, клювы и клыки...
Резцы, и когти, и рога, –
и каждый весел или пьян,
гудит по улицам пурга,
и тут пошёл такой майдан!
Такой болотный ураган,
такая страсть, как божий дар!
тягай из пазухи наган,
такой чудовищный гайдар!
Костлявая, как рыба хек,
впотьмах таращится толпа…
И тут пошёл такой бишкек,
что затрещала скорлупа…
Хоть плюй, хоть плачь, хоть бей, хоть режь!
Такие нынче времена.
А вдруг пойдёт такой манеж,
но только этого не на…
РОМАНС
Милая женщина, по мановенью
жизни ознобной – пустыни бесплодной
ты постепенно становишься тенью –
тенью прозрачной, тенью бесплотной.
Незабываемы эти мгновенья,
этот печальный момент узнаванья,
невыразимые прикосновенья
этой осенней тоски без названья…
Милая женщина, что же творится
в сердце, которое бьётся смертельно?
Но перевёрнута эта страница –
вот и две жизни тоскуют отдельно.
ТЯЖЁЛАЯ ЛИРА
Я взял её в ладони, как берут
за два крыла подраненную птаху,
измазанную в пепел и мазут,
открытую погибельному мраку...
И так она дрожит в моих руках!
А каждая струна – как пуповина...
Её насквозь пропитывал сквозняк
и пачкала кладбищенская глина.
Заброшенная в сумерки и чад,
замаранная вьюгами и кровью,
она привыкла вкрадчиво звучать,
она смирилась с тайною любовью...
Но так она в моих ладонях жглась,
как Божий отсвет на пожарах мира,
столетиями втоптанная в грязь
и с ужасом подобранная лира...
Она звучит, а в сердце тишина,
она дрожит, как тёмная химера,
она давно от горя онемела –
переживая наши времена...
Но отчего, не оскверняя слух,
почти не различаемый сначала,
всё громче разносился чудный звук? –
А это грязь отечества звучала!
* * *
Мы попали в метель мировых потрясений,
хоть и выжили всем предсказаньям назло…
Где гордец Мандельштам?
Где похмельный Есенин?
Прахом эти места навсегда замело.
Тени гениев спят в евразийской пустыне,
гастарбайтер прекрасных стихов не прочтёт,
человек измельчал, и страна опустилась…
Где ты нынче, великий советский народ?
ПЕРЕДЕЛКИНО
Здесь жил когда-то Пастернак
и власти поражал наивностью,
он выбегал в осенний мрак,
встречая свежую Ивинскую…
Здесь жил Катаев, как певец
своей эпохи беспримерной и,
кривясь, алмазный свой венец
без ложной скромности примеривал.
А первозданный запах трав
окутывал потёмки начисто
над дачей – словно книжный шкаф! –
Чуковского Корней Иваныча.
Здесь стихотворцы, чуя крах
стихов о жгучей современности,
пеклись о новых временах,
но не скрывая острой ревности…
Наверно, довелось и вам
пройтись аллеями ветшающими,
там, где от старости по швам
трещит музей Булата Шалвовича.
Воистину здесь был приют
советской верности и классики,
по вечерам гуляли тут,
а по ночам от страха квасили!..
Тиранов славили не зря,
слова на ложь и клятвы тратили
и предвещали втихаря
победу русской демократии.
Сбылись пророчества – и что?
Как бы смеясь над «генералами»,
водой времён, как в решето,
смывает судьбы легендарные.
Литературный шёл процесс
в Кремлём намеченном фарватере,
и не подозревали здесь,
что всех пошлют к едрёной матери.
Пришли иные времена –
победа оказалась пирровой:
литературная шпана
пенаты эти оккупировала…
* * *
Русь, ты вся поцелуй на морозе!
Велимир Хлебников
Расплескалась в снегах, чаруя, –
не тюрьма, так в решётках храм, –
вроде снежного поцелуя
приникая к моим губам…
Ты не создана для уюта,
а для скорби и похорон –
и раскручиваешь почему-то
офигительный лохотрон…
Где твои расписные бабы
и непьющие мужики?
Государственные масштабы
ломят рельсы и позвонки.
Ты, кряхтя, размыкаешь веки,
в домотканном своём гнезде,
ты уже в двадцать первом веке,
но ещё неизвестно где…
Ты рыдаешь среди пожара
на безжалостном сквозняке,
Председатель Земного Шара
отзывается вдалеке...
Сонм предательств твоих – бессонный!
Олигархи твои – на бис!
В Книгу Гиннесса не внесённый –
миллион заказных убийств.
Вы хотели всемирной славы,
а достались тлен да печаль,
и следы, что в снегах кровавы,
как помада от «Л ореаль»...
И в трагических тьмах эфира
снова царствует, как и встарь,
Лик Пресветлого Велимира
и бессмертный его словарь…
2005, 2015
ТРЕПЕТ
Ох, как время идёт, и всего не успеть,
хоть ты отроду крепок и прочен,
но всего не понять, не увидеть, не спеть,
даже если торопишься очень...
Осади, подожди – торопиться, глупец,
бесполезно сейчас и отныне,
всё равно не успеть за погоней сердец,
посреди принародной пустыни...
Не измерены судьбы, дрожа на весах,
умираем от водки и рака,
счастья нет на земле, Бога нет в небесах,
и однако, мой милый, однако...
Что-то есть в этой трепетной жизни, что вдруг
заставляет застыть до озноба,
то ли белые крылья стремительных вьюг,
то ли слово, что чище озона...
То ли точный размер и крепленье строфы,
этот горький отвар изумленья,
не отпустит вовек от зелёной травы
и от чистого звёздного пенья.
Эта боль и любовь, этот вой бытия,
этот щёлк, этот цокот и лепет,
это всё соловьиная песня твоя,
это пьяного времени трепет...
Это было всегда, это будет всегда
